— Вы дружили с Гайдаем?
— Мы быстро перешли на «ты». Он называл меня Сашей, я его Леней. Не скажу, что дружили, но были единомышленниками. Поздравляли друг друга с днем рождения, бывали в гостях. Столько лет работали вместе!
Я всегда с нетерпением ждал его новых картин. С ним было очень интересно работать! И если режиссер, как художник, рисует картину, то я создаю ей достойную рамку.
Гайдай всегда приходил на запись музыки, его интересовало, совпадает или нет. Эксцентрика требует синхронности звука с тем, что происходит на экране. Смешно, что на записи музыканты все время косились на экран, им было любопытно посмотреть, что там происходит. Потом мы делали так: вначале давали посмотреть всю картину, потом записывали музыку, чтобы музыканты не отвлекались.
Дербенев обычно писал текст на готовую мелодию. Мы с ним редко виделись, как и с Гайдаем, в основном по работе. Все были очень занятыми людьми.
Создать простую мелодию, всем кажется, так легко! Но три ноты — это самое трудное. Особенно те, которые сразу запоминаются. Понимаете?..
— Почему вы уехали из страны? Ведь писали хиты для эстрадных исполнителей и кино. Наверное, и зарабатывали неплохо?
— В кино действительно хорошо платили. К примеру, я зарабатывал в месяц пять-шесть тысяч рублей, в то время как жена получала в музыкальной школе всего 120 рублей.
— Выходит, каждый месяц могли купить новые «жигули»?!
— Для меня главное мое богатство — это домашняя профессиональная студия, которую сделал. В то время я, наверное, единственный из советских композиторов, мог позволить себе такую роскошь. В этой студии записал большинство своих песен к фильмам, например к «31 июня». Скажу честно: уезжать навсегда я никогда не собирался. Просто так сложились обстоятельства...
Все началось с поездки в Америку, куда меня в 1978 году пригласили вместе с кинематографистами. Там на приеме, который устраивала наша делегация, мой приятель Джон представил меня влиятельному американскому продюсеру, и тот изъявил желание прослушать мои записи. Услышав «Бубен шамана» в исполнении Аллы Пугачевой, он пришел в восторг и с жаром принялся заверять, что у меня в кармане выгодный контракт на целых пять лет. Для голливудской студии я должен был выпускать в год по два диска и два фильма. Причем мы договорились, что работать я буду в Москве, где у меня студия и талантливые музыканты. Нового партнера все вполне устраивало. Но это, увы, не устроило... ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам). Меня огорошили сообщением, что по советским законам я не имею права подписывать подобные контракты, за меня это должно делать Министерство иностранных дел или другие компетентные органы. Мне было ужасно обидно: в Америке такого предложения ждут годами, а я, получив его играючи, не смогу воспользоваться.
Моя третья жена была француженкой, но ни о каком другом гражданстве я, советский человек, даже не думал. Когда пошел в ОВИР оформлять документы, сразу предупредил: уезжать из страны не собираюсь. Визу попросил на три месяца. За это время я предполагал связаться с господином Кэшем. Но в визе мне отказали. Подать новое заявление по закону можно было только через год. Такого удара я не ожидал! Знакомый паспортист «обнадежил»: «Отказывать в визе могут до бесконечности, надо добиваться разрешения на отъезд во Францию на постоянное место жительства. Тут же дадут добро. Гражданство вы не теряете и всегда можете вернуться. Вы — не эмигрант».
