Вообще, самое главное, чему я научилась у Любы, — это всегда, всегда следить за собой! Во всех смыслах. Никто и никогда не видел Любовь Петровну одетой в домашнее. А ведь мы жили с ней на гастролях бок о бок. Ее прическа уже в 8 утра, когда мы спускались на завтрак, была безупречна, локон к локону! Впрочем, я не уверена, что когда-либо видела ее настоящие волосы, а не парик. А еще Орлова никогда не повышала голоса. У нее была потрясающе чистая русская речь, без слов-паразитов. И она всем без исключения говорила «вы». Но главное даже не это. Просто Орлова была преисполнена чувством собственного достоинства. Как это объяснить? Ну, вот я никогда не видела, чтобы она теряла время попусту, болтала с кем-то... Она появлялась, работала и уезжала! И все время прямая спина, красивые жесты, какая-то осмысленность всего, что она говорит и делает.
Никто, не наладив контакта с Марецкой, не мог спокойно работать в Театре Моссовета. Однажды она заболела, и ее роль в спектакле «Госпожа министерша» сыграла актриса из второго состава — Ольга Якунина. И сыграла так, что про нее заговорили и даже написали в газетах. После чего Марецкая стала Якунину зажимать, отняла у нее даже маленькие роли... К счастью, поначалу мне самой удавалось сохранять с Верой Петровной хорошие отношения. Но и я в конце концов попала под «царскую немилость». С нашим театром какое-то время сотрудничал болгарский театровед и писатель Любен Георгиев. У Веры Петровны с ним были какие-то полуигривые отношения: она любила, чтобы за ней поухаживали молодые люди, сделали ей комплимент. А тут этот писатель влюбился в меня. И тогда Марецкая резко ко мне поменяла отношение. На репетициях, на спектаклях я ей теперь все время мешала: «Не туда встала, не туда села!» Потом она придумала историю, будто бы я претендую на какую-то ее роль... Сложная она была женщина и, к сожалению, далеко не всегда объективная. Так получилось и с их сыном, Евгением, который пришел в наш театр режиссером.
Ему поручили ставить спектакль к партийной дате. В этом спектакле оказался занят буквально весь коллектив. Но ставил Завадский-младший мучительно долго, целый год! Мы уже начали тихо ненавидеть эти репетиции. Раневская, которая в спектакле занята не была, как-то сострила: «Хорошо, что он не ставит «Сагу о Форсайтах», а то на это ушли бы десятилетия!» Было видно, что сыну Завадского работать в театре сложно, но родители делали вид, что все хорошо. Понять их можно... Надо сказать, что, когда дело касалось интересов Веры Петровны, интересы искусства отступали на второй план. Ну а Завадский был у нее под каблуком, даже когда они как муж и жена расстались и стали жить отдельно.
