Выхожу на сцену и… не понимаю, что же мы играем, что я должна говорить. Партнеры ждут реплики, а я не могу вспомнить: какой же спектакль? Полный зал, все смотрят на меня. Боже, стыд-то какой! Стою, обливаясь ледяным потом. Не убегать же?..
И вот дама в первом ряду уже говорит своей соседке: «Это жена Урсуляка, как она его подводит…» Просыпаюсь вся в поту. Самый страшный актерский сон — про то, как ты забыл слова. Если снится, что ты вообще забыл роль, — это настоящий ночной кошмар!
И я действительно до потери пульса боюсь подвести Сережу.
Что бы и где бы ни сыграла, я всегда буду женой режиссера. Обижаться глупо, потому что действительно так и есть. А реагировать — пошло. То есть данность. Кстати, непростая. Мужу о своих страхах я в последнее время не рассказываю. Потому как он разве что смеется: «Ты больная? Считаешь, что я способен так подставиться — взять на тяжелую роль того, кто завалит мне работу? Ну, знаешь, я себе не враг». И в конце концов советует утешаться тем, что у него есть фильмы, в которых я не занята.
Кстати, в этом смысле с Сережей просто. Я могу чего-то хотеть, страдать, но если не подхожу, то просто не работаю. Когда я прочла сценарий «Ликвидации», хотела сыграть Иду. Образ невероятно интересный, есть за что зацепиться. В театре у меня в основном роли фигур неоднозначных, многогранных, с надломом, не всегда положительных.
И эта Ида как раз из их компании! Сереже я обычно о своих творческих симпатиях напрямую не говорю, но иногда намекаю. И вот как-то обронила фразу: мол, Ида — какая роль! «И что? — невозмутимо ответил господин режиссер. — Ты к этой роли не имеешь ни малейшего отношения, поэтому даже не думай. Нору читай!» Прочла. И: «Какой кошмар! Скучная, положительная, хорошая женщина». У меня вообще сложилось впечатление, что Сережа просто не знал, кому ее предложить. Вот и отдал мне. Что эта работа вызовет такой шквал эмоций, и подумать было нельзя. Кстати, если б я некоторые обсуждения могла увидеть раньше, может, окончательно струсила бы. Оказывается, любовь прекрасного пола к актеру Машкову так велика, что многие оказались прямо-таки не готовы увидеть в картине рядом с ним меня! Нашлись и те, кто категорически мне этого не простил.
Что тут сказать? Могу разве что пригласить в театр посмотреть на меня «ничем не прикрытую» — там нет мужа-режиссера. Зато есть удивительные партнеры, которые, может, и не разбили столько сердец, сколько Володя, но планка их также весьма высока.
— Вы мечтали попасть в театр Райкина?
— Впервые Аркадия Исааковича я увидела, будучи совсем маленькой, из оркестровой ямы. Друг моего папы, актера ТЮЗа Алексея Симковича, работал у Райкина и помог нам просочиться на «места для своих». Дело было в Тбилиси, где мы тогда жили. Город принимал Аркадия Исааковича настолько восторженно, что пробиться на концерт по-другому было нереально. Действо проходило в местной филармонии, и «своим» полагалось сидеть в оркестровой яме, поскольку оркестр, естественно, отсутствовал.
Я мало понимала (9 лет — ведь совсем немного) шутки, но все вокруг так смеялись, что тоже хотелось от души хохотать.
Метаморфозы, когда артист на сцене превращался то в женщину, то в мужчину, то в старика, завораживали. Это потом я поняла масштаб таланта Аркадия Исааковича, а тогда просто смотрела и удивлялась — умеют же некоторые!
В 1984 году я пришла в «Сатирикон». За плечами осталось Щукинское училище. В настоящем — судьба (если повезет) характерной актрисы и брак с замечательным актером Юрием Нифонтовым, от которого мне, собственно, и досталась фамилия.
Сережа актерствовал здесь же. Знаете, мне настолько было интересно с ним разговаривать, что я пропустила момент, когда общения стало слишком много.
