Ангелы и демоны Ивана Охлобыстина

«Гепатит С, жесткая прогрессирующая форма» — я сидел на кухне и читал результаты Оксанкиных анализов. Никаких обвинений, сетований на несправедливость... Другое дело, это ведь не предполагает больше пяти лет жизни.

А поскольку мы муж и жена, значит, я тоже был заражен или заразился бы в ближайшее время. Следовательно, и мне полагались те же самые пять лет. Это естественно. И я принял ситуацию.

Кыса тут же кинулась подсчитывать, до какого класса она успеет дотянуть нашу старшую дочку Анфиску, чтобы та дотянула потом остальных. В моей же голове роились хитроумные планы, как завернуть отношения с друзьями так, чтобы, когда мы с женой безвременно отчалим, они не смогли избежать ответственности за моих на тот момент четверых детей. После занятий изощренной математикой мы начали планировать, как проведем эти пять лет. Я хотел повозить Кысу по миру — представить ей пирамиды, сопроводив показ обычной мистической брехней, постоять на самом верху Эйфелевой башни, навестить Долину гейзеров и попробовать разгадать тайну Стонхеджа.

…Я, конечно, странный человек. В моем характере и долгие штили, и взрывы настоящей ярости. За это сочетание, наверное, надо говорить спасибо родителям.

Их брак, шестидесятилетнего военного врача и девятнадцатилетней студентки, продержался недолго. После расставания отношения оставались сложными. Папа любил повторять: «Она очень красивая женщина. В ней столько огня, хоть в ядерный реактор заряжай… И я не мог остаться с твоей матерью, потому что боялся, что она меня зарежет!» Кстати, я понимал, о чем он, потому что мама — это пуэрториканская женщина, она — стихия.

Папа же вообще был очень странным. Позиционировал себя аристократом, говорил соответствующим образом, наматывал на шею шелковые шарфы. Он участвовал во многих интригах столетия. К нему приезжали люди, говорившие на непонятных языках и смущавшие мой неокрепший мозг предположениями, что папа, наверное, шпион… Отец делал какие-то удивительные вонючие смеси, которые действительно заживляли даже тяжелые раны.

Он лечил великих мира сего. Единственной папиной слабостью были женщины. В погоне за очередной цветастой юбкой он мог исчезнуть на несколько лет. Однажды, помню, приехал к отцу, которому тогда было под восемьдесят, а от него выходит тридцатилетняя дама. «Папа! — только и смог сказать я. — Что тебя с ней может связывать!?» «К сожалению, ничего, кроме жилплощади», — притворно вздохнул он.

Детство мое прошло в деревне у бабушек. Папа приезжал раз в две недели. Мы или гуляли по лесу, где он или говорил — главным образом сам с собой (ему нравилось одухотворять деревья), или меня воспитывал. Как-то, обнаружив, что отпрыск недостаточно талантлив в области школьного изучения родного языка, заставил меня съесть учебник.

А я отрок еще был. Целый день ел и плакал. Всю книгу я, конечно, не осилил, но сожрал прилично. С томатом «Кубаночка». Спасла бабушка, которая объяснила мне, что так русский язык не выучить, а отец — изверг. Она, кстати, постоянно с ним спорила. Чаще всего ссоры возникали из-за странных инъекций, которые папа делал мне время от времени.

Бабушку это очень тревожило, и она ругалась, что ребенка отравят. Но ребенок не отравился и рос вполне себе крепким. Меня разве что излишне тянуло на долгие размышления. Хотя, может, и в них ничего особенного не было… Я рос среди деревенских мальчишек, которых, как правило, вообще ни на какие размышления не тянет. Потом, уже в Москве, я часто развлекался, катаясь по железной дороге на вагонах, груженных щебнем.