Получилось не очень: тык-мык, «тут не помню», «здесь забыл». Если бы сидевший сзади Боря Токарев не взял на себя роль добровольного суфлера, точно не выплыл бы. Когда, красный и потный от напряжения, закончил декламацию, повисла долгая пауза.
Наконец мастер проронил:
— Ну, не знаю... Ладно, так и быть, возьму тебя...
И я стал студентом ВГИКа. Как же мне там нравилось! Почти все, за исключением общественных дисциплин. Историю КПСС пересдавал шесть раз и был кандидатом на отчисление. В общей сложности меня пытались выгнать из института девять раз: и за неуспеваемость, и за то, что декана умудрился послать прямым текстом куда подальше. В седьмой чуть не вылетел за то, что с одним из однокурсников выступил в защиту польской «Солидарности», в восьмой — за «аморалку»...
Меня и подружку застукали ректор и проректор в аудитории. В самый что ни на есть интимный момент.
Боже, какой поднялся крик! Рефреном звучало гневно: «Обоих к отчислению!» Когда за руководством закрылась дверь, подружка разрыдалась, а я, прокрутив в голове ситуацию, решил, что все еще можно исправить, и рванул за ректором и проректором вниз по лестнице. Бежал и орал: «Я люблю ее!!! Поймите: я живу в общежитии, где у нас нет никаких условий! Мы собираемся пожениться, и сейчас вы рушите молодую семью!»
Начальство скрылось за дверьми деканата, а я стоял перед этими дубовыми «вратами» и продолжал орать: «Это несправедливо! Вы совершаете ошибку!»
Проходит десять минут, пятнадцать, полчаса. Во время коротких передышек между воплями слышу обрывки фраз: «Приказ об отчислении... сегодня же... чтоб духу не было...» Потом наступает затишье, и внутри у меня все падает: «Подписывают приказ».
Из двери появляется педагог по сценической речи Алла Дмитриевна Егорова, образец элегантности и изысканных манер, которым старались подражать наши девчонки.
— Шевельков, хватит орать, — командует «королева». — Мы решили вас оставить. Обоих.
— Спасибо!!!
— А ты что, и вправду теперь женишься? — в улыбке Егоровой видится то ли скепсис, то ли легкое презрение.
— Нет.
— Молодец! — одобрительно кивает «королева». — Иди учись!
После «секс-инцидента» желание встречаться как-то разом пропало и у меня, и у «соучастницы».
Сталкиваясь в коридорах ВГИКа, оба чувствовали неловкость и старались не смотреть друг другу в глаза.
Кого-то этот случай может привести к неверному выводу, что Шевельков рассматривал представительниц противоположного пола исключительно с утилитарной точки зрения. Вот уж нет. К женщинам я всегда относился искренне, восторгался ими, боготворил. Они были для меня сродни ангелам. Но если обнаруживалось, что какой-то ангел лучше того, который сейчас находится рядом, я перелетал к нему — на новое облако. Делал это быстро, стараясь не оставлять за собой драм и трагедий. Время от времени и такое порхание — с облака на облако, от ангела к ангелу — становилось обременительным и я объявлял карантин. Не выходил на улицу без черных очков и надвинутой на глаза кепки, переставал отвечать на телефонные звонки.