— Как вам жилось с отцом в Москве?
— Чудесно! «Сталинская» квартира оказалась огромной. Потолки высоченные. Кухня, гостиная, комнаты... Большущая прихожая. Сбоку малоприметная дверь. Я спросил папу, что там. Он открыл, показал. Оказывается, там раньше была шахта и в квартиру Светланы поднимался собственный лифт. Позже это помещение переделали в чулан. Внутри лежало множество пластинок c записями выступлений Сталина. Я как-то включил одну на отцовском проигрывателе — и услышал голос вождя. Принято считать, будто Иосиф Виссарионович говорил с акцентом, — а вот ничего подобного. У него был холодный металлический голос. Еще в чуланчике лежали стенограммы — тексты с различных заседаний политбюро, Генштаба... Пролистывал их, читал — я был пытливым мальчишкой. Обнаружил, что у Иосифа Виссарионовича даже было чувство юмора. Допустим, такая стенограмма. Сталин спрашивает:
— Сколько человек за последнюю неделю арестовано?
— Девяносто восемь, Иосиф Виссарионович, — отвечают ему.
— А сколько из них коммунистов?
— Девяносто пять, Иосиф Виссарионович.
Пауза. Потом Сталин роняет:
— Везде впереди!
Но моя московская жизнь состояла не из изучения исторических документов. Отец сказал прямо в день моего приезда: «Мишка, я не Макаренко, воспитывать не умею. Просто садись в машину, будем вместе ездить по моим делам. Наблюдай, как я с людьми общаюсь, и мотай на ус. Что тебе понравится, так и сам делай».
Это была настоящая школа жизни. А научить ей мог только такой человек, как папа. Он жил по четкому расписанию. В шесть утра уже принимал душ. В полседьмого садился завтракать. Выволакивал меня из кровати. Всегда говорил: «Под лежачий камень вода не течет, лежать на диване и ждать, что кто-то придет и тебе под подушку деньги положит, — такого не бывает! Действовать нужно! Работать». В восемь мы выходили из дому. Отец — уже выбритый, в костюме, бодрый. А я в лифте натягивал на себя рубашку и застегивал штаны, засыпая на ходу.
«Что ты копаешься?!» — орал Арчил Михайлович. И мат через слово. Он не любезничал со мной, семнадцатилетним. Но это, считаю, правильная система воспитания. Я страшно не высыпался и даже психовал. Про себя, разумеется, — в глаза папе не осмелился бы слова поперек сказать, просто на подкорке было: кто я такой, чтобы спорить с отцом? Сейчас с теплотой вспоминаю то время, с каким удовольствием прожил бы его заново. Считаю его идеальным отцом. Больше, чем идеальным.
