Училась я хорошо, получала повышенную стипендию. Сына Кирилла брала с собой на занятия, мы садились с ним на последние ряды — надо же было его как-то спрятать. Так он и рос — в актерско-режиссерской среде. Но когда пришло время выбирать профессию, не пошел по этой части, а стал художником. И у него сложилось все замечательно. Кирилл известен, его картины есть в Третьяковке, в разных музеях страны и даже у королевы Великобритании.
— Галина Ивановна, чем еще вам ВГИК запомнился?
— Да всем! Там была такая интересная, активная жизнь! А после занятий, в промежутках между ними, показывали кино: в большом зале всегда шел какой-нибудь фильм — нас просвещали, мы должны были видеть все лучшее, что есть в мировом кинематографе. А как увлекательно было учиться делать монтаж! Нам, например, давали куски из фильмов Данелии и предлагали склеить эпизод. Вроде что тут сложного? Но ни у кого не получалось.
Я спрашивала у Данелии:
— Какая у тебя есть хитрость? Почему не удается склеить эпизод из твоего кино?
А он мне объяснил:
— Потому что вы не видите того, что делаю я. Я делаю пропуски и склеиваю так, как это вижу, а не просто взял — и склеил действие.
— Как он относился к вашим режиссерским работам?
— Ему всегда нравилось то, что я делаю. Он очень меня уважал. Помню, снимала я фильм «Француз» и заболела, простудилась. Переживала, что из-за болезни не успею уложиться в сроки производства фильма. И Данелия сказал: «Я смонтирую тебе эпизод, чтобы ты не волновалась, что простаиваешь». И сделал это. Я, конечно, не выдержала: пару дней полежала и побежала в монтажную. Посмотрела, что он сделал, и все перемонтировала.
— Не так! Все должно быть не так! — сказала ему.
Он улыбнулся:
— Сдаюсь! Никогда больше не притронусь к твоим работам.
Но после «Француза» я самостоятельно сняла только «Божью тварь», Данелия отговорил меня дальше снимать фильмы. Шли девяностые, это было плохое время для кино. И я стала помогать Данелии, пошла к нему вторым режиссером.
— Но сам-то он снимал! Что же вас отговаривал?
— Да он вообще не хотел, чтобы я снимала. Когда мы поженились, сказал: «Все, работать не будешь».
— Хотел засадить вас дома?
— Да. Я говорила ему:
— Ты хочешь меня булавкой пристегнуть к дивану, чтобы я сидела.
— Да, мне так спокойно, — отвечал он.
— Но ты же со мной совсем не общаешься! — возмущалась я.
Он же был молчун, почти все время проводил в своем кабинете, работал, читал, рисовал (он великолепно рисовал!), а когда выходил, то тоже зачастую был погружен в свои мысли.
