Она мучительно ломала голову и, конечно, нашла самый неподходящий момент — в универсаме, куда супруги заехали сразу после обеда.
— Только, пожалуйста, будь благоразумен, — начала вдруг Джейн прямо с места в карьер. — Мне придется лечь в больницу на операцию недели на две, а может, на три. У меня обнаружили рак...
Джеффри вертел в руках пачку хлопьев — шалило давление, врач рекомендовал перейти на здоровую пищу — да так и застыл, словно истукан, посредине торгового зала. Как странно: в такие минуты запоминаешь почему-то незначительные детали. Крикливую мамашу с неповоротливым сыном, остроносую таксу на руках у маленькой девочки, чью-то забытую тележку, до краев наполненную пакетами молока…
В клинике, где оперировали Джейн, Джеффри утешали все: от ведущего хирурга до только что поступившей на работу семнадцатилетней нянечки.
У бедняги был такой несчастный вид... Случай не смертельный, обратились вовремя, и вообще, согласно статистике, каждый год с диагнозом «рак груди» к нам поступают около 12 000 женщин. И, уж поверьте, этот вид рака не самый страшный, вот если бы легкие или кишечник… От этих разговоров Джеффри делалось совсем дурно, и он выбирался подышать во двор. Какое горе, что отец Джейн уже умер… Он бы точно помог, поддержал и организовал все как следует. Два раза в день, как велела Джейн, Джеффри звонил Анжелике и Джеймсу. Они решили соврать детям, что мама уехала навестить дальнюю родственницу в Штаты. К чему им лишние переживания?
Да и кому нужны такие волнения? Они прожили вместе почти пятнадцать лет, и эти годы были лучшими в жизни Джеффри. Но что это? Неужели он снова собирается заплакать?!
К счастью, все обошлось. Джейн выкарабкалась, а в нем самом после ее чудесного исцеления — Джеффри не сомневался, что это чудо, посланное богом, — что-то надломилось. Теперь все его мелкие страхи — потерять хорошего агента, забыть слова на сцене или перепутать очередность своего выхода — были раз и навсегда перекрыты одним большим кошмаром — а вдруг в его отсутствие что-то нехорошее случится с женой или детьми? Может, и с некоторым опозданием, но Джеффри искренне пытался стать примерным отцом. Однажды даже потащил Анжелику на финал теннисного турнира «Australian Open», чуть ли не впервые воспользовавшись своей известной физиономией, чтобы заказать билеты на лучшие места.
В другой раз, когда дочка писала реферат по средневековой архитектуре, взял ее с собой на съемки «Золотого века» в Англию, в Вестминстерское аббатство, чтобы она своими глазами поглядела на шедевры готики. Он теперь почти и не выезжал на съемки без семьи. Дети недоумевали, они привыкли, что папа — это Карлсон, который прилетает и улетает ночами, когда они спят, но быстро вошли во вкус: кочевая жизнь с переездами им страшно понравилась.
Новость о том, что Мел Гибсон после двадцати пяти лет образцового брака разводится с женой, для Джеффри грянула как гром среди ясного неба. Как водится, узнал из газет, хотел позвонить, но снова закрутили проклятые дела, да еще взвалил на себя студентов из школы драмы при родном Университете Квинсленда…
Теперь они с Мелом, словно две кометы, неслись в разные стороны: Джеффри не представлял своей старости без семьи, любимых тапочек и вечерних чаепитий с Джейн, а Мел… Чего только о нем не писали... Он пил, оскорблял посетителей в барах. Чернокожие, евреи, арабы — всем доставалось от безумного Мела. Пару раз его даже задерживала полиция… Все это никак не вязалось с тем Мелом, который жил в памяти Джеффри —добродушным, хорошим парнем. А потом на его горизонте замаячила эта профессиональная охотница за чужими капиталами, русская пианистка Оксана Григорьева (да разве она пианистка? Джеффри-то после роли Дэвида Хельфготта разбирается, кто как играет), — и жизнь бедняги окончательно полетела в тартарары.
В пустом кафе торгового центра перед Джеффри сидел человек с самого дна. Великолепный актер, с которым никто больше не хотел работать. Отец, которого презирали собственные дети. Некогда красавец мужчина, которого нынче обобрала и выставила полным посмешищем какая-то авантюристка.
— Ну ладно, старина, — Мел поднялся, бросил на стол несколько монет. — Рад был увидеться, прощай.
Глядя на удаляющуюся спину старого друга, Джеффри пережил целую бурю чувств. Что делать? Помчаться за ним следом? Обнять? Крикнуть: «Давай-ка, бросай свой Малибу и айда домой, в Австралию! Мельбурн в это время года прекрасен: красные кирпичные дома, зеленые скверы, в которых уютно шелестят платаны. Будем репетировать что-нибудь из старого, например, того же Беккета, «Последняя лента Крэппа», великолепная вещь на одного актера, а играть станем по очереди: вечер — ты, вечер — я.
И вино пить, и строить планы на будущее, как тогда, помнишь?..»
Но он ничего не сказал.
