Хотел поставить эффектную точку. Но зачем в таком случае соборовался, ведь православие и самоубийство несовместимы?!
Думать, что папы скоро не станет, было страшно. Эти мысли я старалась гнать от себя. Машинально делала то, что мне говорили: готовила еду, подавала лекарства. Иммунитет его совсем ослаб. От легкого сквозняка простудился. Мама проконсультировалась с врачом, тот рекомендовал лечь в больницу. Но отец твердил: «В больницу не пойду. Хочу умереть дома!»
Маме как раз предложили поехать с группой писателей переводчиком в Венесуэлу. Она так долго ждала эту командировку, мечтала о ней. Но папино самочувствие все ухудшалось, мама сомневалась: ехать или нет? И отец распорядился сам, как прежде распоряжался на съемочной площадке.
Выбрал момент, когда дома оставались только я и моя четырехлетняя дочка. Она простудилась, температурила. Я металась между кухней и Варей. Заглянула к отцу, спросила, хочет ли он куриный суп на обед. Папа выглядел спокойным. Даже изобразил улыбку: «Давай, давно хотел курочки».
Квартира была большая. Его комната — около входной двери, а кухня, где я включила соковыжималку, в противоположном конце. Прошло не больше двадцати минут, когда я снова заглянула к отцу. Он сидел в кресле спиной ко мне. Сначала я ничего не поняла. Но потом увидела на полу браунинг...
Подлокотник кресла, чтобы не испачкать, отец предусмотрительно прикрыл полотенцем, на пол постелил газетки. Он думал, будет как в кино — аккуратная дырочка на виске.
Но в жизни все оказалось совсем по-другому — кровь и разбрызганные мозги были повсюду.
Тут вошла Варя. Спрашивает: «Что случилось с дедушкой?» и топает ко мне. Я кинулась навстречу. Нельзя ребенку видеть такое. Схватила дочку на руки. Отнесла в нашу комнату и поставила детскую пластинку. Первую попавшуюся. Зазвучала песенка: «Облака, белогривые лошадки...» Долго потом не могла ее слышать. Выскакивала из помещения, едва она раздавалась.
Усадила Варю у проигрывателя, позвонила в милицию. Первой приехала «скорая» — запротоколировать смерть, следом оперативники. Устроили обыск — искали гильзу. Ее нигде не было.
— Наверное, в браунинге застряла, — осенило меня.
— Откуда знаешь?!
— тут же прицепился следователь.
Завели уголовное дело: а вдруг я отца застрелила? Когда мама вернулась из магазина, соседи забрали ее к себе. Врач сделал укол успокоительного. После отъезда «скорой» и милиции я обнаружила, что ящики комода в отцовской комнате открыты. Исчезли серебряные ложки. Кто постарался: врач «скорой» или пинкертоны? И те и другие с виду были вполне интеллигентные люди. Казалось, все это происходит не со мной.
Браунинг изъяли как вещдок. Не знаю, откуда он взялся у отца. Никогда прежде его не видела. Двустволка и обрез всегда были. Еще в папином плаще, во внутреннем кармане, я обнаружила газовый пистолет.
Оказывается, он всегда носил его с собой. Достала и не знаю зачем нажала на курок. Вот тогда поняла, что такое слезоточивый газ. Все это оружие следователи почему-то дома не нашли, хотя при обыске всюду заглядывали. Газовый пистолет я подарила знакомым. Обрез отдала на хранение свекрови. Она его в реке утопила: когда дома есть оружие, оно рано или поздно выстрелит.
Уголовное дело быстро закрыли. Было очевидно, что это самоубийство. Но отца все-таки отпевали, хоть и заочно. Олег подал прошение в патриархию, в котором написал, что Александр Серый покончил с собой, потому что был очень болен. И получил разрешение на отпевание.
На похоронах были только близкие. Мама вся почернела от горя. От киностудии пришел один человек — фотограф Борис Балдин.
