Десятки знакомых и чужих лиц... И бесконечная череда автопортретов, которых Винсент успевал написать по нескольку за год.
Единственным, для кого по странному стечению обстоятельств так и не нашлось места в этой цепи, остался Тео.
Впрочем, однажды, незадолго до побега в Арль, Винс все-таки усадил его перед собой, как всегда, стремительно и резко взмахнул кистью... Но когда через два часа оба взглянули на полотно, то, не сговариваясь, смущенно пожали плечами — это вновь был портрет Винса, только с пшеничной, как у Тео, а не огненно-рыжей бородой! «Мы с тобой одно целое... И для каждой моей картины ты такой же автор, как и я сам... Потому что без тебя их попросту не было бы...»
Сидя в зловещей тишине ночного кафе, украшенного полотнами Винса, Тео в сотый раз вслушивался в голос брата, все еще звучавший у него в ушах... Почему все сложилось именно так?
Когда они переступили грань? И когда на смену их светлой юношеской дружбе пришла такая изматывающая зависимость? Эти путы, которые, как теперь понимал Тео, душили не только его, но и самого Винсента... Вот только у благоразумного и осторожного младшего брата никак не хватало духу их разрубить. Винс первым решился это сделать. И не отступил, пока не испробовал все средства, вплоть до собственной смерти.
Мечта о независимости, которой Винс так самозабвенно грезил в Париже, оказалась очередным миражом. Арль не принес Винсенту ни покупателей, ни почитателей, ни любви. Пытаясь справиться с терзавшим его страхом перед не желавшей налаживаться самостоятельной жизнью, он то пускался в своих письмах в болезненно подробные рассуждения о том, как совсем скоро сможет наконец освободить брата ото всех материальных забот, то просил у Тео еще и еще денег на аренду дома для будущей коммуны, на краски и холсты, мебель и одеяла, то в сотый раз требовал передать Гогену и Бернару предложение как можно быстрее присоединиться к задуманной им творческой мастерской...
И сутками не выпускал из рук кисти и палитру, на которой теперь пламенели новые, непривычно яркие краски. Реальность все чудеснее преображалась на холстах Винсента. Но как будто в отместку все безнадежнее ускользала у него из-под ног...
Паляще-яркие южные краски и так часто дующий в тех местах ледяной ветер мистраль сплетались в единый вихрь, все плотнее обвивающий художника своим смертельным кольцом и переворачивающий вверх дном его жизнь и рассудок. А у Тео уже не было сил, чтобы, по обыкновению, мягко наставлять и терпеливо успокаивать брата в своих письмах.
В декабре 1888 года он сообщил, что готовится на Рождество обручиться с Йоханной.
А спустя несколько дней Поль Гоген, лишь два месяца назад приехавший наконец в Арль, заявил, что по горло сыт странностями Винсента и их коммунарским бытом...
...— Эй, красавица, тебе тут посылка. Видать, подарочек к Рождеству от твоего Рыжика... Или, может, это колечко на помолвку?
Впоследствии на допросе в полиции привратник арльского публичного дома утверждал, что 23 декабря он не успел даже запереть дверь за растворившимся в ночи посетителем, как услышал вскрик и звук падающего тела. Обернувшись, он увидел, что девица по имени Рашель лежит на полу вестибюля в глубоком обмороке.
