«Еще до Баяновой увлечение пластинками познакомило меня с Геленой Великановой. Так же я пришел и к Антонине Ревельс, вдове Леонида Утесова. Она подарила мне купленные Утесовым в Париже пластинки. Конечно, я не мог знать Клавдию Шульженко, но общался с ее сыном, Игорем Владимировичем Кемпером. Так же получилось и с Орловой», — рассказывает журналист, биограф, коллекционер Михаил Куницын.
— Михаил, сейчас ты работаешь в программе «Время» на Первом канале, а вообще на телевидении уже много лет. И застал времена, когда там работали легенды. Расскажи, как все началось? Как попал в «Останкино»?
— Вся моя жизнь связана с телевидением и именно с информационной программой «Время». На ней я вырос, в ней состоялся, и все, что случилось в моей жизни дальше, — это все благодаря программе. Даже то, что меня приглашали работать на радио, делать там свою авторскую программу, тоже было связано именно с тем, что меня знали по работе в программе «Время». Уходил, потом вернулся, работал на разных позициях — администратором, ассистентом, режиссером, сейчас я шеф-координатор. Знаете, оттуда, именно как из гоголевской «Шинели», вышло огромное количество профессионалов, которые работают на всех каналах. А как все начиналось? Всю свою жизнь я занимаюсь коллекционированием пластинок. И если спрашивать о самом главном деле моей жизни, наверное, это собирательство, и оно определило все, что происходило.
Вроде бы, кажется, что такого особенного: ну собирает мальчик пластинки, ну слушает их. Мне всегда говорили: «Миша, ну вот почему ты не делаешь уроки, почему не занимаешься, ты что, собираешься всю жизнь слушать пластинки?» Я отвечал что-то — то, что от меня хотели услышать, — а про себя думал: «Вообще-то да, я пластинки собираюсь слушать всю свою жизнь». И так и получилось.
— Как же ты попал на телевидение? Сразу, после школы, понимал, что хочешь там работать?
— Не сразу. Какое-то время я учился в медицинском колледже, но потом его оставил. У меня не было ни боязни крови, ничего, просто понял, что это не мое. И оказался свободен в 20 лет. Подруга позвала меня в один из гуманитарных вузов. Я выбрал направление «режиссер информационных программ». Проучившись три месяца, понял, что это какая-то не очень серьезная организация: непонятно было, получим ли мы дипломы, и достаточно дорого стоило обучение. Тогда, в 1993 году, у всех была непростая финансовая ситуация.
— Время тяжелое, да.
— Да. И однажды около института я увидел очаровательную блондинку, которая рылась в сумочке в поисках зажигалки. Какая-то интуиция подсказала мне подойти к ней и дать огоньку. Мы разговорились. И вдруг какое-то озарение мне подсказывает спросить: «Вы работаете на телевидении?» — «Да, а как ты догадался?» — «Я вас видел в пресс-баре», — сказал неожиданно для себя. А я, когда проходил практику в «Останкино» один-единственный раз, понял, что в пресс-бар, который там находится, приходят абсолютно все. И вдруг получаю предложение о работе в программе «Новости», так она тогда называлась. Девушка записывает мою фамилию и говорит приходить завтра в «Останкино».
На следующий день я приехал к телецентру, подаю свой паспорт в бюро пропусков, и мне выписывают пропуск. Спрашиваю: «А куда идти?» Мне говорят: «Ну как же, вот комната 1006». Я поднимаюсь по ступенькам, подхожу и вижу — это кабинет генерального директора «Новостей» Бориса Вениаминовича Непомнящего. А познакомился я, оказывается, с его секретарем Надей Хроленко. Разумеется, мне нужно было еще пройти собеседование у главного режиссера программы, а ею оказалась легенда телевидения Калерия Кислова. И после нашего знакомства, состоявшегося тогда, более 30 лет назад, мы дружим по сей день. Так я пришел на телевидение. Тот институт, видимо, нужен был только для этого судьбоносного знакомства. Позже, уже работая, я отучился в Институте культуры и окончил кафедру кино и телевидения. А взяли меня на работу действительно даже без образования, практически после школы.
— А что это было тогда за телевидение — вот 1993 год? Оно уже было не советским, уже поменялось?
— Это было телевидение-поиск. Уникальное время перемен. Оно было уже не советским, хотя много исключительных личностей, таких как Валентина Леонтьева (знаменитая Тетя Валя), Игорь Кириллов, еще работали там. Но и таким, каким мы его видим сейчас, еще не стало. Это были первые рекламы на ТВ, первые передачи, у которых были спонсоры. Именно тогда, в начале девяностых, на экране зажигались новые яркие звезды и появились новые программы. Было непросто, как и всей стране. Но мне нравилось. Когда я пришел, был потрясен графиком день через два: день работаешь, два выходных. И в рабочие дни эфиры утром или вечером, а в выходные можно учиться или заниматься своими делами. Я о таком и не мечтал! Должность моя называлась старший администратор, по сути, помощник режиссера. Кто это такой? Опять же, вспоминая детство... Когда я ребенком смотрел программу «Время», диктор сидел на фоне карты и читал какое-то официальное сообщение. И вдруг за ним появлялась огромная рука, которая меняла карту.
Кому принадлежала эта рука? Ответ я получил на своей работе: именно на эту должность пришел, моя задача была подбирать к эфиру заставки, фотографии, которые нужно было ставить на пюпитр и по команде режиссера в прямом эфире убирать и менять. На моих глазах все менялось, карты стали электронными. Но я еще помню, как мы собирали вручную фотографии в фототеках, делали фотофильмы. Потом все это перешло в цифру. В общем, мне было очень интересно. Но я никогда, тем не менее, не отказывался от своей любви к грамзаписи и к пластинкам, которые собирал, покупал. Когда у меня появилась возможность путешествовать по стране и за рубежом, то я отовсюду привозил их. Граммофонные пластинки тогда стоили копейки. Да и виниловые тоже. Это сейчас раритеты могут продавать за десятки и даже сотни тысяч.
Но мне было интересно не просто купить пластинку. Хотелось узнавать о тех личностях, которые на обложке. Сейчас любую информацию можно найти в интернете. А тогда многие имена для меня вообще были терра инкогнита. Допустим, Алла Баянова, которую я обнаружил на пластинках, но ничего о ней не знал. Или Гелена Великанова... Интернета не было, надо было идти в какие-то библиотеки. Про эмигрантов узнать что-то было вообще невозможно. А люди интересовались. Когда в «Музыкальном киоске» у Элеоноры Беляевой показали приехавшую из-за границы Баянову, наутро в магазине пластинок на Калининском проспекте была очередь, как за сахаром по талонам. Это было в середине восьмидесятых. Кстати, эту программу вела иногда и Ангелина Вовк, с которой мы позже очень подружились. Так же как и с Баяновой, «румынской певицей», как было объявлено, которая на чистом русском языке сказала телезрителям: «Здравствуйте!» Она триумфально выступала с концертами в Театре эстрады, и мне папа смог только через ЦК достать билеты на ее концерт.
— Как же вы познакомились?
— В программе «Доброе утро», в тех выпусках, которые вела Арина Шарапова, я стал делать небольшую рубрику, посвященную ретромузыке, и предложил сделать интервью с Аллой Баяновой. Арина согласилась. Нашел телефон Баяновой, позвонил ей, и она сказала: «Что же, приходите ко мне домой, обсудим, о чем мы будем говорить». И вот с этого момента все закрутилось и завертелось. И, собственно, личное знакомство с Аллой Николаевной стало тем мостиком, что познакомил меня со многими легендарными артистами, о которых потом я рассказывал и в журнале «7 Дней». Например, еще до Баяновой увлечение пластинками познакомило меня с Геленой Великановой, это в начале 80-х годов. Я набирался наглости, находил телефоны: «Здравствуйте, я Миша, собираю ваши пластинки, хочу к вам прийти в гости, познакомиться». Приходил и знакомился.
Так пришел к Антонине Ревельс, вдове Леонида Утесова. Она подарила мне купленные Утесовым в Париже пластинки Жозефины Бейкер — потрясающей певицы, удивительной женщины. Вдова великого артиста, Ревельс — скромная, обаятельная, чудесная совершенно женщина... Конечно, я не мог познакомиться с Клавдией Ивановной Шульженко, потому что она уже ушла из жизни. Но общался с ее сыном, Игорем Владимировичем Кемпером. Так же получилось и с Орловой... Хоть и — это смешно — в одной передаче написали, что я лично ее знал, видимо, молодым редакторам, которым по 20 лет, кажется, что все старше тридцати — примерно ровесники Орловой. Но я дружу, и для меня это большая честь, с внучатой племянницей Любови Орловой, театральным критиком и драматургом Нонной Юрьевной Голиковой, удивительной совершенно женщиной.
— Нонна Юрьевна не раз давала нашим корреспондентам материалы об Орловой. Это действительно уникальный человек.
— Дальше увлечение пластинками привело меня на радио. Я всегда хотел сделать телевизионную программу о пластинках, и многие готовили подобные передачи. Но как показывать Изабеллу Юрьеву, как показывать Вертинского, как показывать дореволюционных певиц-шансонеток — ту же самую, допустим, Мину Мерси, мегазвезду, которую никто сейчас не помнит, или Анастасию Дмитриевну Вяльцеву, первую нашу эстрадную примадонну? Невозможно, нет никаких видео. На одном ассоциативном ряде невозможно выстроить эфир и программу... И тогда появилась передача для радио — интервью с знаменитым гостем и его рассказ о любимых виниловых пластинках или о собственных авторских альбомах. И одни из тех программ, которыми я могу гордиться, — встречи с Аркадием Аркановым, с Верой Кузьминичной Васильевой, с Валентином Гафтом. Кстати, с Гафтом была совершенно удивительная, смешная история. Прошел эфир, он был очень теплый. А как работает Гафт? Мы обсуждали каждую подводку, каждую пластинку. У него срывался голос, он плохо себя чувствовал, едва дошел до студии, но, когда сел перед микрофоном, включился, собрался и снова был артист. Потом мы сидели с ним до четырех часов ночи у него дома и слушали его стихи в записи.
Так вот, в эфире я, как ведущий, объявил гостя следующим образом: «У нас сегодня в гостях народный артист России, поэт Валентин Гафт». Прошел эфир. Мы выходим с Гафтом из студии, и вдруг у него раздается телефонный звонок. Гафт спрашивает: «Алло, да, Галь, привет. Ведущий? Как меня назвал? А сейчас я ему трубочку дам». Передает мне телефон со словами: «Это Галина Борисовна Волчек». Я беру трубку и слышу: «Здрасте. Ты Валю как назвал? Поэт?.. Он не поэт, он актер театра «Современник». Конечно, для меня это был урок. Нужно всегда представлять театр, в котором актер служит.
— Михаил, мы упомянули Любовь Орлову. Не стесняясь назову тебя ее биографом. По твоим сведениям, сохранились ли все-таки ее архивы, вещи? Столько вокруг этого разговоров...
— Сохранились, но очень немногие. Я, как уже говорил, знаком с Нонной Юрьевной Голиковой, внучатой племянницей актрисы. Она мне подарила пластинки из собраний Орловой и Александрова, фрагмент платья Орловой, кувшин, в котором та принесла муку на дачу своей сестры для того, чтобы она испекла пироги. Тяжеленный кувшин, мука была дефицитом в послевоенные годы. Вот дружба с Нонной Юрьевной и привела меня во Внуково, где находился дом Любови Петровны. Но в тот момент там жил внук Григория Александрова — Григорий Александров-младший.
— Это который продавал все наследие?
— По большому счету да. Но часть наследия все-таки оказалась в Бахрушинском музее, рояль Орловой стоит в Музее Щепкина, зеркало Орловой — в Музее Марии Ермоловой. Другие какие-то предметы и часть архивов находится тоже в запасниках Бахрушинского музея. Мне удалось поработать с частью тех архивов, которые были в доступе, но потом дачу приобрел известный адвокат, и считается, что он теперь носитель всей информации, связанной с Орловой. Но конечно, я многое узнал из первых уст, от Нонны Юрьевны. И появилась ее книга, к которой я написал послесловие. Изучал все доступные источники, все материалы. И убеждался, что тот образ Орловой — безупречной, аристократичной, но при этом простой и естественной, воспитанной, настоящей леди — все так и было. Удивительно! Этот аристократизм был не только внешний, но и внутренний.
Мне довелось пообщаться с драматургом Эдвардом Радзинским, который рассказал о своей встрече с Любовью Орловой. Он приехал в Театр Моссовета, привез туда свою пьесу, и вдруг увидел, что происходит какое-то оживление, обстановка электризуется, гардеробщицы красят губы, охранники прихорашиваются. Ему говорят: «Мы ждем приезда Любочки, сейчас приедет Орлова». Подъезжает автомобиль, открывается дверь, выходит Любовь Петровна. И с каждым здоровается по имени-отчеству, и каждому находит какое-то теплое слово: «Здравствуйте, Иван Иванович, — здоровается она с охранником. — Как супруга, все в порядке? Хорошо, привет ей большой». При этом Орлова не останавливается, а движется. Здоровается с гардеробщицами приветливо, называя всех по имени-отчеству... «И как она выглядела?» — спросил я Радзинского. Он ответил: «Она была молодая». А это 1972 год, ей было 70 лет, и в тот вечер она играла «Странную миссис Сэвидж», роль, доставшуюся после Раневской.
— Почему я не читала ни одного интервью с Орловой?
— Орлова при жизни почти не давала интервью, отказывалась сниматься в фильмах о ее жизни и творчестве, ревностно оберегала свой внутренний мир и не терпела вмешательства в личную жизнь. «Мое творчество известно всем, моя личная жизнь не касается никого», — говорила она.
— А ты видел ее дом, когда он еще был таким, как при ней?
— Да. Причем еще ребенком. Мы гуляли с родителями и гостями по поселку, и взрослые рассказывали, кому принадлежат дачи, а тогда там были дома Игоря Ильинского, Виктора Гусева, Леонида Утесова, Сергея Образцова... Мое внимание привлек чудесный розовый дом с белыми колоннами. На фоне обычных, пусть больших, но в основном деревянных дач, окрашенных зеленой или голубой краской, этот показался таким же прекрасным, как Большой театр. Ворота были приоткрыты, на широкой дорожке около дома стояла редкая тогда иномарка с тонированными стеклами. Не зная, кому принадлежит эта дача на просторном участке с березами, я, потрясенный, остановился и произнес: «Вот в этом доме я хочу жить!» Надо мной посмеялись: «Как же ты собираешься это сделать, ведь это дом самой Любови Орловой!» — «Орловой? Той самой, которая поет «я из пушки в небо уйду»?» — «Да, той самой!» И старшая часть компании ударилась в воспоминания об Орловой. Тогда еще было много людей, которые помнили ее живой. Но я почему-то знал, что там побываю...
— Расскажи, пожалуйста, а как ты много лет спустя всетаки в этом доме оказался?
— Среди мест, где собирались мои приятели, было кафе «Лира» на Пушкинской площади. Однажды мы шумно веселились, и к нам присоединился соседний столик, за которым была компания возрастом постарше. Моим соседом оказался человек, который представился Гришей. Так мы и общались весь вечер. Время работы кафе заканчивалось, Гриша пригласил всех к себе. Оказалось, что живет он в доме над этим самым кафе. Квартира на шестом этаже, куда мы пришли по приглашению Гриши, принадлежала Орловой и Александрову, а сам он оказался внуком легендарного кинорежиссера. Мы стали общаться, но вскоре Гриша уехал во Францию, где женился, и в Москву почти не приезжал. Шли годы, я знал, что умер старший Александров, очень скоро умерла мать Гриши — Галина Васильевна. Все наследство Орловой и Александрова — а это четырехкомнатная квартира на Бронной, там же гараж, дача во Внукове, предметы искусства — досталось Грише. В квартире он сделал ремонт, часть вещей вывез на дачу, большая же часть архива Орловой оказалась на помойке. И дачу, и квартиру сдавал в аренду, в них жили чужие люди...
И вот в 2002 году, когда отмечали 100-летие Орловой, мне дали задание для программы «Доброе утро» сделать сьемку в ее доме. Я связался с Гришей Александровым-младшим, позвонил ему во Францию, поинтересовался, цела ли дача. Он ответил утвердительно, даже помог связаться с теми, кто у него снимал дом во Внукове. Накануне съемок я отправился туда, чтобы посмотреть, где нам предстоит работать. Старый кирпичный дом с большим мансардным этажом и террасой с белыми массивными столбами был угрюм и мало похож на то чудо, что хранила моя память. В тот момент дачу занимали французы. Они снимали ее в девяностых и первой половине нулевых. К памяти бывших хозяев французы относились с почтением и в доме почти ничего не меняли. Фотографии Орловой разместили по стенам в красивых рамках, и, когда к ним приходили гости, первый тост за столом всегда провозглашался за Любовь Петровну, а затем гостям устраивали экскурсию по даче.
В следующий раз я оказался на даче Орловой через восемь лет. Григорий Александров-младший решил вернуться из Франции. Поселился он во Внукове, на даче, и однажды мы договорились о встрече.
Ходили по дому, пользуясь разрешением хозяина, фотографировались, разглядывали все с неподдельным интересом. Большая гостиная с камином, знакомым по фото. Вот только парусника на нем уже не было, он развалился, когда его попытались переставить на другое место. Уцелели кованые детали: каминные принадлежности, подсвечники в виде перевернутых сердечек. В буфете огромный набор фужеров фирмы «Мозер», подарок Орловой от президента Чехословакии генерала армии Свободы, о чем он собственноручно расписался на своей парадной фотографии. В маленькой комнате стояли коробки, в них — письма, документы, фотографии, негативы. Смотрим: вот Орлова с Чарли Чаплином у него дома в Швейцарии, а вот она с Марлен Дитрих. И еще бесконечное количество писем и открыток, поздравления с праздниками от друзей, чьи имена сейчас — золотой фонд...
— Получается, ты застал времена, когда распродано и роздано было еще не все... Не было мысли, что все это нужно спасать?
— Конечно, такая мысль была! Я решил остаться, чтобы на следующий день поговорить о судьбе дома. Ночевать поднялся в спальню Орловой. Признаюсь честно, было странное чувство. «Тебе было там уютно?» — спросила меня потом Нонна Юрьевна, которая много жила и бывала в этом доме в детстве и молодости. Нет, уюта там не было, было чувство тревожного напряжения, будто дом ждал решения своей судьбы... Я всю ночь думал о том, как же сделать так, чтобы здесь был музей, дом должен быть таким, как при жизни хозяев. Обстановка комнаты в основном оставалась такой же, какой и была когда-то задумана Орловой. Большая кровать, угловой диванчик, огромное зеркало и туалетный столик, задрапированные ситцем. Ткань эту прибивала своими руками Любовь Петровна. Перед тем как отправиться спать, я пошел в ванную комнату. Воды не было. Электричество тоже не работало. Всю ночь я не смыкал глаз. Что делать? Вот дом, многое сохранилось, часть архива цела, мебель и даже посуда остались...
Утром мы долго говорили. Моя идея была проста: сохранить то, что осталось на даче, создав музей. Спрашиваю Гришу: как он отнесется, если мы объединим усилия и создадим музей на даче? Дом получил бы новую жизнь как арт-объект. При этом музейный статус позволил бы максимально сохранить его в том виде, в каком он был при жизни Любови Петровны и Григория Васильевича. Он что-то отвечал, мысль же проступала одна: не хочется заниматься этими хлопотами, но ему нужны деньги. И вообще, жить в этом доме нельзя. «Он меня душит... Старик, давай так, — сказал Гриша. — Мне нужны деньги, при этом все равно, что будет в доме потом — музей или сами жить будете, главное — не ломайте дом, а то она... — Гриша сделал многозначительную паузу, — ...она не простит!»
А дом словно чувствовал, что решается его судьба. Неожиданно протекла крыша, с потолочных балок в гостиной закапала вода, словно дом заплакал. Находиться в нем, жить там для Александрова-младшего стало физически невозможно, и он принял окончательное решение дачу продать. Дом оказался в руках нового хозяина. Самые ценные письма и дневники Александрова внук забрал себе, газетный архив, рояль, диванчик и пару кресел приобрел Музей Бахрушина. Остальные вещи — фотографии, письма, посуда — оказались в руках нескольких людей, правда, к их чести можно сказать, людей неравнодушных. А сам дом в том виде, в котором он был при жизни хозяев, существовать перестал, его перестроили.
— Михаил, хотелось спросить и о Людмиле Зыкиной. О ней уже снимают фильмы, помню, каким ярким был ее образ в сериале «Фурцева». Но какой она была в реальной жизни?
— Я встречался с Людмилой Георгиевной в доме Аллы Баяновой. Кстати, это сейчас время смело даты, имена. Многим кажется, что Зыкина — это период Великой Отечественной. А она пела и в восьмидесятых, и даже в нулевых! Мое впечатление от первой встречи с Зыкиной было очень сильным. Помню яркий солнечный день 1979 года в подмосковной Опалихе, где на протяжении нескольких лет наша семья снимала дачу. Мы гуляем вдоль железной дороги с моим старшим братом и вдруг видим, что по проселочной дороге катит «мерседес». Надо сказать, что сейчас подобное впечатление произвел бы разве что космический корабль, приземлившийся во дворе твоего дома... За рулем чудо-машины сидела женщина. Красивая, ухоженная. Я не мог оторвать от нее глаз, а брат сказал: «Знаешь, кто это? Певица Зыкина».
— Это правда, что она была заправским водителем и машины, и мотоцикла и могла их даже починить?
— И не только! Благодаря родителям она умела все. Мать научила Люду и за скотиной ходить, и готовить, и хорошо шить и вышивать. А отец — не только водить мотоцикл, но и чинить его. Вместе папа с дочкой возились в гараже. Так что, когда у Зыкиной появились свой «москвич», а потом «Волга», она могла сама устранить какие-то поломки... А в юности работала на станкостроительном заводе, где служил ее отец. После войны — в военном клиническом госпитале. И санитаркой поработала, и шила медицинские халаты. Ей хотелось быть полезной! Удивительно, но сил хватало и на то, чтобы в свободное время серьезно заниматься спортом: Зыкина прыгала с парашютом и гордо носила значок ГТО. Спортивные тренеры уверяли, что данных ей хватит, чтобы стать летчицей, и несколько лет Людмила об этом мечтала.
— А помнишь, ты мне рассказывал, что был в ее жизни страшный период, когда она потеряла голос?
— Это случилось, когда ей было еще 18 лет. Людмила не знала нот, не представляла, что такое тональность, и пению нигде не училась. Много позже, уже во взрослом возрасте, она окончит училище Ипполитова-Иванова, а потом институт Гнесиных. Но пока у нее не было ничего, кроме голоса, которым наградил Господь. И все же при конкурсе полторы тысячи человек на место ее заметили, приняли в Хор имени Пятницкого. Дальше карьера развивалась стремительно, Зыкина быстро выбилась в солистки. И вдруг — всему конец. Не стало матери Людмилы, с которой у нее всегда были близкие отношения. От переживаний у Зыкиной пропал голос. Врачи не могли сказать, сможет ли она в будущем петь. В хоре ее попросили написать заявление об уходе.
Людмила отнеслась к ситуации трезво. Поступила работать в одну из московских типографий, стояла там у станка. Конечно, переживала, что навсегда лишилась сцены, но жить-то надо. К счастью, голос к ней вернулся так же внезапно, как и пропал.
— Михаил, ты упоминал о знакомстве с дочерью Лидии Руслановой.
— Да, с самой Лидией Андреевной я не мог пересечься, потому что она уже ушла из жизни в начале 70-х годов. Но снимаясь в телевизионных программах, посвященных Дню Победы, я познакомился с удивительнейшей женщиной Маргаритой Владимировной Крюковой, дочерью Лидии Андреевны. Она не была родной дочерью. Русланова во время войны познакомилась на фронте с генералом Крюковым, соратником Жукова, он был вдовец. Русланова была замужем, но искра, которая возникла между ними, привела к созданию удивительной семьи, семьи Крюкова и Руслановой, они вместе лежат на Новодевичьем кладбище. Там же сейчас лежат и Маргарита Владимировна Крюкова, и ее муж Георгий Валентович Волочков, который написал книгу, посвященную певице.
Когда Крюков с Руслановой встретились, была война, она пела песню «В землянке», и после этого исполнения он подошел к ней и сказал: «Выходите за меня замуж». Она ответила: «Хорошо». — «У меня есть маленькая дочка, ей пять лет». — «Будет моею». И когда Русланова увидела первый раз маленькую Маргариту, она сказала: «Я твоя мама». И только так Маргарита Владимировна называла ее. И свято, бережно хранила наследие певицы. Я был вхож в дом Маргариты Владимировны, светлая ей память, она удивительный была человек — тонкий, интеллигентный, по профессии искусствовед. Работала в Доме художника на Кузнецком Мосту. Ее все прекрасно знали. Мне повезло поймать частицы этой культуры через этих людей. Мы про всех практически сказали. Поэтому спасибо...
— А с кем сейчас дружишь?
— Я человек очень счастливый, не могу перечислить всех, с кем меня свела судьба. Практически все лучшие ведущие советского телевидения, опять же благодаря программе «Время», легендарные дикторы — Игорь Кириллов, Анна Шатилова, Аза Лихитченко, Вера Шебеко, Галина Зименкова, Евгений Кочергин... И особая дружба у нас с Ангелиной Михайловной Вовк, народной артисткой России, которая позволила мне быть членом жюри и ведущим ее восхитительного фестиваля «Песенка года» во Всероссийском детском центре «Орленок». Это ежегодный фестиваль, который в этом году отмечает свое 25-летие, за что низкий поклон и огромная благодарность. Это счастье — каждый раз выходить, вести перед Ангелиной Вовк концерты ее фестиваля, но, поверьте, и экзамен для любого ведущего.
А еще жизнь меня свела с профессором Сергеем Витальевичем Шариковым, создателем проекта госпитальных школ Российской Федерации «УчимЗнаем». Проекту в этом году исполнилось десять лет. Сергей Витальевич пригласил меня поработать для детей, находящихся на длительном лечении. Чтобы они не отставали, создана такая удивительная школа, которая является частью 109-й московской школы под руководством академика Евгения Александровича Ямбурга... Школы эти находятся в больницах. Отмечу, что это не волонтерство, а государственные школы.
Там мы с моим другом, поэтом и композитором Сергеем Мудровым, сделали радиостудию, и оказалось, что занятия речью с детьми помогают избавиться от нарушений когнитивного характера. Дети начинают лучше говорить, чтобы записать свою небольшую радиопрограмму. А также другие занятия дополнительным образованием и основные учебные предметы отвлекают от болезни и способствуют их излечению. Мы сделали проект «Музыка на здоровье», и несколько ребят записали компакт-диски. Девочка Лиза Петухова записала дуэт с группой Uma2rman, с певицей Светланой Разиной, с Любашей. Всех тоже, опять же, не перечислю.
Школа «УчимЗнаем», или, как ее еще называют, «Заботливая школа», демонстрирует нам, как надо общаться с детьми, находить с ними общий язык. На занятия в радиостудию и ответственные мероприятия мы привозим своих друзей: артистов, музыкантов, журналистов, телеведущих. И Ангелина Вовк приезжала, вела линейку 1 сентября в школе «УчимЗнаем» в Центре Димы Рогачева. Где еще в стране звезды такой величины проводят первый звонок в школе? А все началось с Арины Шараповой, которая создала свою школу «Артмедиаобразование»: именно она меня пригласила в систему образования, и именно Арина, которая в этом году тоже отмечает десятилетие своей школы, соединила свою деятельность с проектом «УчимЗнаем». И перечислить, опять же, всех артистов, которые приходили к детям, читали сказки, записывали с ними истории и пели с ними песни, просто невозможно, я боюсь кого-то обидеть. Вот такая история.
