Он мог накричать и тут же переходил чуть ли не на шепот. В ответ на все его нападки я винила исключительно себя: видимо, какая-то я не такая — не понимаю, не умею... А надо только так, как муж говорит. Это касалось всего: и отношений с людьми, и быта, и выбора одежды. Все, что я делала, думала, было НЕ ТАК!
— Сейчас это называют абьюзерством.
— Дорохин был требовательным — и к себе, и к другим. Но не абьюзер, нет. Я его настолько хорошо чувствовала, что по одному взгляду понимала, чего он хочет. Оставалось соответствовать. Что я и делала с большой радостью, ломала себя, пока не потерялась, совершенно не понимая, кто я такая — Люба Воропаева?
Однажды спросила Витю:
— Кто я для тебя? Ты ни разу не сказал, что любишь меня. Мы просыпаемся утром, ты сразу говоришь, что я должна успеть сделать за день.
— Ну как объяснить? Ты моя рука, нога, домашний тапочек. Ты — всё!
И это при том, что я была и до сих пор остаюсь сильной.
В какой-то момент сняла квартиру и предложила пожить отдельно.
— Как же муж вас отпустил, когда вы были для него буквально всем?
— Разошлись без скандалов. Он увидел, насколько я вымотана, измучена, опустошена, сломлена тем, что живу чужой жизнью. Делаю то, что нравилось ему, не мне. Условно — ложилась спать не когда хочется, а вместе с Витей, под утро. Его мысли, убеждения, ценности — буквально все я перенесла в свою голову.
Пока он болел, я вкалывала, делая по пять-шесть шоу в месяц в крупнейших развлекательных комплексах Москвы, деньги зарабатывала. В результате ушло вдохновение, творческий фонтан иссяк, закрылся портал, через который ко мне приходили стихи, закрылся эгрегор поэзии... Бывало, что я садилась одна на кухне и за вечер, глядя в стену, выпивала бутылку ликера. Витя все это замечал и, наверное, из-за большой любви в какой-то момент разжал руки, отпустив.
Первое время я приезжала его навестить и находила подарки — то дорогущие часы в коробке на моем столе, то стопку моих любимых журналов у кресла, в котором всегда читала. Дорохин ждал, что одумаюсь и вернусь. Я брала, говорила: «Большое спасибо». А он молчал.
В квартире появилось много новых книг, в основном по философии. Видимо, это ему помогало принять новую реальность.
Иногда он звонил и нарочито сухо, по-деловому начинал о чем-то расспрашивать. Понимала, что ждет каких-то слов, действий — саму меня, обратно... И я вернулась в нашу квартиру на Бронной.
Но мы жили уже как соседи. Витя сильно болел, я устраивала его в лучшие санатории, госпитали. Это тоже было непросто. Иногда, чтобы он разрешил вызвать скорую, мне приходилось буквально стоять на коленях, умоляя: «Витя, тебе плохо, необходим врач! Позволь, я позвоню в неотложку».
