В январе исполнилось семь лет, как ушел из жизни народный артист России Михаил Державин. Андрей Миронов называл его «главным линяйщиком» из-за того, что тот, если ему не нравилось, мог слинять из компании или плавно уйти от какого-то неудобного вопроса. И делал это тактично, мягко. Просто он не умел врать. С Михаилом Михайловичем не один год дружил журналист Олег Перанов, который и предоставил журналу одно из неопубликованных интервью. «Михал Михалыч, с вами когда-нибудь можно поругаться? Вы всегда такой положительный», — спросил он его однажды.
— Ты даже не представляешь, какой я плохой могу быть! Но не люблю быть таким, сдерживаюсь. Если вдруг кто-то нахамит, нагрубит, поворачиваюсь и ухожу, — признался Державин. — Один из моих девизов — «Зачем ссориться, если потом все равно мириться!».
Мы много раз общались с артистом и за кулисами Театра сатиры, и на разных мероприятиях в Доме актера, на фестивалях. Однажды наша беседа состоялась на Старом Арбате, где всю жизнь прожил Державин. Мы весь день гуляли по арбатским переулкам и улицам. Мих Мих, как его называли близкие, показывал, где, например, находился роддом имени Грауэрмана, в котором он родился.
— Мы в свое время даже в шутку хотели скинуться и повесить на этот дом мемориальную доску, ведь тут родились и Шура Ширвиндт, и Марк Захаров, и Андрюша Миронов, и Гриша Горин, и Булат Окуджава, и Саша Збруев, — смеялся Державин.
Недалеко и школа, где учился маленький Миша, и Театральное училище имени Щукина, которое окончил. В соседнем подъезде от «Щуки» этого же дома и квартира, в которой с детства и до конца своих дней жил Державин.
— Арбат — это моя родина, — рассказывал Мих Мих. — Вот сейчас тут даже обычную лампочку трудно купить — сплошные магазины с дорогими колбасами и кафешки. А в моем детстве столько лавок здесь было, где можно купить все что угодно! И каких великих людей я тут встречал! Например, вот в этом доме жил выдающийся пианист, а для меня просто дядя Слава Рихтер, часто прогуливался актер Николай Гриценко — он работал в Театре имени Вахтангова, где, кстати, служил и мой отец — народный артист России Михаил Державин. А вот на этом месте была кафешка, там я впервые попробовал пиво, мы ее называли «Вавиловкой» из-за того, что рядом жил академик Вавилов. В эту пивнушку часто заходили знаменитые артисты Петр Алейников, Николай Рыбников, Николай Крючков...
Однажды еще школьником я увидел на Арбате нашего легендарного маршала Семена Буденного: он сидел на заднем сиденье правительственной машины. Я стал кричать ему, руками махать. Позднее, уже будучи мужем его дочери, рассказал ему об этом. И Буденный произнес: «Сынок, вот ты и домахался». Он это потом часто мне повторял.
Бывало, что по Арбату проезжал Сталин, и мы все смотрели, разинув рот. Мне казалось, я даже видел его в окне автомобиля. Как-то сказал об этом друзьям, и с тех пор они говорили про меня: «Это Минька, который Сталина видел!» Я был очень горд.
Посмотри, в этом дворе березки, которые я посадил лет двадцать назад. Как же выросли! И эту кормушку из пластмассовой бутылки сделал я. А недавно сколотил для наших дворовых кошек домик. А вот в этом здании (здесь сейчас госпиталь) в Серебряном переулке находилась мужская школа № 73, где я учился. Вот там, на втором этаже, располагался наш кабинет физики и химии. Доска была у самого окна, и, когда я стоял около нее на экзаменах, выбрасывал бумажку с заданием на улицу. А ребята писали мне ответ мелом на асфальте.
— Михал Михалыч, это вы пошутили же, что за стеной вашей спальни находится женский туалет «Щуки»?
— Нет, это правда. Я шучу, когда говорю, будто бы слышу оттуда звуки. Ну вот так получилось. Поэтому и выбора профессии у меня не было: вышел из своего подъезда, вошел в соседний и выучился на артиста. Вообще, я с детства был убежден, что главное в мире — это театр. И что все работают на театр — фабрики, заводы, булочная, ателье... Ну такое у меня было убеждение. А как иначе?! Мой папа — актер. На первом этаже нашего дома жил народный артист СССР Дмитрий Журавлев, знаменитый чтец. У нас в гостях бывали многие актеры-вахтанговцы. Когда из Ленинграда в Москву приезжал знаменитый Николай Черкасов, всегда заходил к нам. Иногда на праздники приходил 14-летний Шура Ширвиндт, который был старше меня на два года. Наши родители дружили. Он казался нам таким серьезным, взрослым, ему даже разрешали выпить шампанское.
— Вы же именно на Арбате, будучи студентом, встретили и свою будущую первую жену — дочь Аркадия Райкина Екатерину?
— Да-да, здесь, в Щукинском училище. Мы ведь были однокурсниками.
По реке течет вода
И в песочек сочится.
Хоть и плохо мы живем,
А жениться хочется...
— И Аркадий Исаакович не был против такого раннего брака?
— Он абсолютно положительно к этому отнесся. Понимаешь, я в 15 лет уже стал кормильцем семьи: умер папа, мама осталась одна с нами, у меня еще две младшие сестренки. Поэтому я начал по ночам сниматься на киностудиях, чтобы заработать. Бывало, платили 30 рублей за ночь! Большая подмога! Сначала в массовках, потом уже стали давать эпизоды со словами. Помню, в фильме «Разные судьбы» играл ярого комсомольца, что-то там произнес впервые с экрана. И сразу же мне дали главную роль гимназиста Жени в фильме «Они были первыми». Это 1956 год. Так что Райкин меня уже видел, наверное, я ему приглянулся. Про него ходили разговоры, что со своими артистами он был ворчливым, жестким, но ко мне Райкин относился по-доброму.
— Это правда, что Екатерина через два года ушла от вас к Юрию Яковлеву?
— (После долгой паузы.) Понимаешь, не в моих правилах кого-то обсуждать и осуждать. Думаю, так сложилось, что обстоятельства оказались сильнее наших отношений. Мы окончили училище, я попал в Театр имени Ленинского комсомола («Легком» — как мы его тогда называли), а Катенька — в Театр имени Вахтангова. Мы много работали... Они поехали на летние гастроли. Вернулись, и жена мне по-честному сказала, что влюбилась. Она ведь не могла врать. Мы спокойно расстались, без каких-либо скандалов.
— После этого вы женились на дочке маршала Буденного Нине. Как будто выбирали дочек таких известных людей — Райкина, Буденного...
— Да все случайно. Нас познакомил общий друг — переводчик Витя Суходрев, который работал с видными нашими политическими деятелями и много с кем был знаком. Ниночка — прекрасная, она тогда училась на журфаке МГУ. Через два года после свадьбы, которую мы отмечали на даче Буденного, у нас родилась дочь Машенька. Мы поселились на улице Грановского, прямо у Кремля. В этом доме, помимо Буденного, тогда жили Константин Рокоссовский, Семен Тимошенко, Вячеслав Молотов, Климент Ворошилов и многие другие государственные деятели. Помню один случай. Мы с Семеном Михайловичем Буденным стоим у подъезда, ждем его служебную машину. Выходит Тимошенко, здоровается с нами. Затем — Рокоссовский. И так далее. Все выходят, ждут каждый свою машину, постепенно разъезжаются. И я замечаю одного мужичка пьяного. Он долго стоял на другой стороне улицы, наблюдал. Когда все разъехались и я остался один, он подошел и заявил: «Едрить твою мать, Державин! «Кабачок «13 стульев»!» И так это сказал, будто бы я для него был выше всех этих маршалов.
— Михал Михалыч, простите... После 19 лет совместной жизни Нина Буденная тоже от вас ушла к другому.
— Скажу так: у меня никакой обиды на своих жен нет. Причем я с ними дружу. Почему не обижаюсь? Может, сказывается наша профессия? Мы же на сцене или в кино играем чужие судьбы, чужие характеры, поэтому становимся понимающими к поступкам других людей. В жизни всякое бывает.
— А почему же после театрального училища вы не в Вахтанговский театр пошли, там бы вас наверняка взяли?
— Потому что в «Легкоме» было легче в том плане, что оттуда в армию не забирали: Министерство обороны по личной просьбе художественного руководителя театра Софьи Гиацинтовой выпустило такой специальный указ, потому что в труппе было мало молодежи. И я сразу же стал играть в театре много, мне давали хорошие роли. Прекрасное было время! Потом «Легком» возглавил талантливый Анатолий Эфрос, и у него я много играл. А еще в театре уже работал Шура Ширвиндт. Помню, как Эфрос поставил свой первый на этой сцене спектакль «В день свадьбы», где мы с Шурой участвовали. И вот идет сцена этой самой свадьбы. На столах лежат бутафорские овощи. А я перед этим купил настоящий огурец. Все поднимают бокалы, делают вид, что закусывают, а мы с Шурой вышли на авансцену, надломили этот огурец и едим по-настоящему. И запах свежего огурца разнесся по всему залу. Потом в газетах писали, что эти два молодых артиста так правдиво сыграли! Вот тогда у нас с ним возник дуэт — он пригласил меня участвовать в театральных капустниках Дома актера.
— Так на телевидении до сих пор показывают те ваши выступления! И ведь смешно, несмотря на то что прошло столько лет... Например, как вы лихо говорите по-английски, а Ширвиндт вас якобы переводит.
— Будешь удивлен: я ведь ни одного языка не знаю. Наверное, у меня слух хороший — угадываю интонацию любого языка и, подстраиваясь, могу нести всякую абракадабру. (Державин тут же имитирует а-ля английский, потом переходит на французский, затем — на китайский.) Многим кажется, что я говорю на этом языке. Даже полиглотом называют. Но в нашем дуэте этим мой талант и заканчивался, а у Шуры талантов больше.
Мало того что именно он чаще всего придумывал шутки, сценарии, но и точно угадывал кондицию публики — гостей в зале. Когда они уже выпили, но еще не совсем напились. Четко знал, когда нам выходить на сцену, вплоть до минуты. У нас как-то так само собой получилось в дуэте: Шура — такой строгий, даже хамоватый в чем-то, смелый, а я — простачок, доверчивый, всегда в хорошем настроении. Хотя все это некие маски. Помню, в одесской гостинице администратор меня спрашивает: «Михаил Михайлович, а вы еврей?» Отвечаю: «Нет, с чего вы взяли?» Она: «Очень уж вы вежливый!».
— Ширвиндт мне рассказывал, что этот эпизод случился на улице в Израиле.
— Да?! Ну если он так сказал, наверное, было и в Израиле тоже.
— Ну вот, вы опять делаете «ответственным» Александра Анатольевича. Не обидно, что вы в вашем дуэте для публики как бы вторым номером выступаете? Как же быть с той пресловутой актерской ревностью?
— Мне кажется, мы с Шурой — люди сообразительные, думающие, чтобы заниматься какой-то ревностью или завистью. Да, он — первый, я — второй. Это нас вполне устраивает. Шура — художественный руководитель, я — парторг. Меня часто спрашивают об этом, и в шутку я отвечаю: «Это правильно, ведь Шура старше меня на целых два года!»
— Я заметил, если сказать «Ширвиндт», тут же кто-то воскликнет «и Державин!». Ваши фамилии трудно уже представить отдельно...
— Наверное. Насчет фамилий вспомнил забавный случай. Мы с Театром сатиры гастролировали по Средней Азии. И вот нас с Шурой просят приехать выступить в одном военном госпитале, где лежат наши ребята, раненные в Афганистане. Привозят нас в такой палаточный городок, и на одной палатке висит большой лист, на котором от руки написано: «Сегодня для вас выступят артисты московского Театра эстрады Александр Дарвин и Михаил Ровинглот».
— Вы же после «Легкома» вместе перешли в Театр на Малой Бронной?
— Эфроса убрали из Театра имени Ленинского комсомола и перевели обычным режиссером на Бронную. Он с собой взял десяток актеров, среди которых были и мы. Но там уже я мало играл. Так мне стало тоскливо! Помню, проходил мимо театра Анатолий Папанов, который рядом жил, и говорит нам с Шурой: «Что вы тут делаете?! Приходите к нам — в Театр сатиры». А потом и Андрей Миронов стал меня зазывать поговорить с худруком их театра Валентином Плучеком. Это потом я узнал, что таким образом Андрюша схитрил: у него намечались большие съемки, и он хотел, чтобы меня ввели на его роли в театре. Я долго думал, мучился. И все-таки решился. Потом ни разу об этом не пожалел. Я заменил Андрюшу в каких-то молодежных спектаклях, а потом сыграл главную роль в «Банкете» в постановке Марка Захарова. Вскоре мы перетянули в Сатиру и Шуру.
Вообще, в Театре сатиры я много сыграл хороших больших ролей в спектаклях «Обыкновенное чудо», «Тартюф, или Обманщик», «Молчи, грусть, молчи...», «Баня», «Бешеные деньги»... В «Горе от ума» сыграл Скалозуба, причем что-то взял от тех генералов, которых я видел, когда жил на Грановской улице в семье Буденного.
— А еще была главная роль в спектакле «Прощай, конферансье!» в постановке Андрея Миронова. Это правда, что перед премьерой он вам позвонил и сказал, что решил вместо вас сам играть?
— Откуда ты это знаешь?! Да, было такое. Но Плучек все-таки настоял на моей кандидатуре. Я не осуждаю Андрюшу, видимо, на то у него были свои причины.
— Михал Михалыч, почему в кино вы так мало снимались?
— Во-первых, я всегда считал себя прежде всего театральным актером. На сцене лучше себя чувствую, чем на съемочной площадке. Да и в театре всегда был занят много. Во-вторых, после того как я стал ведущим телевизионного «Кабачка «13 стульев», кинорежиссеры перестали на меня обращать внимание. Видимо, боялись сравнения. Надо заметить, что и наш худрук Плучек не любил того, что артисты нашего театра там снимались. Ему не нравилось, что зрители в зале указывали: «А это — пан Директор, пани Моника, пан Владек». Но популярность была так велика, что ему пришлось с этим смириться. Мне рассказывали, когда генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев приехал посмотреть новый телецентр в Останкино, его спросили, что ему нравится на нашем телевидении. Он ответил: «Программа «Время», спортивные передачи и «Кабачок...». Конечно, после этого нам уже был открыт зеленый свет и дальше.
Помню, кажется, в 1975 году режиссер Леонид Гайдай пригласил меня сыграть роль в фильме «Не может быть!» в новелле «Забавное приключение». Но в театре было столько работы, что меня не отпустили. Потом в этой роли великолепно снялся Олег Даль. Но зато что-то я все-таки в кино сыграл. Например, Джорджа в фильме «Трое в лодке, не считая собаки». Режиссер картины Наум Бирман пригласил нас, троих друзей: меня, Шуру и Андрюшу. Мы посвятили съемкам весь наш летний отпуск. Это было весело и интересно. Много смеялись, много придумывали. Мы втроем часто сидели в лодке на середине реки, туда нас подтаскивали водолазы. А съемочная группа — на берегу, оттуда снимали. И вот мы подговорили водолазов, чтобы они нам втайне от всех с берега поставляли спиртное. Когда режиссер нам кричал: «Что вы там пьете?», мы отвечали: «Репетируем сцену чаепития для следующих эпизодов!»
— Ширвиндт говорил, что в перерывах между съемками вы там много рыбачили...
— Обязательно. Я люблю рыбалку и этим в свое время увлек Шуру. Я же начал рыбачить еще мальчишкой на реке Иртыш в Омске, куда эвакуировали Театр имени Вахтангова, где служил мой отец. Там все актеры ловили рыбу, и я вместе с ними. Помню, сам выстрогал себе удочку из кедрового дерева. Рыбалка — самый лучший отдых для меня. В это время можно и подумать, и текст роли подучить. И элемент тщеславия присутствует: когда ты поймаешь хорошую рыбину, дома встречают тебя как героя.
— Мы упомянули Миронова. Я много слышал о том, как вы его «кололи» на сцене, поскольку Андрей Александрович не мог сдерживаться от смеха после ваших шуток. Ширвиндт в своих книгах вообще называет вас лучшим мастером розыгрышей. На вас никогда не обижались?
— Ну, обычно я разыгрывал тех, у кого есть чувство юмора, поэтому какие могут быть обиды... Хотя... Как-то выступали с Шурой в отделении милиции. Вижу, у них там обрезки машинных номеров валяются: когда аннулируют номера, их разрезают. И вот на одном обрезке я увидел последние цифры номера машины Андрюши Миронова. Взял с собой. Пришли в театр, перед спектаклем заходим в гримерку к Андрюше. Говорю: «Слушай, что-то странное: около наших машин какие-то обрезки номеров валяются. Взгляни — вот!» Миронов в костюме Чацкого побежал на улицу. Потом на меня ругался жутко.
— Если вернуться к кино: в девяностые вышли фильмы с вашим участием «Импотент», «Бабник», «Жених из Майами», «Моя морячка»... Признаюсь, их качество лично для меня вызывает сомнения. Вы как на ЭТО согласились?
— Эти фильмы нужно воспринимать как шутки. И еще... Вспомните то время: работы ведь было мало у актеров, в театры никто не ходил, кино редко снималось. На что жить? Кинорежиссер и продюсер Анатолий Эйрамджан приглашал нас в свои фильмы. Я ведь не пошел на рынок торговать или таксистом работать. А потом... Например, песню из фильма «Моя морячка» меня часто просят исполнить, людям она понравилась и стала шлягером. Что же в этом плохого?!
— Как-то я позвонил вам по телефону, и мне ответила женщина, которая стала расспрашивать, кто я, зачем звоню. А потом оказалось, что это вы. Разыгрываете звонящих?
— Но я же потом тебе признался. Иногда приходится так делать, когда одолевают с какими-то ненужными разговорами. Беру трубку и хулиганю, чтобы выяснить, кто звонит. Представляюсь помощницей по хозяйству Майей Михайловной, например.
— Вы и на сцене не постеснялись однажды сыграть женщину. Все помнят, как вышли в женском образе иностранки на юбилее Эльдара Рязанова. Этого никто не ожидал.
— Будешь смеяться: Шура тоже этого не ожидал. Нет, он знал, что я выйду в женском образе, но за кулисами меня не видел. Мы с Ларисой Голубкиной уединились, она накрасила мне ресницы, губы, сделала румяна, надела паричок, платье, подложили вместо груди поролон. Туфли я специально купил (мы с Роксаной пол-Москвы обошли, пока увидели подходящий мне размер женских туфель). Я вышел. Шура сам удивился, но вида не подал. А зал был сражен наповал. Эльдар так смеялся, что грохнулся со стула.
— Столько версий я прочитал о том, как вы познакомились со своей третьей супругой — певицей и актрисой Роксаной Бабаян... Одна из версий — это произошло на балконе квартиры Ширвиндта. Можно из первых уст?
— Я узнал ее имя до того, как мы познакомились. Дело в том, что тогда вел на Всесоюзном радио передачу «После полуночи». Я общался со слушателями, что-то им рассказывал, читал письма и объявлял песни. И бывало такое, что я говорил: «А сейчас для вас споет Роксана Бабаян». Включалась песня. Я сидел, слушал до следующего своего монолога. И вот мне представлялась этакая крупная армянская женщина. А потом как-то я зашел к мужу своей сестры Боре Владимирову (помнишь, он выступал на эстраде в образе одной из участниц дуэта старушек Авдотьи Никитичны). Я по его просьбе достал ему дефицитное по тем временам сиденье для унитаза. И тут Боря мне сказал: «А поехали с нами с концертами в Казахстан!» У меня тогда в театре был отпуск. Я согласился.
И вот прихожу в аэропорт, и Боря знакомит меня: «Это певица Роксана Бабаян!» Я так удивился: стройная, женственная, приятная. Так и познакомились. А на балконе у Ширвиндта потом произошло их знакомство. Шура с Роксаной поговорил немного, а потом, проходя мимо меня, сказал, причем нарочито громко: «Надо брать!» Мы с Роксаной расписались 6 сентября 1980 года, кстати, случайно получилось, что в день рождения моей второй супруги Нины. Хочу сказать, что Роксана дружит со всеми моими женами, с моей дочкой Машей и моими двумя внуками Петром и Павлом.
— Михал Михалыч, о чем в последнее время мечтаете?
— Моя мечта, наверное, странная: не мешать никому. Еще — не хочу, чтобы у человека, которого, может быть, я чем-то обидел, была какая-та трагедия из-за этого... Эх, вернуть бы еще молодость, которая так быстро пронеслась. Сколько же там было интересного, мы же тогда этого не ценили. Какие встречи, какие слова, какие песни и стихи! Мечтаю, чтобы люди стали проще и поменьше думали, как бы что где своровать, прикарманить. Ты вот не интересуешься, а ведь часто меня спрашивают: не родственники ли мы того самого Гавриила Державина?!
— Даже не подумал. Неужели родственники?
— Нет. Но... Говорят, что моя прабабушка была крепостной у Державина и звали таких «державинские». А вот папа носил фамилию Захаров. Но когда он становился артистом, Захаровых было много в театральном мире (Марк Анатольевич тогда еще не родился). И пришлось моему папе придумать псевдоним. Тогда он вспомнил ту семейную легенду и записался как Державин. Как-то я был на гастролях в Казани и рассказал про это со сцены, а в зале находился президент Татарстана Минтимер Шаймиев. Он потом зашел за кулисы и сказал мне, что деревня Державино, усадьба тех Державиных, у них совсем тут рядом. И меня повезли туда на машине Шаймиева. У деревни нас остановил сотрудник ГАИ, спросил, что мы тут делаем. Я пошутил: «Еду приватизировать свое родовое имение Державино!» Слух этот моментально разнесся. Как же потом на нас жители настороженно смотрели!
