Сама она настолько была поглощена судебным процессом, что выходила замуж словно во сне.
…— Если бы я тебя вовремя не предупредил, что фальшивку разоблачат, а потом не увез, ты бы, Хетти, тогда оказалась за решеткой, — вставил мистер Грин, отхлебывая кофе, от которого супруга с отвращением отказалась.
У нее разве не было ног, и она не могла уехать без него? Предупредил он ее! Подумаешь! Ну да, шепнул про то, что заказана эта, как ее? Графологическая экспертиза. В те годы это было в новинку, и за такую услугу родственничкам пришлось раскошелиться!
Хетти не понимала, что это за чертовщина, но помнит, как перепуганный Эдвард часами вколачивал в ее упрямую голову, что надо уносить ноги, поскольку результаты экспертизы ну никак невозможно оспорить. И что тогда? А тогда Хетти грозит тюрьма за лжесвидетельство и подделку завещания. Почти силой Эдвард увез ее в Лондон. Похоже, все же он был в нее немного влюблен — так называется эта дурь? — потому что поселил жену, за свой счет, разумеется, в одном из самых роскошных столичных отелей, в которых останавливались в свое время Марк Твен и Эндрю Карнеги, если бы только эти имена хоть что-то говорили Хетти. Восемь лет она купалась в роскоши, но при этом умудрилась не пристраститься ни к дорогим нарядам, ни к изысканной еде, от которой у нее болел желудок, ни к бессмысленным побрякушкам. Эдвард, успешно вложив свой собственный миллион, стал совладельцем трех банков, а она, родив в 34 года Неда, а в 37 — Сильвию (названную в память о вероломной тетке), занялась ловкими спекуляциями на разнице курса между долларом и фунтом, скупала акции, изучала перспективные девелоперские компании.
Супруг, видимо, быстро сообразил, что женился на мужике в юбке, и совершенно к ней остыл, но Хетти было на это наплевать, она только вздохнула с облегчением, когда Эдвард перебрался в другую комнату и перестал беспокоить ее своим храпом. Теперь она могла ночи напролет изучать сложенные высокой горкой на тумбочке у постели финансовые и биржевые ведомости. Тяжба за теткино наследство окончилась ничем, Хетти получила всего лишь причитавшиеся ей с самого начала 650 тысяч, и едва адвокаты сообщили, что срок давности по делу о лжесвидетельстве истек, засобиралась обратно в Нью-Йорк: ситуация на тамошней фондовой бирже казалась ей куда перспективнее лондонской.
Эдвард затеял на стороне шуры-муры с какой-то вертихвосткой, ехать не хотел, Хетти знала об этом, но молчала: плевать ей на него, пусть делает что хочет.
Она с детьми вернулась Нью-Йорк. В Лондоне смеху ради Хетти подсчитала до последнего цента, во сколько Эдварду обходится их дорогущее жилье, рестораны, еда, одежда, мужские клубы, табак, и… у нее волосы встали дыбом. Десятки тысяч в год! Муж просто, считай, выкидывает на ветер эти деньги, а ведь их можно было бы так удачно вложить! Если бы Эдвард не был таким самоуверенным ослом, она бы даже подсказала во что. Словом, Хетти сформулировала для себя очередное жизненное правило: сэкономить цент — значит заработать его.
С годами она отточила это правило: каждый год переезжала из дешевой квартиры в еще более дешевую, из десятка приличных платьев в ее гардеробе постепенно осталось одно, в такой же пропорции уменьшался ассортимент и количество потребляемых продуктов. Все вокруг — она знала — принимали ее за безумную, она же считала сумасшедшим весь остальной мир. И вот оно, наглядное подтверждение правильности ее жизненной философии: она сидит здесь, в этом ресторане, при своих миллионах и при этом еще попутно зарабатывает, не тратясь на дорогой обед, а муженек ерзает перед ней на стуле, жалкий, униженный, и боится подступиться со своей просьбишкой.
Хетти, разумеется, не удивилась, когда мистер Грин, набрав в легкие воздуха, сказал, что погряз в долгах и «ради детей» умоляет одолжить ему денег.
Ничего другого она не ждала. Но у Хетти имелся свой план, ради которого она и согласилась увидеться с этим болваном.
— Значит, ради детей? — издевательски переспросила она, и перед глазами встали плачущее лицо Неда и его воспаленное колено. — Твоему сыну нужен хороший врач, а они нынче дороги, мне не по карману, — усмехнулась Хетти. — Хоть ты и банкрот, но кое-какие денежки у тебя, я уверена, остались. Оплати Неду лечение, тогда и поговорим... Может, в благодарность я кое-что и сумею для тебя сделать.
— У тебя нет денег на врачей? — изумленно воскликнул Эдвард.
— Это дело принципа, — отрезала Хетти, поднимаясь со стула. — Сначала подтверди, что ты отец, а потом проси денег.
На следующий день Эдвард отвез сына в приличную манхэттенскую клинику; тем же вечером он ворвался в дом Хетти без стука — бледный, в полнейшей панике.
По его лицу было видно, что ему хочется свернуть ей шею и разнести все вокруг, но, сделав над собой отчаянное усилие, Эдвард попытался придать своему голосу дружелюбную интонацию:
— Хетти, дела у Неда очень плохи!
— Что такое? — ворчливо отозвалась Хетти, нехотя отложив в сторону газету.
— Ему придется ампутировать ногу, иначе он умрет! Началась гангрена! — выкрикнул Эдвард, рухнув на скособоченный табурет.
Сердце Хетти внезапно рухнуло куда-то вниз.
