Андрон сочувственно закивал. И это был удивительный момент единения. С Никитой я мог шутить, а вот так открыть душу не получалось.
Сергей Владимирович Михалков в доме на Николиной Горе появлялся редко. Он не любил загородную жизнь, предпочитал городскую квартиру. Не буду рассказывать, каким он мне показался. У Никиты есть фильм «Отец», вот там поэт и автор гимна такой, каким был, без прикрас.
Мне особенно запомнилось, как Никита в кадре спрашивает отца, изменял ли он маме. И тот честно отвечает:
— Да, но она настолько добрая, что прощала.
Потом сын задает вопрос:
— А как ты относишься сейчас к своим знакомым девушкам, которых когда-то, так сказать, щипал за ножки?
— Что ты, я не могу на них смотреть — старухи, — с ноткой превосходства ответствует Сергей Владимирович, которому самому было уже за восемьдесят.
Никита чем дальше, тем больше напоминает мне своего отца.
Как минимум — внешне. А у его жены Татьяны в глазах я читаю какое-то смиренное достойное спокойствие, как у Наталии Петровны.
От Никиты знаю, что в Москву она приехала из Воронежа, поступила в Институт иностранных языков, что в шестидесятые для девочки из провинции было не меньшим чудом, нежели сейчас. В свободное от учебы время подрабатывала в Доме моделей. Адский труд. Прежде чем разок прошагать царицей по подиуму, надо выдержать десятки каждодневных многочасовых примерок.
Но Таня была исполнительной, послушной. Этими качествами и покорила Никиту. Михалков не раз, смеясь, рассказывал историю, как едва познакомившись, пригласил ее поужинать в Дом кино. Там спросил, что она будет пить и есть, а Татьяна тоном комсомолки и отличницы ответила: «Первое, второе и третье». «Я сразу решил, что эта девушка будет моей женой», — вспоминал Никита.
Таня по-настоящему любит мужа. Дом и семья для нее — смысл жизни. Она рядом с мужем в горе и радости, и это не пустые слова. Не всегда Никите светило солнце и дул попутный ветер в парусиновые штаны — хватало и горьких дней, и месяцев, и даже лет. Никогда не видел, чтобы жена пилила его или на жизнь роптала.
В 1981-м Никита снял фильм «Родня» — от начала до конца стеб над советской действительностью. На долгие шесть лет чиновники из Госкино отлучили его от режиссуры, доверив снять лишь одну-единственную семейную драму «Без свидетелей».
Никита звонил мне и с надрывом в голосе говорил:
— Коля, похоже, это конец.
— А может, только начало? Судьба такая штука, никогда не знаешь, что ждет тебя завтра.
— Тебе хорошо говорить... — горько вздыхал Никита.
Прекрасно помню, как однажды, приехав в Питер на «Фестиваль Фестивалей» к Александру Мамонтову, он выступал на скромной творческой встрече в ДК города Тосно под Питером.
Ему хорошо заплатили. Но по дороге в Москву, в «Красной стреле», у него эти деньги вытащили. Никита бегал по всему составу, громко ругался, требуя наказать воров. Поднял спавшую милицию, начальника поезда, закусывающего с проводницами. «Только не подумай, — повторял он мне, — я не из-за денег хлопочу, а из принципа». Но губы у него дрожали.
Я к тому времени уже стал проректором Всесоюзного института повышения квалификации работников профтехобразования в Ленинграде — уважаемая должность, теплое место. Андрон перебрался во Францию, потом в США. Непросто, но сумел заработать репутацию, завести полезные знакомства и вовсю снимал кино за рубежом. Мне часто звонил и писал. Иногда просил принять в Ленинграде его новых зарубежных друзей, показать им город.
