Олеша стар, Симонов молод, Олеша беден как церковная мышь, Симонов по советским меркам очень богат. Один давно катится под гору, второй стремительно идет вверх; Юрий Олеша ничего не пишет с конца тридцатых, Константин Симонов, приезжая с фронта из журналистской командировки, брал небольшой отпуск и надиктовывал стенографистке новую пьесу...
Официантки разносят подносы с едой, из прозрачных графинчиков в рюмки льется сорокаградусная водка: она хорошо идет под нежнейшие маринованные грибочки, под зернистую и паюсную икру, под пирожки с печенью и мозгами — пирожки здесь и в самом деле бесподобны. Писатели пьют и закусывают, пробуют тающие во рту котлеты по-киевски — золотистая корочка приятно хрустит на зубах, во рту растекается ароматное сливочное масло.
Тут кормят по-русски: сытно, обильно и без французских изысков, место это — сущий рай для любителей неспешного, осмысленного обжорства. Звенят вилки, писатели подзывают официантов и делают новые заказы: в меню есть и поросенок с хреном, и паровой судак, и осетрина — гонорары недавно повысили, и широко печатающийся человек может позволить себе многое. Доходы самых успешных из них таковы, что им по плечу и лимузин с шофером, и антикварная мебель, и реквизированное у русской аристократии столовое серебро… И писатели гуляют, тратя за вечер деньги, на которые обычная семья могла бы жить месяц. Они стали советской аристократией: в стране нет людей богаче драматургов Полевого и Корнейчука — с ними не могут сравниться даже прячущие свои богатства и постоянно ждущие ареста воры из госторговли.
В отличие от них маститые члены Союза писателей живут открыто и швыряют деньги на ветер не таясь — им не вредят даже периодически вспыхивающие скандалы.
Известнейшие писатели Суров и Бубеннов как-то заспорили о жизни и подрались: Суров ушел основательно побитым, с засевшей в ягодице вилкой. Дело закончилось вялым партийным разбирательством да общественным порицанием. В этом ресторане гуляют хозяева жизни, новые баре, исключением из общего правила кажется лишь нищенски одетый Юрий Олеша, идущий к столу, где его бесплатно напоят и накормят. Да Константин Симонов, небожитель из небожителей —заместитель секретаря Союза писателей (и не простой, а первый — именно так его фамилию вписал сам Сталин), главный редактор «Нового мира» и лауреат пяти (!) Сталинских премий.
Он сидит за столиком сам не свой, вяло тычет вилкой в салат и глядит в потолок. Симонов так выделяется на развеселом ресторанном фоне, что собравшийся было подсесть к нему суровский обидчик, молодой писатель Бубеннов (он хотел похлопотать о публикации в «Новом мире»), на полдороге свернул к Маркову и Бабаевскому, и они заказали еще бутылку «зубровки».
Симонов в этом мире не вполне свой. Хоть и живет по тем же правилам и верит в то же, что и остальные. Он начал печататься перед самой войной и стремительно взлетел: популярность его так же велика, как и внимание к нему на самом верху — сразу после войны он много времени провел в зарубежных поездках. Из Японии отправился в Америку, потом во Францию, и о величине его командировочных московские писатели рассказывали друг другу легенды.
Кто отправлял его в такие поездки, когда вся страна была невыездной? Известно кто — Хозяин... Сегодня Симонов пришел в писательский ресторан, чтобы поужинать среди людей: жены дома не оказалось, не было и ужина, и он, махнув на все рукой, отправился на улицу Герцена. А у Юрия Олеши и дома-то больше нет. Вернувшись в Москву из эвакуации, он ночевал по знакомым, а вечера проводил там, где его знали другим: хорошо одетым, богатым, веселым и очень, очень успешным.
Звенят рюмки, провинциальный литератор, сделавший себе имя на колхозной прозе, пошатываясь, идет в туалет — столик, за которым сидит Симонов, он почтительно обходит стороной и чуть было не налетает на Олешу. Его лицо провинциалу незнакомо, стоит ли церемониться с невесть как забредшим сюда оборванным стариком?
