С Ирой Алферовой мы не были никогда знакомы, даже не говорили по телефону. Как-то видела ее в каком-то спектакле, это была роль без слов. Она на меня не произвела впечатления. Очень красивая, не более того… Но с какого-то момента у меня появилось ощущение, что Ира присутствует в нашей с Сашей жизни. Что мы живем втроем…
Наша любовь была обречена с самого начала. У нас не было будущего. Нам с Сашей не дали бы пожениться. Зависть окружающих, ревность женщин…
Ну как не позавидовать тому, что в наших глазах светится счастье? Возможно ли не ревновать, видя, как Саша с любовью обнимает меня, гладит мои волосы и мы сидим, тесно прижавшись друг к другу?
Да и наша встреча была фантастической случайностью. Он — актер, я — танцовщица. Как наши судьбы пересеклись, одному богу известно…
Я родилась в маленьком городке под Львовом. Мама умерла рано, когда мне было всего 9, а через два года папа женился. Он хотел, чтобы дочь стала фармацевтом, а я с детства мечтала танцевать. «Танцевать? — возмутился отец. — Вон из моего дома!» Папа с мачехой перестали со мной разговаривать. И я стала танцевать в детском коллективе при интернате.
Там и жила в маленькой комнатушечке, питалась в столовой. Потом работала в Симферопольском драматическом театре, играла травести и танцевала. А когда поняла, что впереди меня ничего не ждет, рванула в Москву к брату, который учился в Академии имени Жуковского…
Пробовала поступить в Институт культуры, но провалилась. Меня взяли танцовщицей в коллектив Володи Шубарина. У нас с ним были очень хорошие отношения, а его жена меня невзлюбила. Каждую репетицию, когда ее муж выходил из зала, Галина Ивановна командовала парадом: «Лейбель, почему ты впереди стоишь?» — «Меня Владимир Александрович поставил…» — «А ну-ка марш назад!» Возвращается Шубарин: «Лейбель, а ты что сзади-то?» —«Не знаю, меня Галина Ивановна поставила…» — «Иди вперед!» Она ревновала меня к Шубарину и при каждой возможности пыталась уколоть: «Лейбель, ты что такая толстая?»
«Да это я от голода пухну…» — оправдывалась я. Давно заметила, что меня в штыки принимают в женском коллективе. Молодая неопытная провинциалка, я была стеснительна и безумно зажата, да вдобавок еще и южный акцент…
А вскоре в «Москонцерте» меня поставили в пару с Володей Никольским. Мы танцевали под американский диксиленд и латиноамериканские мелодии. Для того времени это было настоящим прорывом. На Всесоюзном конкурсе артистов эстрады в 1975-м мы с Никольским стали дипломантами. Вот тогда, оказывается, Саша Абдулов и увидел меня в первый раз. Он запомнил не только наш номер, но и мое имя… А познакомились мы спустя полгода.
Помню, как Саша тогда мне сказал: «Вы с Никольским были как свежий ветер! Так никто тогда не танцевал!»
И хотя я была старше Саши, но ни в кого еще сильно не влюблялась. Да и от Саши не сразу голову потеряла, а ведь он был необыкновенный красавец. Любовь к нему пришла уже позже, когда мы жили в его комнатке театрального общежития. У него же все наоборот получилось: сначала был сильно влюблен, а потом постепенно стал остывать. Уже ведь свое, рядом и никуда не денется…
Однажды ко мне зашел приятель: «Тань, ну что ты все одна да одна? Пойдем со мной в гости, там хорошая тусовка собирается: артисты, балетные критики, певцы... Потанцуем, посидим… Когда ты увидишь кладовку с импортными баночками, обалдеешь. А музыка какая, с ума сойти!»
И мы поехали с ним на Ленинский проспект.
У подъезда он меня предупредил: «Только ты молчи, ничего по-русски не говори. В этом доме живут только иностранцы». У меня от страха сердце ушло в пятки: «Ты куда меня ведешь? Какие иностранцы?» В то время в СССР общение с иностранцами строго каралось. «Не дрейфь, подруга!» — сказал мой приятель и потащил меня к лифту, на ходу бросив: «Good evening!» сурового вида консьержу.
Надо сказать, что такой квартиры и вправду я в жизни не видела. Просторная, с высокими потолками, на полу пушистый белый ковер, из мощных колонок грохочет модная музыка, везде приглушен свет, на столе заморское угощение: клубника в сахаре и орешки, бутылки виски. «Вот это живут!» — восхищенно подумала я.
Тут к нам подошла хозяйка квартиры и представилась: «Катя».
Она говорила совершенно без акцента. Я даже не поняла, что она американка. Потом мой друг шепнул, что хозяйка квартиры работала в Москве вице-президентом американского банка. Мне она сразу понравилась: среднего роста, худенькая, симпатичная, умная, компанейская.
Ее квартира в Москве была настоящим светским салоном, куда попасть с улицы было невозможно. Компания была уже вся в сборе. Гляжу — за столом сидят молодые симпатичные люди. Меня с ними познакомили: «Это Саша Абдулов, а это Жора Мартиросян».
Мы с приятелем весь вечер с упоением танцевали и даже не подходили к столу. Наконец Катя не выдержала: «Ребята, ну хватит, идите к нам!
Выпьем, поговорим, песни попоем!» Так я оказалась рядом с Сашей и Жорой. И они стали наперебой за мной ухаживать. Гарцевали, как два жеребца. А я только головой вертела — то в сторону Саши посмотрю: ой, какой красивый! То в сторону Жоры: ой, какой интересный! Но когда Абдулов понял, что «борьба» у них идет на равных, решил пойти с козырей! «Катя, — вдруг попросил он, — погаси, пожалуйста, свет и зажги свечу». Он взял гитару и запел, глядя мне в глаза: «Свеча горела на столе, свеча горела…» И все! Никого, кроме Саши, я уже больше не видела.
Гости стали расходиться в три часа ночи. Саша попросил: «Ты что, уходишь? Может, останешься?» — «Я не знаю…» «Метро уже не работает. Переночуй здесь, а утром я тебя провожу», — продолжал уговаривать он.
А тут Катя встревает: «Саша прав. Куда тебе одной в Марьину Рощу возвращаться? Оставайся».
Квартира у Кати была большая. Нам с Сашей она отвела одну из комнат. Мы всю ночь не спали — обнимались и целовались до одури. И оба поняли, что нам это очень нравится. Я у него спросила: «Чем ты занимаешься?» — «Оканчиваю ГИТИС, но меня уже пригласили к Марку Захарову на главную роль в «Списках не значился». Придешь ко мне на спектакль?» — «Приду».
Помню, Саша был в светлой рубашке, узких брючках, такой юный, чистый... А утром он поймал такси и отвез меня в Марьину Рощу. Где взял деньги? Я не спрашивала, наверное, у Жоры стрельнул. Прощаясь, спросил: «Ну, ты дашь свой телефон?» — «Возьми».
Так у нас все и началось… С тех пор мы не расставались. Катя через Сашу приглашала меня на свои ужины при свечах. Мы много раз приходили к ней в гости, она с радостью нас принимала.
Недавно в одном журнале мама Абдулова рассказала, что, мол, Саша из-за Кати якобы вены резал. Она все путает. Может быть, у них и был когда-то роман, не знаю. То, что видела я, — это просто хорошие дружеские отношения. Ну разве Катя оставила бы меня у себя ночевать, если бы ревновала?
А вены Саша резал из-за своей влюбленности в юности. Кажется, курсе на первом у него была девушка, медсестра Таня. Ради нее он лазил по крышам, чтобы попасть к любимой через окно. Но она с ним жестко порвала: «Ты для меня еще мальчишка! Больше не приходи, я тебе дверь не открою!»
А он из юношеского максимализма решил покончить с собой. Закрылся в своей комнате и вскрыл вены. Его спасли однокурсники, вовремя выломали дверь…
Когда Абдулов мне об этом рассказал, я взяла его руки и поцеловала маленькие, едва заметные шрамы на запястьях: «Саш, ты очень эмоциональный…» А он с улыбкой заметил: «Дурак был…»
Саше я едва доставала до плеча. И чтобы поцеловаться с ним, мне приходилось вставать на цыпочки. Помню, как он всегда ласково спрашивал: «Ну что? Ты уже встала на цыпочки?»
Больше всего я любила его глаза. Такие лучистые, добрые, в них не было и следа той жесткости, которая появилась позже. Мы очень подходили друг другу, никогда не ссорились и легко признавали правоту другого.
Саша был чистый, незамысловатый, прямой, что чувствовал, то и говорил…
Абдулову стипендию не платили, потому что он вечно опаздывал, даже на экзамены. Когда его пригласили в театр, он и там продолжал опаздывать. И его несколько раз штрафовали. Помню, как-то вечером говорит: «Завтра у меня генеральная. Только бы не проспать!» Он всегда ложился, как правило, под утро. Его настолько захлестывали эмоции, что ему надо было как следует намаяться, чтобы забыться сном. «Саша, — уговаривала его. — Ложись спать, утром рано вставать». — «Нет-нет, не волнуйся, не просплю». И, разумеется, снова просыпал…
Мы оба были сумасшедшие романтики, обожали сюрпризы. Как-то звонит Саша: «Сегодня ночью буду переезжать из Домодедова во Внуково.
Можешь подъехать?» Я судорожно звоню приятелю, он, чертыхаясь, везет меня в аэропорт. Саша уже с нетерпением ждет меня у стойки регистрации и держит в руках огромное красное яблоко. Никогда такого больше не видела. «Где ты такое взял?» — «Это тебе сюрприз».
Постояли. Поговорили. Поцеловались. И он пошел на посадку…
Или как-то сплю у себя в Марьиной Роще. Вдруг просыпаюсь от того, что мне что-то щекочет нос. Открываю глаза, а надо мной Саша стоит и нежно водит по лицу огромным букетом полевых незабудок. «Просыпайся! — смеется. — Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало!» В тот день мы вместе с Жорой поехали куда-то за город.
Наша троица была очень веселой: я, Саша и Жора. Все время юморили, нам было интересно вместе. Бегали на все вечера в ВТО, там в то время бурлила творческая жизнь. Обязательно смотрели зарубежные кинопремьеры на закрытых просмотрах. Как-то, помню, открываю дверь, а Саша с Жорой с трудом вкатывают в прихожую гигантский арбуз. Когда нам хотелось целоваться, мы с Сашей уединялись, но так, чтобы не задеть Жорино самолюбие…
Спустя какое-то время Саша предложил: «Давай-ка переезжай ко мне жить». Абдулову как молодому актеру Театра имени Ленинского комсомола (так тогда назывался «Ленком») дали комнатку в общежитии. Это была бывшая коммуналка, очень запущенная, там тысячу лет не делали ремонта. Помню, как меня в первый мой приход поразила Сашина комната — одна стена была разукрашена отпечатками рук людей, которые посещали его жилище.
А внутри отпечатков — автографы с пожеланиями. Я там часто оставалась ночевать. Но чтобы совсем к нему переехать? На это мне надо было решиться…
И я ему уклончиво сказала: «У тебя такой страшный потолок и стены обшарпанные…» Он ответил: «Не волнуйся. К твоему переезду все преобразится, вот увидишь…» Когда я приехала к нему с вещами и переступила порог комнаты, от неожиданности ахнула: стены и потолок, кроме «мемориальной» стены с отпечатками, были обиты голубым ситчиком в цветочек.
В одной из комнат бывшей коммуналки жил Толя Солоницын, рядом — Юра Афанасьев с женой, потом подселили еще и Таню Кравченко.
На кухне стояли большой стол и общий холодильник. Не знаю, как в нашем восьмиметровом «пенальчике» помещались шкаф, кровать и диван для гостей?
К нам часто приезжали Сашины родственники из Ферганы. Вначале папа с мамой, потом его брат Роберт с дочкой, которая решила поступать в Москве в институт. Спали все в нашей комнатке. А когда его семья из Ферганы перебралась в Иваново, они стали бывать еще чаще. Я их всех принимала, кормила... Со всеми у меня были потрясающие отношения. Помню, в начале нашего знакомства Людмила Александровна внимательно на меня посмотрела и, видимо, осталась довольна выбором сына. Я ее называла «мама Люда» и постоянно сбивалась: «Мама Люда... Ой! Людмила Александровна», а потом опять: «Мама Люда!»
Ей было приятно…
Саша сразу же ввел меня в свой театральный круг. Мы дружили с Леной Шаниной, Сашей Збруевым.... На все театральные праздники нас с Никольским приглашали выступать. В «Ленкоме» знали, что мы с Сашей живем вместе, более того, они считали меня гражданской женой Абдулова.
Я замечала, что артистки театра мне завидуют. Если бы женские взгляды могли убивать, меня бы уже на свете не было! Они никак не могли взять в толк: почему Абдулов так надо мной трясется? Ну кто я такая? Какая-то артистка «Москонцерта»! На всех банкетах по случаю премьер мы сидели рядом. В любой компании Саша от меня не отходил: «Все нормально? Тебе не холодно? У тебя хорошее настроение? Что-нибудь хочешь?» О том, что когда-нибудь непременно поженимся, мы не говорили.
Просто думали: успеем еще! Это в будущем. Но, честно говоря, я себя женой Абдулова не считала. Сказывалось мое консервативное провинциальное воспитание. Пока на руке нет кольца, ты не жена, что бы там ни говорили! Но я не давила на Сашу, не тащила силком в загс. И потом я верила ему без оглядки…
Первая трещина в наших отношениях появилась через год. Саше было 24 года. Как-то вдруг я почувствовала недомогание, у врача выяснилось, что я беременна. Когда сказала об этом Саше, он был ошарашен: «Да ты что? Правда?» и через паузу: «Я не готов… стать отцом. Мне карьеру нужно делать, сниматься, пойми, мне нужно многого добиться». И он настоял на аборте. Для меня это, конечно, была трагедия. Но как было его не послушаться?
Ни жилья, ни денег, ни родителей... И так хотелось танцевать. Безысходка! Даже посоветоваться было не с кем: брат — военный, он меня не поймет, близких подружек нет. Разве у таких, как я, могут быть подруги? Приехала из глуши и стала известной артисткой, да еще мужика себе такого отхватила!
Из больницы я вернулась в нашу коммуналку одна. Саша меня даже не встретил. Обыкновенная мужская трусость — мол, решай свои проблемы без меня. Стало так больно! Я лежала в нашем «пенальчике» и плакала. Саша, как всегда, был где-то: то ли на пробах, то ли на репетиции... Вечером он вернулся, поцеловал в щеку и спросил: «Ну ты как себя чувствуешь? Лучше? Ну не волнуйся. Полежи, полежи. Не переживай, все пройдет…» Его «не переживай» было для меня как нож в сердце. И тогда я поняла одну вещь — это начало конца…
А жизнь шла своим чередом.
Как-то все позабылось, наладилось. А потом и рана моя затянулась. Хотя помню о ней до сих пор….
Постепенно я стала открывать в Саше новые, доселе неизвестные мне черты. Я видела, как он жаждет славы и признания. И все средства для этого были для него хороши. Ради этого он шел на компромиссы с самим собой. Например, Марк Захаров в фильме «12 стульев» предложил Саше сыграть голого инженера, который весь в мыле выскакивает из квартиры. Саша со мной советовался: «Сниматься — не сниматься?» Я видела, что он очень хочет этого, и сказала: «Вперед! Только намылься хорошенько!» «Я актер, могу и должен играть все!» — оправдывался он. Это было его первое появление на экране, но он рискнул.
Как-то, помню, пригласили нас на встречу старого Нового года к Севе Абдулову, близкому другу Володи Высоцкого. В гостеприимном доме Севы всегда собирались сливки театральной Москвы. Саша был очень польщен этим приглашением и долго ломал голову, какой презент принести, чтобы всех поразить.
— Саш, а почему ты должен их поражать?
— Ты ничего не понимаешь. Это же театральная аристократия!
И он придумал. Специально из Ферганы ему привезли огромную дыню в сеточке — ее передали с проводниками. Конечно, он всех поразил: в Новый год принести душистую дыню не каждый сможет!
Саша приложил все усилия, чтобы победить это общество, стать среди них своим.
Помню, все веселятся, чокаются... Вокруг все знаменитые, а я — танцовщица, известная в узких кругах. Помню, когда на вопрос: «А вы откуда?» я отвечала: «Из Москонцерта», у спрашивающих вытягивались лица. Видимо, это звучало так, словно я выругалась матом в приличном обществе.
Саша, конечно, из кожи лез, чтобы быть в центре внимания. Его девиз: только первый, только главный! Но эти актерские амбиции до добра не доводит. Я это точно знаю… И хотя блондинок принято считать дурами, у меня было чутье на фальшь. И Саша это ценил. Он прислушивался ко мне, всем со мной делился и часто спрашивал совета. Помню, как после спектакля «В списках не значился» спросил мое мнение: «Тебе понравилось?» «Не все… Понимаешь, слишком много ложной экзальтации.
Будь более сдержанным, играй глазами». Наверное, я была жестока с ним, но он ни разу на меня не обиделся. Ему нравилось, что мы с Марком Захаровым порой сидим весь вечер и на равных обсуждаем премьеру.
А еще я давала Саше советы, как правильно подать себя. Он ходил смешно, подгребая ноги, и дикция у него хромала из-за отсутствия одного из зубов. «Посмотри, как ты ходишь и как говоришь! Вставь зуб», — постоянно говорила я ему. А он только смеялся: «Я лучше туда сигарету вставлю...»
Сашу до сих пор в прессе часто называют донжуаном. Я бы так о нем не сказала. Скорее он был очень любвеобильным. Поэтому я в итоге и ушла от него.
Теперь думаю, что, может быть, у Саши и при мне были какие-то интрижки.
Ведь тогда съемки в кино зависели от ассистентов, помощников режиссеров, а работали на этих должностях женщины, как правило одинокие и желающие любви. Но Саша никогда не давал мне повода ревновать. А вот когда у них в театре появилась Ирина Алферова, я сразу же почувствовала: что-то происходит…
Как-то прибегает Саша из театра и на бегу рассказывает: «У нас появилась новенькая, Ира Алферова. Симпатичная, но, по-моему, артистка никакая». О том, что она приехала из Болгарии, что развелась с мужем-болгарином и у нее есть маленькая дочка, я узнавала постепенно.
Наступило лето. Саша предлагает: «Поехали со мной на съемки в Одессу». С нами отправились Володя Долинский со своей девушкой. Пока мы втроем отдыхали, Саша метался с одной студии на другую.
Как-то мы с Долинским оказались одни, и он стал ко мне приставать.
Получив резкий отпор, обиделся: «Ты что нос задираешь? Верность Сашке хранишь? Да он... да я тебе та-а-акое расскажу…» Я его перебила: «Ничего слышать не хочу. Как ты смеешь предлагать мне эти гадости?» — «Ах, гадости? Что ты из себя корчишь недотрогу? Вот увидишь, я все сделаю, чтобы Абдулов тебя бросил!» Помню, я тогда подумала: «Да что он может такого сделать? Не понимаю…» Я не знала тогда, что Ира Алферова с маленькой дочкой живут у Володиной мамы…
Саше я ничего не сказала. Ну что я буду на его друга ябедничать? Хотя обещание Долинского развести нас с Сашей в душу запало… «Саш, — говорю спустя время, — мне в Москву надо, у меня концерты».
Сашка расстроился: «А ты можешь остаться? У меня три свободных дня, давай вместе отдохнем, погуляем, а?» Я заколебалась, а он опять за свое: «Ну не уезжай, умоляю…» Ну как я могла не уступить, когда об этом просит любимый мужчина?..
Он так бурно радовался, что я осталась: «Я тебе такой праздник в Одессе устрою!» Помню, посадил меня, как маленького ребенка, к себе на плечи, так всю ночь и носил по городу. Мы пели, хохотали, пили молодое вино, гуляли по набережной... Тогда-то Саша со мной поделился: «Марк предложил роль Медведя в «Обыкновенном чуде». Как мне его играть, а?» Помню, как мы с жаром обсуждали роль. Я ему сказала: «Вот как смотришь на меня сейчас с нежностью, таким и будь…» У картины «Обыкновенное чудо» был сумасшедший успех.
Сашу стали узнавать на улице, просили автографы. Премьеру мы праздновали в ресторане с Жорой Мартиросяном. И Саша спросил: «Тань, скажи, что бы ты хотела получить в подарок. Я все для тебя сделаю!» — «Я так хочу в ГИТИСе учиться. Помоги…» — «И все?!» — «И все». Наутро он взял меня за руку и отвел в ГИТИС к Ренате Анатольевне, секретарю деканата. Подвел к ней и сказал: «Это Таня, моя жена. Я хочу, чтобы она у вас здесь училась...»
После Одессы мы разъехались в разные стороны: «Ленком» — дней на двадцать на гастроли в Армению, а мы с Никольским — на фестиваль в Молдавию. Вечерами я звонила Саше в его гостиничный номер, но он не брал трубку. «Ничего страшного…» — думала я.
Возвращаюсь в нашу общагу и, едва переступив порог комнаты, чувствую: здесь был кто-то чужой. И этот «кто-то чужой» — женщина. Я стала в центре комнатки и внимательно обвела ее глазами. Вдруг вижу: маленькая картинка висит не на месте. Подхожу, приподнимаю ее, под ней на стене отпечаток женской руки, а внутри надпись: «Я». Так писала только я, но Саша никогда мою руку не прикрывал картинками. Он явно решил от меня скрыть этот чужой автограф…
А тут из Армении, отыграв Гамлета, вернулся Толя Солоницын. У нас с ним была дружеская традиция. Все еще спят, а мы сидим на кухне и пьем: я — чай, а Толя из огромной кружки... портвейн.
И вот встречаемся мы с Толей утром на кухне. Толя наливает в кружку портвейн. Я спрашиваю: «Ну как там ребята?
Как Саша?», а он, помолчав, отвечает: «Таня, а тебя предали…» — «Как предали?» — «Так… предали». А потом все мне и рассказал: «Знаешь, они в Ереване втроем — Збруев, Янковский и Абдулов — напропалую ухаживали за Алферовой. Как-то Ира им сказала: «Кто меня до памятника на руках донесет, того и выберу!» Збруев не смог, Янковский отказался, а Сашка мигом донес ее до памятника. Ты представляешь, Тань, он ведь бегом бежал!» «Ну и ладно, Толя, добежал так добежал….» — говорю в шутку. А потом не выдерживаю и переспрашиваю: «Толя, ты что, это серьезно?» А он в ответ: «Таня, я тебя так люблю, так верил в вашу любовь... И то, что я увидел, меня убило…» В тот момент я подумала: «Вот, значит, кто отпечаток руки на нашей стене оставил...»
От горя я словно застыла. Мне экзамены в ГИТИС сдавать, а тут Толя со своим известием.
Я занималась день и ночь, бывало, лягу на учебники, заплачу и усну…
В ГИТИС я тем не менее поступила. А тут и Саша возвратился с гастролей. Я молчу, он молчит... А что спрашивать, когда и так все понятно! Ну, спрошу я у него: «Чья это рука на стене?», он, естественно, начнет выкручиваться. Правду он мне точно не скажет. Да и нужна ли мне эта правда? Я ведь не хотела с ним расставаться.
И хотя я оставила эту картинку на новом месте, но кожей чувствовала: что-то происходит за моей спиной. Вокруг нас началась какая-то мышиная возня…
А еще я заметила, что Саша после гастролей стал сдержаннее в своих чувствах. И если раньше после съемок непременно заезжал домой, то теперь из аэропорта отправлялся прямо в театр.
Звонил и торопливо говорил: «Танюшка, нет времени, у меня спектакль». Это было что-то новое в наших отношениях…
Я ушла с головой в работу. У меня концерты, фестивали, гастроли... Мне даже порой не хотелось домой возвращаться. Ну что я буду сидеть там все время одна и ждать Сашу? И в «Ленкоме» я практически перестала появляться. Вернее, меня туда уже никто не звал. И если раньше мы с Никольским танцевали там на всех праздниках, теперь о нас разом забыли.
Вскоре нашу пару послали на гастроли в Югославию. Сашка провожает меня на вокзале, бежит вслед за поездом и кричит: «Танюшка! Танюшка!» Все артисты, высунувшись из окна, смотрят на него, а потом по сторонам: какая такая «Танюшка» с нами едет?
Меня потом Иосиф Кобзон спросил: «Боже мой! А кто это там бежит?» — «Абдулов». В «Москонцерте» никто не знал, что мы живем как муж и жена. Меня и так не любили, а если бы узнали, что живу с артистом «Ленкома», вообще из зависти сгнобили бы.
Саша стал все чаще ездить на съемки. Я оправдывала это тем, что он очень честолюбив, мечтает стать знаменитым и известным. Но я обманывалась. Потом он стал где-то пропадать. Забежит на минутку в общагу, что-то возьмет из вещей, чмокнет в щечку: «Ну все, я пошел». А еще я заметила: он избегает смотреть мне в глаза...
После моего возвращения из Югославии вообще все пошло наперекосяк. Вещи, что я привезла ему, не подошли: джинсы короткие, в куртку не влезает.
Он померил обновки, а потом посмотрел на меня с укоризной: «Чем ты там занималась? О ком думала, не понимаю…» «Саш, я все на одного балетного примеряла. Он твоего размера…» — оправдываюсь я. Он ничего не сказал, но я видела, что недоволен.
Саша все отдалялся и отдалялся от меня. И я, как любая женщина в такой ситуации, начала искать факты. И очень скоро их нашла. Любовное письмо лежало в шкафу под рубашками. На листке, вырванном из тетради, были нарисованы две фигурки, которые держались за руки. А внизу подпись: «Я скучаю, люблю. Любящая тебя Ирина». Я положила письмо на место.
Вечером сидим с Сашей на кухне. И я решаюсь наконец спросить его: «Что происходит?» «А что происходит?» — отвечает вопросом на вопрос Саша.
Ну не могла же я признаться, что читала чужое письмо?
— Толя сказал, что ты ухаживаешь за Ириной. А мне кажется, ты стал ее любовником…
— Но у тебя ведь тоже была связь в Югославии?
А потом Саша произносит совершенно дикую фразу: «Понимаешь, Ира сейчас снимается в «Хождении по мукам». Она такая красавица! Фильм выйдет на экраны, и наутро она проснется звездой!» — «А ты, значит, будешь рядом со звездой…» — «Ну да… А что такого?»
Меня словно ударили шашкой и голова покатилась с плеч… Ну что ж… Против лома нет приема. Я даже не стала ничего говорить. Объяснять что-то про Югославию, оправдываться...
Смысл? Видимо, Саше кто-то из нашей группы успел доложить, что в Загребе за мной ухаживал один артист балета, красавец-югослав. Мне не в чем было оправдываться: ну сходила с ухажером в кино, в ресторан... Причем не вдвоем, а большой компанией. Саша очень хорошо знал меня: я была преданной подругой, впрочем, такой и осталась до его последней минуты. Он это всегда ценил…
А потом он ушел. Я опять осталась одна в нашей комнатке. Мы здесь счастливо прожили больше двух лет. А теперь все кончилось. Вот тогда я сказала себе: «Таня, пора искать квартиру...»
Вскоре нашу пару пригласили выступать в ВТО. Днем Саша забежал переодеться.
— Что ты будешь делать на Новый год?
— Мы в ВТО танцуем…
— Я туда приду. Обязательно поздравлю тебя с праздником.
На бегу чмокнул и умчался. А я, как всегда, не спросила: «Куда?» И так уже все знала. Жора Мартиросян по секрету сказал, что Абдулов живет с Алферовой у мамы Долинского. И я все вспомнила: юг, приставания Долинского и его обещание: «Я все сделаю, чтобы Абдулов тебя бросил!»
Думаю, Жора в глубине души понимал, что Саша нехорошо со мной поступает, но как близкий друг был на его стороне. Я терялась в догадках: неужели так трудно самому сказать: «Тань, ну так случилось, прости, я влюбился. Мы должны расстаться?»
Почему я тогда не ушла от Абдулова сразу? Почему терпела? Ответ простой.
Конечно, надеялась, что он ко мне вернется. У меня и мысли не было встречаться с Ирой Алферовой. Зачем? Мне нужно было, чтобы Саша по-человечески объяснил, что происходит. Сама не спрашивала: знала, что соврет. Ну зачем я его буду унижать? А другого он сказать не мог. И моя интуиция, мое сердце мне подсказали: «Таня, быстрее беги отсюда! Пока это горе тебя совсем не раздавило!» Но я продолжала ждать, надеяться…
После концерта в ВТО я поехала к себе в общежитие. Легла спать. Саша конечно же не приехал. Потом начались «елки», мы с Никольским много выступали на новогодних каникулах. И тут в одном из дворцов пионеров я встречаю своего бывшего ухажера. Это был известный актер, сыгравший Аладдина в сказке «Волшебная лампа Аладдина», Борис Быстров. После нашей встречи у него опять вспыхнули ко мне чувства.
— А какие у тебя отношения с Абдуловым?
— Уже никаких…
Мне нужна квартира. Помоги найти…
Каждый вечер Боря встречал меня после выступления и довозил до общаги. Однажды предложил: «В квартире моей тетки есть свободная комната. 12 метров. Можешь переезжать». Я обрадовалась: да мне хоть один метр, только бы съехать из общаги! «Скоро Саша должен уехать сниматься, и я уйду», — сказала я Боре. Саша забежал на минутку за вещами. «Еду в Питер на несколько дней на съемки. Я тебя прошу, не принимай никаких решений. Я вернусь, и мы поговорим. Даешь мне слово?» — «Даю!» Он уезжает, я собираю вещи.
Вдруг неожиданно звонок из Питера.
— Привет. Как дела? Ты, случайно, ничего плохого не хочешь сделать? Умоляю, дождись меня. Ничего плохого не делай! Я приеду, и мы все решим.
— Да-да, не волнуйся.
Я повесила трубку и заплакала. Целых полгода я жила между небом и землей. Страдала, мучилась... Как пережить дикое предательство человека, которого любила больше всех на свете? Рассказать невозможно! Не хочу участвовать в этой гонке. Бороться, выслеживать, запрещать, ревновать… Нет, нет и нет.
Собрала маленький чемоданчик, закрыла нашу комнатку, оставила ключ на кухонном столе и ушла. Прошло три месяца. У нас с Борей завязался роман.
Потом меня пригласили в Ленинград сниматься в кино. Как-то спускаюсь по лестнице гостиницы, а навстречу поднимается… Саша. «Привет! Что ты здесь делаешь?» — «Снимаюсь на «Ленфильме». Сегодня последний день». — «Здорово! Вечером встретимся?» — «Нет, Саша, не встретимся». — «Встретимся, встретимся». — «Пока». — «Не пока, а до встречи!»
Я быстро звоню Вале, директору нашего фильма: «Давай куда-нибудь вечером уедем из Питера». — «Хорошо, у меня дача в Лисьем Носу». — «Может, для компании пригласим моих знакомых? Ребята на машине».
Мы берем ребят и едем в Лисий Нос. Зима. Снег за окном. Выпиваем, хохочем. Ребята предлагают: «Давай мы тебя научим водить машину!» А я давно мечтала научиться водить. Мой «учитель» все время нервно хватается за руль.
Раз схватился, другой, а потом как крутанул, и машина моей стороной врезается в электрический столб. Из руля получилось ухо, мои коленки порезаны стеклом, лобовое зеркало от сильного удара отлетело, а крючком, на котором оно держалось, мне пропороло полголовы, плюс сильный удар в грудную клетку. Ребята на разбитой машине быстро уезжают, а меня на «скорой» везут в ближайшую больницу. Слышу надо мной голоса: «Что с водителем? Умер?», а глаза открыть сил нет: «Это они обо мне? Но я же дышу, значит, цела!» Часа три меня в операционной зашивали. Погуляли, как говорится, назло Абдулову!
Через два дня заглядывает в палату медсестра: «К вам муж пришел». «Интересно, кто это?» — думаю. Заходит Боря: «Что? Как это случилось? Не переживай». И уезжает с обещанием забрать меня из больницы через две недели.
Еще два дня проходят, сестра опять объявляет: «К вам муж».
Входит Саша. «Не волнуйся. Ты поправишься, не переживай. Мы тебя заберем». А я лежу с перебинтованной головой, словно в чепчике. Красавица! Ноги все черные от запекшейся крови, в лангетках. Когда мне стало получше, меня стал допрашивать следователь. Задавал вопросы, каким образом я получила такие травмы. «На санках каталась», — твердила я.
Через две недели из больницы меня забирает Быстров. Вечером у нас поезд на Москву. Боря несет меня к вагону на руках, а на платформе стоит Абдулов. Я заметила только, какое у него серое несчастное лицо. Вот судьба! Мы едем не только в одном вагоне, но и наши СВ рядом… В ту ночь я не могла уснуть.
Слышала, как за стенкой крутится на полке Саша, как встает, выходит из купе покурить, затем опять заходит... Да и Боря всю ночь ворочался, вздыхал.
И вот я лежу в своей 12-метровой комнатке, иногда пытаюсь ходить. У меня все время кружится и болит голова. В зеркале — страшное опухшее лицо со шрамами на лбу и голове, а в ушах злорадный голос врачихи: «У вас будут коллоидные шрамы…»
А по «Москонцерту» тем временем разносится радостная весть: «Лейбель разбилась, у нее была трепанация черепа, чуть ли не ампутация ног! Как танцовщицы ее больше нет…»
У меня началась жесточайшая депрессия. Что я только не пережила! Зависть, ревность, обиды, предательство любимого человека... И что в остатке — у меня ни своего угла, ни семьи, а теперь и профессии…
Но я, стиснув зубы, потихоньку возвращаюсь к жизни.
Разрабатываю колени, делаю гимнастику. Как-то раз ко мне зашел приятель, который привел меня когда-то в компанию Абдулова. «Тань, это моя вина… Если ты ему не хочешь ничего сделать, я отомщу за тебя! Так с людьми не поступают…»
Спустя время узнаю, что Саша стал невыездным на несколько лет. Уж я не знаю, как это получилось, но факт остается фактом — Абдулова перестали выпускать за границу. Из-за той самой Кати, к которой он так часто захаживал. Ее признали американской шпионкой и выдворили из страны… Саша к этому времени уже стал признанным актером, ему дали двухкомнатную квартиру на Соколе, он женился на Ире Алферовой.
Я поправилась, и в апреле мы с Никольским дали первый концерт. Я снова отправилась в Питер досниматься в кино. И надо же такому случиться: снова останавливаюсь в той же самой гостинице. Спускаюсь, хромая, по лестнице, а мне навстречу снова поднимается… Саша. Дежавю! «Привет! — Как будто мы и не расставались, все тот же «привет». — Что делаешь?» — «Не видишь, спускаюсь, как могу…» — «Вижу. А что вечером делаешь?» — «Опять двадцать пять! Ну что тебе за дело, что я делаю вечером? Сниматься буду». — «А потом? — Он делает вид, словно не замечает моего грубого тона, и продолжает: — Надеюсь, ты на этот раз не будешь убегать от встречи?» — «Не буду…» — «Ну я зайду?» — «Заходи».
И он зашел. Оглядел номер и сказал: «Пошли ко мне. У тебя тут слишком бедно». В его «люксе» на столе фрукты, шампанское...
Саша ведет себя так, словно мы только вчера расстались. «Саша, солнце мое, ведь ты женат?» — спрашиваю. «Ох, перестань говорить глупости, ты же взрослый человек…» — поморщился он. «Все вокруг говорят, что у вас такая любовь». — «Да с ней не о чем даже поговорить. Я с ума схожу с ней от скуки». — «Зачем женился?» — «Когда-нибудь объясню…» И это он говорит через месяц после свадьбы! Как такое может быть? Видимо, чего-то я не знаю. Я смотрю на его руку, а обручального кольца нет. «Наверное, для меня снял…» — думаю.
Прошла ночь. Утром: «Пока». — «Пока». Мы снова разлетаемся в разные стороны. Признаюсь, с моей стороны это была женская месть. Больше такого не повторялось, хотя много раз он и просил, и настаивал, и уговаривал…
Мы с Борей поженились и прожили вместе три года.
В 80-м развелись, так и не сумев создать семью. Я его не любила, вышла замуж, только чтобы навсегда выбросить Абдулова из головы.
Но жизнь нас с Сашей все время упорно сводила. Иногда мы случайно встречались на улице. Жила-то я неподалеку от «Ленкома». Как-то еду на такси, вдруг на светофоре с нами поравнялась машина. Гляжу — Абдулов сидит. — «Тань, пересаживайся ко мне. У меня творческий вечер, поедешь со мной?» Конечно, ему хотелось показать мне, какой славы он добился…
В 83-м году меня случайно подвозит на машине один парень. Разговорились, он взял мой номер телефона. И у нас начался роман. Помню, как он ушел утром, гляжу — часы свои оставил. «О! — думаю. — Это он не случайно сделал». И действительно, Игорь вернулся за часами и остался навсегда.
Я наконец была счастлива. Он тоже, как и я, окончил ГИТИС. В марте следующего года исполнится 30 лет, как мы с ним женаты…
А тут мой партнер Никольский попал в больницу и уже не мог танцевать. Он был жестоко избит, четыре месяца лежал в коме. Выжил только благодаря сильному сердцу. В это время нам дают звание заслуженных артистов. Что делать? Надо продолжать работать. Я создаю свою танцевальную группу «Новое поколение». Мы много выступали: на кинофестивалях в Доме кино, на вручении премии «Ника»... «Москонцерт» с условием, что я буду руководителем этой группы, берет нас под свое крыло. Как-то раздается звонок: «Татьяна Абрамовна? Вас приглашает к себе руководитель отдела Кислицкий». Прихожу на прием. «Здравствуйте, — пожимает мне руку незнакомый мужчина.
— Вы меня не помните? А я вас, Татьяна Абрамовна, хорошо знаю… Между прочим, когда-то вмешался в вашу судьбу…» — «Каким образом? Я вас не знаю!» — «Я был директором театра, когда вы жили с Абдуловым. И в принципе мы с Марком Захаровым сыграли в вашей жизни большую роль… Мы хотели создать красивую театральную пару, а вы нам мешали. Саше и Ирине на свадьбу мы подарили двухкомнатную квартиру. Надеюсь, вам все понятно?»
Так вот, что хотел мне тогда сказать Саша! Его брак — ширма, это был всего лишь огромный мыльный пузырь. Когда квартира была получена, Алферова, видимо, ему стала неинтересна, и понеслись измены… Через полгода после женитьбы он уже жил своей жизнью. Правда, надо отдать ему должное, растил Ксению как родную дочь. Развелся с Алферовой Саша лишь через много лет, перед женитьбой на Юле.
Может быть, ему было удобно говорить своим девушкам, что он женат? Не знаю…
В 89-м мы с мужем уехали на ПМЖ из нашей страны в Канаду. Прощай, Саша, теперь уже навсегда, вряд ли мы когда-нибудь увидимся… Но мы снова увиделись — через десять лет. Только это были совсем другие отношения. Дружеские…
Именно я была инициатором нашей дружбы с Сашей. Перед приездом в Москву я ему позвонила. Он страшно обрадовался: «Нам обязательно нужно встретиться!»
В Москве я остановилась у своей приятельницы. Звоню в «Ленком». — «Кто спрашивает Александра Гавриловича?» — «Таня Лейбель». —«Кто-кто?!» На том конце провода удивленный возглас.
Слышу, как Саша летит к телефону: «Ты где? В Москве? Давай быстрее в театр! Немедленно!» Я накидываю норковую шубку подруги и бегу к «Ленкому». Открываю дверь служебного входа и сталкиваюсь на пороге с каким-то человеком. «Знакомое лицо…» — промелькнуло у меня в голове. «Привет!» — здороваюсь на ходу. Вдруг слышу: «Таня…» Оборачиваюсь: «Что?» — «Ты меня не узнаешь?» — «Саша, ты?» Это был совсем другой человек… Я смотрела на родное лицо, изменившееся до неузнаваемости, и думала: «Саша-Саша, что с тобой сделали?..»
Когда мы встретились с Сашей после стольких лет разлуки, нашей радости и счастью не было предела. «Куда пойдем? — спрашивает Абдулов, обнимая меня за плечи. — Ты хотела в Дом кино? Но тебе там уже не понравится, а ВТО сгорело…» А у меня дурацкая ностальгия: хочу в Дом кино, хочу вспомнить молодость!
Саша позвал большую компанию своих друзей. Было ужасно весело, мы хохотали как сумасшедшие. Весь вечер Саша танцевал, пел джаз, рок-н-ролл. Помню, Жора удивленно сказал: «Что с ним случилось? Я давно его таким не видел». Саша в этот вечер был в ударе. Я заметила, как он окрылен, воодушевлен, словно вдруг почувствовал: благодаря мне он сможет изменить жизнь…
Гости стали расходиться. Жора подошел к моей подруге Галке и деликатно попросил: «Давайте оставим их вдвоем, они должны поговорить… Я вас довезу». Когда все разошлись, Саша предложил: «Поехали ко мне во Внуково. Увидишь мой дом — с ума сойдешь!» — «Но ты же пьяный?» — «Да все гаишники уже привыкли, что я пьяным сажусь за руль». Я поежилась: не хватало еще опять попасть в автокатастрофу.
Он как будто угадал мои мысли: «Не волнуйся, буду ехать медленно».
Наконец мы подъехали к дому. Навстречу выскочила Людмила Александровна, обцеловала меня и с надеждой спросила: «Танечка, ты навсегда?» — «Нет, на время…» И так она спрашивала меня каждый раз при встрече…
Вот тогда у нас с Сашей и состоялся разговор. Он предложил: «Возвращайся в Москву, мы снова будем вместе». Я засмеялась: «Саша, я уже 14 лет замужем, люблю своего мужа, мы живем в Канаде. Ну зачем я все брошу и к тебе вернусь? Совсем с ума сошел? Да и ты, по-моему, несвободен?» Тогда Саша жил с Галей Лобановой. И уже долго — восемь лет.
Поговорили и разошлись: он поднялся в спальню, а я осталась внизу. В три часа ночи вдруг раздается телефонный звонок. Я спросонья беру трубку. Женский голос спрашивает: «Кто это?» — «Не имеет значения. Вам кого?» — «Сашу». Иду наверх, расталкиваю Сашу. И спускаясь, слышу, как они ругаются. Через какое-то время опять звонок. Жду пять минут и снова беру трубку. «Ты, такая-сякая, вон из моего дома!» — «Вы так не горячитесь, Саша — мой друг…» — «Да знаю я вас, проституток! Во-о-он!» — «А вы-то кто?» — «Я его жена. Убирайся немедленно!» И вдруг в телефоне голос Саши: «Таня, положи трубку». В звенящей тишине слышен его гневный голос: «Сбавь тон! И перестань оскорблять ее, ты даже не знаешь, с кем говоришь!» «Да я и знать не хочу!» — она уже орет. «Вот, — думаю, — попала… Ну что, Танечка, вставай, одевайся и топай к электричке». Мне даже видеть его не хотелось после этого ночного скандала.
Ну что я буду в его отношения с Галей вмешиваться... Рассвело. Я тихонько оделась, а мама Саши вставала рано. «Ты что, уходишь?» — удивилась она. Напоив чаем, объяснила, как пройти к станции…
Спустя время Саша позвонил: «Тань, давай увидимся?» — «Только во Внуково мы не поедем». — «Приходи к театру, пойдем к Збруеву в ресторан».
Мы долго сидели в подвальчике «Ленкома». Саша объяснил, что Галя, с которой он жил, сейчас в Израиле по делам. И что его больше всего задела фраза: «Вон из МОЕГО дома». Ему не понравилось, что она разговаривала со мной как хозяйка дома. Саша рассказывал, как болел тромбофлебитом, как от него во время болезни все отвернулись, к нему ходил один только верный Жорка. «Я понял, что все вокруг — это мишура и пустота…»
— горько сказал он.
Мне было его очень жаль. У меня создалось ощущение, что этот человек ходит по лезвию бритвы. «Саш, что бы ни случилось, помни: я всегда буду твоим другом! Никогда не брошу, никогда не буду судить, что бы ты ни сделал. Я — твой человек, понимаешь? Но в Монреале мой дом, моя семья…»
Мы договорились, что я приеду к нему на юбилей. Я уехала. А спустя время Саша и Галя расстались.
Каждый раз, когда я приезжала, мы встречались с Сашей. Я его знакомила с подругами, он меня — со своими друзьями. «Ты где? Приезжай! Бери с собой кого хочешь, я накрываю стол!» — кричал он, услышав мой голос в трубке.
Я уверена, что Саша ценил нашу дружбу. Наконец-то у нас были потрясающие отношения: ни ревности, ни собственничества... Мы даже могли поцеловаться как брат и сестра. Когда он делал, на мой взгляд, недопустимые вещи, я ему ничего не говорила, только смотрела с укоризной. «Извини…» — говорил он. «Извиняю…» — отвечала я.
Мне многое в его жизни не нравилось. В какой-то момент Саша вдруг решил, что он вершитель судеб человеческих, что ему все позволено. Это, кстати, его и погубило… Он много грешил, а в жизни за все надо платить. Чем? Своим здоровьем, душевным спокойствием, жизнью…
У Сашки трагическая жизнь… А ведь по нему никогда этого не скажешь. Балагур, баловень жизни, любимец женщин, удачливый известный актер. Но это совсем не так… Его отец очень рано ушел из жизни.
А ровно через три месяца после нашего расставания нелепо погиб Сашин средний брат Володя, добрейшей души человек. Его избили до смерти какие-то хулиганы в Фергане за то, что он не хотел отдавать им свой фотоаппарат. Когда я узнала, что Володя погиб, мне стало страшно. Я ощутила кожей, что у Саши началась цепь потерь…
Но он продолжал жить так, как хотел. И стал заложником своих желаний. Богатство, всесильность, связи, слава…
Помню, мне кто-то рассказывал в один из моих приездов, что Саша близко знаком с криминальными авторитетами. Правда это или нет? Но его мама недавно при встрече мне вдруг сказала, что он ногой открывал кабинет Лужкова. Помню, что когда мы встретились в 99-м, он меня спросил: «Ты не знаешь, как найти подход к Кобзону?
Мы решили открыть казино». — «Не знаю…» Отказать Саше я не могла, мне так хотелось ему помочь. Я позвонила Иосифу Давыдовичу, но, слава богу, не дозвонилась…
Абдулов действительно был страстный игрок. Однажды я была с ним в казино. До сих пор эта картина стоит у меня перед глазами. Сидит Саша за столом с рулеткой, перед ним — стакан водки. И началась карусель! Водка — ставки, водка — ставки. На моих глазах он выиграл восемь тысяч долларов, а потом проиграл в два раза больше. Рядом с ним сидел его друг. Он каждый раз с бесстрастным лицом открывал чемодан и давал Саше деньги на игру.
Его друга я назвала бы Сальери, если предположить, что Саша был Моцартом. Как они встретились? Что их связывало? Сейчас этот «Сальери» успешно помогает Юле, вдове Абдулова. В нашу последнюю встречу этим летом Людмила Александровна рассказывала, что Сашин друг подошел к ней на даче во Внукове и приказал: «Чтобы я вас здесь больше не видел.
Уезжайте в Иваново...»
Во время каждой встречи я с болью всматривалась в лицо Саши. Это было уже лицо Дориана Грея, на котором все его пороки оставляли свои следы…
А куда делись его глаза? Такие чистые, нежные, лучистые... Но как бы там ни было — это был мой человек. Я ему не судья, я могла только сострадать и жалеть его…
Мне казалось, что Саша с тех пор так и не любил никого больше по-настоящему. Он нравился женщинам, они сами искали с ним встреч, а он принимал их любовь. Почему он стал таким жестким с женщинами? Да потому, что им нужна была только его слава.
Его как человека никто не знал, никто не интересовался ни его сердцем, ни душой.
А с Юлей, его будущей женой, мы познакомились на дне рождения Сережи Никоненко. Накануне позвонила Лариса Долина: «Нас Саша зовет в Дом литераторов к Сереже. И он хочет тебя с Юлей познакомить». В Доме литераторов было много гостей. За столом сидела красивая черноволосая девушка. «Тань, познакомься, это Юля», — с гордостью сказал Саша. Она улыбалась, но скрыть холодок не могла. Когда я увидела эти безразличные глаза, у меня защемило сердце, и я подумала: «Саша, ну куда ты опять нырнул?!»
Рядом со мной за столом сидел его тот самый друг (именно он и познакомил Сашу с Юлей) с какой-то женщиной.
Она сказала: «Красивая пара Абдулов и Юля». «Да, — ответил он так, словно это даже не обсуждается. — Саше надо на ней жениться». И они поженились. Я знаю, что его привлекло в Юле: Саше всегда нравилась красота. Юля родила ему ребенка. Девочка удивительно на него похожа. И это счастье…
Получилось так, что мы увиделись еще раз за год до его смерти. Я приехала и сразу же ему позвонила. «Тань, я так хочу стол новогодний для тебя накрыть. Все сделаю сам, плов приготовлю. Приезжай».
Во Внукове собрались гости. Его брат Роберт с женой Алей, мама Люда... Потом я звонила ему в Израиль, где Саша лежал в больнице, но он не взял трубку. Не хотел показывать мне свою слабость...
