В Париже я познакомилась со знаменитым французским балетмейстером Пьером Лакоттом. Он собирался ставить в Мариинском балет «Ундина». Утвердил нескольких прима-балерин на главную партию, стал выбирать корифеек (это следующая ступень в балетной иерархии после кордебалета) и указал на меня: «Вот эту девочку поставьте, пожалуйста, во все четверки». Выучила все эти танцы, хотя их было безумно много, но постановку отложили на год. Потом Пьер опять приехал в Петербург и заявил, что теперь балет точно будет поставлен. Начинаем репетировать! Я была в восторге. Подошла к нему:
— Пьер, я снова буду во всех четверках?
— Нет, ты будешь танцевать Ундину.
Так стала первой и единственной исполнительницей этой роли, обойдя других, уже очень знаменитых балерин. Они по разным причинам танцевать не смогли: кто-то уехал, кто-то заболел. Впоследствии получила за Ундину «Золотую маску».
Вообще Пьер Лакотт и его супруга балерина Гилен Тесмар — мои «крестные родители» в балете. Они сами так говорят. Относятся ко мне очень тепло. Не случайно я стала единственной русской балериной, танцевавшей на торжественном вечере в Гранд-опера, посвященном восьмидесятилетию Пьера. Это было неслыханно — за кулисами кипели такие страсти! Но меня выбрал великий Лакотт.
— В балете ревниво относятся к чужим успехам?
— Как и везде. Это неотъемлемая часть жизни. Мой педагог в Вагановском училище говорила: «Если на следующий день после премьеры с тобой никто не здоровается, значит, это был настоящий успех. Можешь пойти и выпить шампанского по такому случаю». Я убедилась в справедливости ее слов, когда поступила в театр.
— А как вас приняли в Большом?
— Туда я пришла уже достаточно зрелой балериной и не реагировала на такие вещи. Но самое удивительное, что в Большом и не сталкивалась с проявлениями плохого отношения. Меня приняли хорошо.
Мама очень переживала, когда я решила переехать в Москву. Ведь я ее единственная дочка и очень домашняя девочка, всегда жила с родителями. Однажды она поделилась переживаниями с подругой, тоже бывшей балериной: мол, все-таки решили отправить Женю в столицу, но как она там будет одна? А та сказала: «Знаешь, Неля, в Москву многие уезжали. Что интересно — никто не возвращался. Все остались довольны». И маму это как-то успокоило. Если никто не возвращается, значит, там хорошо!
— Так вы из балетной семьи?
— Родители танцевали в Малом оперном театре имени Мусоргского. Теперь он называется Михайловским. Но в сознательном возрасте меня воспитывал отчим, заменивший рано ушедшего из жизни отца.
— С такими родителями судьба ваша, конечно, была предрешена. Вы могли заниматься только балетом?
— Мама и папа справедливо рассудили, что в этой сфере им легче помочь дочери — и советом, и делом. В какой-то другой проблематично. Время-то непростое — начало девяностых. И для балета у меня были все данные, грех себя не попробовать. Жизнь показала, что они не ошиблись, когда отдали дочку в Вагановское.
