Я по-прежнему езжу, вырываясь домой дня на три-четыре. Так же и с Данькой будет. С Дашей общаюсь сейчас больше, чем в детстве: с ней мы обсуждаем музыкальные вопросы. Надеюсь, что мягко ее направляю в нужное русло. Если говорить про конфликты «отцов и детей», у нас в семье они, как и у всех, существуют. Мы с Валей стараемся обойти острые углы в общении с детьми, но не всегда получается. Порой рука так и тянется за ремнем, но я говорю себе «Стоп!»
— Все-таки большинство музыкантов в семье эгоисты, жены на них жалуются. А вы?
— И я конечно. Сидела б рядом Валя, она бы подтвердила. Половину своего свободного времени я запираюсь в комнате и слушаю музыку. Один. Жене это не нравится.
— У меня должно быть личное свободное время, — объясняю ей.
— Да, конечно, но не столько же...
— В коллекции гитар прибавляются новые экземпляры?
— Не так часто. Некоторые гитары переходят ко мне по наследству. Вот Gibson Gothic я не покупал, гитара прилетела от Шуры Би-2. У меня никогда не было такого инструмента — он настоящий америкос. А еще гитарист Billy’s Band мне подарок сделал. С гитарами у меня особые отношения: своего инструмента долго не было. Вернее был самодельный. А первая электрическая продержалась недолго — пришлось продать. Потом появилась японка — но опять не моя личная, я брал ее взаймы. По-моему, лишь года в тридцать три смог себе что-то купить. И это был Telecaster от Вовки Шахрина из «Чайфа».
— Вы застали эпоху СССР и перестройку. В каком времени более комфортно, включая и сегодняшнее?
— В перестройку я приезжал в Питер, сдавал сессии. В то время ничего не понимал, да и вся страна вряд ли понимала. Мне эта политика не упиралась никогда. У меня была музыка, только ею и занимался. Конечно, при Советском Союзе было много хорошего. Допустим, ты просыпаешься и идешь учиться. Просыпаются родители — идут на работу. И этот порядок ничто не изменит, потому что войны нет. С одной стороны, можно назвать это скукой — когда все рассчитано наперед. С другой — была твердая уверенность в завтрашнем дне.
