Сестра об Элине Быстрицкой: «Раненые просили — пусть та красивая девочка уколет, у нее ручка легкая»

«Семьей Элины Быстрицкой были мы: я, мой сын Петр, которого она называла «наш сын», и его дочери —...
Павел Соседов
|
30 Апреля 2022
Элина Быстрицкая. Фото
Элина Быстрицкая
Фото: РИА НОВОСТИ

«Семьей Элины Быстрицкой были мы: я, мой сын Петр, которого она называла «наш сын», и его дочери — «наши внучки». Так уж получилось, что собственной семьи она так и не построила», — рассказывает сестра Элины Быстрицкой София Шегельман в книге «Дыхание в унисон», в которую вошли ее воспоминания и мемуары самой актрисы. Накануне выхода книги «7 Дней» публикует фрагменты из нее.

Еще в начале театральной карьеры Элины помню ее роман с Кириллом Лавровым… Он, сам того не подозревая, сыграл особую роль в моем миропонимании. Как раз в то время в Вильнюс с гастрольными концертами приехал Симфонический оркестр Ленинградской филармонии под управлением Евгения Мравинского. С этим коллективом, уж не помню, в какой должности, приехала и мать Лаврова Ольга Ивановна Гудим-Левкович. Остановилась у нас. Вот благодаря ей я впервые в жизни попала на настоящий концерт настоящего симфонического оркестра — весь вечер звучал Чайковский! Это было так давно, но так волшебно, что врезалось в память, осталось событием. А у сестрички тогда с Лавровым не получилось. Что тут поделаешь? Скажу только, что уже в очень немолодом возрасте они с Кириллом Юрьевичем однажды встретились. Тепло и без печали вспомнили тогдашние страсти. И сошлись во мнении, что судьба распорядилась мудро. Как говорят поляки, «два гриба в одном борще — это не годится». Но это понимание пришло уже к зрелым людям.

Впервые построить семью моя сестра попыталась на пике своего театрального успеха в Вильнюсе. Главным режиссером Вильнюсского русского драматического театра в то время был Андрей Константинович Поляков. Орденоносец, ветеран Великой Отечественной, уралец по рождению, очень интересный режиссер, добродушный шутник и на тот момент неженатый мужчина. Разумеется, положил глаз на молодую красавицу, поступившую в театр после института. Как было устоять? Лина и не устояла, в столицу они уехали вместе. В Москве сняли временное жилье, первоочередной задачей, естественно, было трудоустройство. Против ожидания, все решилось удивительно легко и быстро. Андрей Константинович созвонился с давними киношными и театральными друзьями, с однополчанами, и вскоре был принят на работу, кажется, во ВГИК, а может быть, в ГИТИС, я просто не помню. С этого момента этот человек стал снова неженатым. Впрочем, для ясности: в официальный брак они с моей сестрой не вступали.

Элина Быстрицкая с сестрой
С сестрой Софией. Середина 40-х гг.
Фото: из личного архива Софии Шегельман

Лине же в Малый театр даже особо показываться не пришлось, она уже все показала на экране в «Неоконченной повести» и «Тихом Доне». Пусть в штат взяли и не сразу, вначале была работа по договору. С этого момента жизнь моей дорогой сестры пошла под девизом «Малый театр, и я в нем».

Мне было около двадцати (а я младше Лины на 9 лет), когда в очередной свой приезд в Вильнюс сестра поделилась: «Я тебе что-то очень важное и очень пока секретное расскажу, дай слово, что никому!» — «Когда я тебя подводила?!» — «Ты знаешь, меня иногда приглашают поучаствовать в «Голубых огоньках», я никогда не отказываюсь, интересно же! Там такие люди собираются — звезда на звезде. С некоторыми случается знакомство на час, пока камера включена. Но с кем-то, бывает, становимся друзьями. Вот один такой эпизод. Нет, эпизод — это что-то случайное, а тут как раз настоящий человек. На одном «Огоньке» я познакомилась с Марком Бернесом — теперь мы как друзья». — «Подожди, что у тебя с ним может быть общего? — изумилась я. — Вы же из разных поколений. Он что, стал ухаживать?» — «Как раз нет! Поколения у нас действительно разные, но общего немало. Начнем с того, что мы с ним в некотором роде земляки. Представь себе, он по рождению нежинский. Я вроде бы по Нежину не скучаю, а оказалось — так приятно вспоминать места, по которым хожено! (В этом городе семья Быстрицких жила до войны — туда заведующим санэпидстанцией распределили Авраама Быстрицкого. — Прим. ред.) Я ему даже рассказала, как мы с тобой однажды брошенного младенца в парке в дупле нашли и спасли, и Бернес точно понял, где это было, в каком месте, чуть ли не под каким кленом. Но Марк за мной и не думал ухаживать, просто познакомил со своими друзьями, на майские праздники собирались большой компанией, и вот там… Там один человек мне очень понравился!» — «Подожди, а ты ему?» — «А ты считаешь, я могу не по­нравиться?..

Представь себе, и я ему понравилась, мы потом еще несколько раз встретились, были в Третьяковке, в ресторане, гуляли по городу. Он был в театре на моем спектакле, преподнес мне букет белых роз, огромный, душистый. И после этого спектакля сделал предложение». — «Ух ты, как быстро! Так он что, тоже актер? И самое главное: почему это такой большой секрет?» — «Нет, не актер и не близко. Переводчик, с экономическим уклоном. Зовут Николай Иванович. Поколение — между Бернесом и мною, ближе к Бернесу. Почему секрет? Потому что не знаю, как родителям сказать. Он уже был женат, теперь разведен. У него двое детей, мальчику 9 лет, а девочка еще старше. Что мама с папой не одобрят, я не сомневаюсь. А еще что люди скажут? Ведь обязательно будут говорить, что у меня расчет! А я все-таки публичный человек, обязана беречь имя! Но там такое море обаяния, такая заботливая мужская рука и мужская душа, что я таю, когда думаю о нем». Сколько я помню, «беречь имя» всегда для моей сестры было главной нравственной задачей. Сначала отцовское имя, потом оно уже стало и ее, актерским, можно сказать, символом. «Тебе что важнее — как самой жить или как другие оценят? А мама с папой у нас, согласись, самые лучшие, они все поймут! — ответила я. — Так когда свадьба?» — «Фаты и Мендельсона, конечно, не будет, но я обещала дать ответ, как вернусь в Москву». — «А где жить?» — «У него есть квартира, маленькая, две комнатки в коммуналке, с соседями, но в хорошем месте, в центре». — «Дай бог счастья! Ты только не вздумай фамилию поменять, папа очень обидится».

Элина Быстрицкая с мужем
С мужем Николаем Кузьминским. 60-е гг.
Фото: из личного архива Софии Шегельман

Николай Иванович Кузьминский оказался очень красивым, улыбчивым и открытым человеком. Мы быстро подружились, и это не моя заслуга, я вообще трудно сближаюсь с людьми. Но муж сестры был так приветлив, щедр и искренне хлебосолен, так старался каждый мой приезд превратить для нас с сестрой в праздник! А вдобавок ко всему с ним было очень интересно, мне казалось, что он знает все обо всем. И очень скоро мой свояк стал полноценным членом нашей семьи. А однажды произошел курьезный эпизод, который сегодня, может быть, и не все поймут. В один из моих коротеньких приездов Николай Иванович пришел с работы с победными искрами в глазах: «Смотри, что я тебе принес!» — и размахивает каким-то листком. Оказалось, это пропуск на посещение мавзолея. Я содрогнулась от перспективы такого развлечения и, разумеется, отказалась. От ужаса даже спасибо сказать, кажется, забыла. Это был единственный раз, когда я обидела Николая Ивановича, но мы все же остались друзьями, он меня понял. Такое внимательное и доброе отношение я видела почти три десятка лет, пока Лина была с ним. Но в один совсем не прекрасный день — как гром среди ясного неба — звонок сестры: «Мы с Николаем разводимся. Приезжать не надо. Трагедий, пожалуйста, не делай. Я решила». И так всегда: как решила, так и сделала. Каждый кует свое счастье как умеет.

Не мне судить, кто из них двоих был больше не прав, могу только признаться: я тогда очень сожалела о том, что сестра приняла такое решение. А Николай Иванович, когда услышал ее вердикт, примчался в Вильнюс, позвонил мне из аэропорта, попросил при­ехать. Мы сидели на какой-то скамейке под открытым небом, и он так просил меня уговорить сестру одуматься! А потом объявили посадку на обратный рейс, и Николай Иванович улетел. Мы с ним виделись тогда в последний раз. Теперь его уже давно нет на этом свете, но память о себе он оставил добрую. А с его сыном Иваном я и по сей день в приятельских отношениях. На излете жизни Лина очень тепло и уважительно вспоминала своего мужа. Время отшелушило пустяки, оставило важное…

Если не рассказать о наших родителях, не все понятно будет и в жизни Лины. Наш папа Авраам Быстрицкий редко вспоминал свое варшавское детство, впрочем, как и годы учебы на вечернем отделении мединститута. Чаще он рассказывал об учебе в коммерческом училище с углубленным изучением иностранных и древних языков. У него и в мединституте не было проблем с латынью, а позднее папа с удовольствием пел дочерям по-немецки походную песню «Во Францию два гренадера…», с листа переводил любой текст с иврита на русский. В нашем доме книга была участницей жизни. Не забыть, как по вечерам за застольным чтением папа переводил нам книгу о Варшавском гетто, и мы всеми силами старались не показать, что мы видим, как криком кричит его душа от этих кровавых строк. Доктор Быстрицкий был убежден: единственно важное в жизни — здоровье людей, важнейшая миссия — лечить заболевших. Вот почему он так не хотел, чтобы дочь стала артисткой… После получения диплома врача Авраам Быстрицкий был направлен в райцентр на Черниговщине с многообещающим названием Нежин, он стал там заведующим районной санэпидстанцией.

Элина Быстрицкая с сестрой
«Наши долгие разлуки с годами становились все более трудными, а встречи все более короткими: не успеешь оглянуться — уже пора обратно» С сестрой Софией. 2000-е гг.
Фото: из личного архива Софии Шегельман

Наша мама носила библейское имя Эсфирь, она была редкостно красива, Лина очень похожа на нее. Мама в свое время окончила одну из киевских частных гимназий, получила хорошее классическое образование, сначала успела немного поработать в школе, потом стала, можно сказать, профессиональной женой, матерью, хранительницей очага. Она раз и навсегда определила смысл своей жизни: надо поддерживать комфорт для мужа, покой для ­семьи и благополучие для детей. Если приходили коллеги папы, мама с удовольствием накрывала стол: зимой — в доме, летом — под окнами во дворе, тогда чуть ли не вся медицинская общественность городка собиралась под молодой черешней…

Но война разрушила уже ставший привычным кружевной, белорозовый мирок нашего семейного благополучия. Бабушка Мали только неделю назад привезла к нам из Варшавы на каникулы брата Мишку — сына маминой сестры, а сама вернулась домой, что теперь с нею будет? И не добраться уже туда, не вызвать их — нашу бабушку и ее старшую дочь. Они так и сгорели где-то в пламени войны, а Мишка остался с нами. Мама долго искала их, потом пыталась отыскать хотя бы их следы, но так и не нашла и всю жизнь почему-то испытывала чувство вины. Наверное, это всеобщий закон: пока мы живы, мы всегда чувствуем себя виноватыми перед близкими, которые ушли, что с этим поделать...

Срочные сборы, два чемодана на семью, место в крытом брезентом грузовике, многодневная езда среди горящих хлебных полей, ночевки на случайных хуторах. Наш папа — доктор Авраам Быстрицкий спешно развертывает госпиталь, решает множество самых разных проблем: чем кормить, где укладывать, куда принимать первых раненых, и еще, и еще. Он погружен в свое дело без остатка — стихия войны поглощает его. А наша по-настоящему героическая мама пошла на госпитальную кухню поваром.

Элина Быстрицкая с Сергеем Бондарчуком
«Папа долго и упорно не принимал всерьез планов Лины. Потому что не верил. Так и говорил: «В институте учиться не велик фокус. А что потом? Так и будешь всю жизнь повторять «кушать подано»?» С Сергеем Бондарчуком в фильме «Неоконченная повесть». 1955 г.
Фото: Legion-media

Лине в тот год исполнилось 13 (какое совпадение — совсем как папе в Первую мировую!), она окончила шестой класс. Всюду зазвучавший лозунг «Все для фронта, все для победы!» Лина восприняла буквально и отправилась в сформированный при участии нашего папы военный госпиталь. Но детей на территорию военного объекта не пускают, пришлось совершить первый подвиг во имя победы — перелезть через забор, чтобы попасть к главному начальнику. Однако подвиг не оценили, начальник медчасти военного госпиталя отечески погладил Лину по головке и велел идти к маме. Но она пошла к папе — и правильно сделала. Папа сказал вполне по-взрослому: «Ты молодец, дочка! Иди трудись. Когда наступают трудные времена, каждый должен делать все, что может».

Потом этот принцип стал главным в жизни сестры. Да и в моей тоже. Лина ходила по палатам, подавала раненым попить, читала им газеты, письма, иногда и писала письма под их диктовку. Стихи читала, песни пела, когда просили. Но это был очень короткий период: рук не хватало, и вскоре моя сестричка, как большая, стала работать санитаркой, потом, после краткосрочных курсов, пошла в лабораторию: брала кровь у раненых, делала уколы, солдатики просили — пусть та красивая девочка уколет, у нее ручка легкая. А еще ей доводилось вместе со всеми участвовать в приемке раненых — это стоны, крики, развороченные тела, кровь. Наравне со взрослыми поднимала и таскала тяжелые носилки с ранеными. Потом, спустя годы, обнаружилось, что из-за регулярного поднятия тяжестей в юном возрасте у нее не может быть детей. Это одна из причин того, что главным делом ее жизни навсегда стал театр, главным домом — сцена. Но это все потом, а тогда после рабочего дня она бежала сдавать кровь: «Каждый должен делать все, что может».

Когда война кончилась, сестричка моя сразу пошла учиться. Позади фельдшерско-акушерский техникум, Лина точно знает, что красный диплом фельдшера-акушера ей никогда в жизни не понадобится, зато он греет сердца мамы с папой. И в подходящих житейских ситуациях Лина со знанием дела может реально оказать помощь: «Я ведь медик!» После был еще один вроде бы потерянный год — первый курс Нежинского пединститута имени Гоголя. Сестра и не думала туда поступать, уже послала документы в заветный Киевский театральный, но тогда папа специально надел мундир со всеми своими военными наградами и поехал в Киев просить директора института, чтобы его дочь в институт не принимали. К папе прислушались.

Элина Быстрицкая с сестрой
С сестрой Софией и ее внучкой Анной. 80-е гг.
Фото: из личного архива Софии Шегельман

Потом, много позже, Лина поняла, что ничего в жизни напрасного не бывает, тот год в пединституте тоже не был зря прожит: она участвовала в студенческой художественной самодеятельности, многому научилась, проверила себя на стойкость, хотя чего проверять: четыре года войны, взрослой жизни в детском возрасте — разве это не закалка! Она училась на филфаке, честно ходила на лекции, семинары, даже на субботники, была активисткой в самодеятельности, участвовала в хоровых занятиях, а после всех институтских дел спешила в балетную школу, становилась во весь свой студенческий уже рост рядом с шестилетками к балетному станку: точно знала, что пригодится. Не скоро, но пригодилось.

Тогда в общественной жизни большое распространение имели конкурсы, вот в таком конкурсе художественной самодеятельности по Черниговской области Лина одержала «сокрушительную» победу: она там и пела, и плясала, и стихи читала. Сестра тогда даже награду получила — нет, не медаль, а путевку в дом отдыха деятелей культуры. Там как раз отдыхала легендарная украинская артистка Наталия Гебдовская. Посмотрела выступление красивой девушки, послушала ее и вынесла свой вердикт: «Что ты, детка, какая педагогика, тебе на сцену надо!» — «Мне папа не разрешает!» — «Так бороться надо, убеждать, доказывать! Счастье само в руки не дается, оно всегда уплывает против течения. Счастье дается только упорным!» Не то чтобы Лина до того в себя мало верила, но этот разговор очень укрепил ее в стремлении к цели.

Папа долго и упорно не принимал всерьез планов Лины. Потому что не верил. Так и говорил: «В институте учиться не велик фокус. А что потом? Так и будешь всю жизнь повторять незабываемое «кушать подано»? Кому это нужно, кроме тебя самой? А вдруг что не так, роли для тебя не нашлось, кому-то твое творчество не понравилось, или твой характер, или просто твой нос — и кому тогда ты будешь нужна?! А в медицине ты лишней никогда не окажешься, всегда будешь полезна». — «Папа, а если я останусь с твоей медициной — что дальше? На сцене я точно знаю, что способна на большее, чем «кушать подано», а в больнице? Кровь, боль, страдания — и среди всего этого я. Не хочу, в войну наелась, все мое существо дыбом встает!»

Элина Быстрицкая с Любовью Орловой
С Любовью Орловой в фильме «Русский сувенир». 1960 г.
Фото: Мосфильм-инфо

Лина, вся в папу, добилась своего, стала студенткой Киевского института театрального искусства имени Кар­пенко-Карого! Успешная учеба, педагоги хвалят, иногда достаются эпизоды в съемках новых фильмов на студии Довженко. Но счастье это — с колючками. Никогда не забудет Лина съемочный день в фильме «Тарас Шевченко». У нее первая в жизни роль, эпизод: горничная в кружевной наколке — то самое, чем папа пугал, — «кушать подано»! И то успела напороться на грубость знаменитого артиста, игравшего главного героя.

А как ее из комсомола исключить хотели! Сестра однокурснику оплеуху отвесила за то, что он ей в ухо из свистульки свистнул перед самым выходом на сцену. Тогда целое политическое дело сфабриковали, ярлыков навешали, обвинили в зазнайстве, чуть ли не в космополитизме. Лина не знала, что такое космополитизм, тем более сионизм, ей на собрании объяснили, что это антисоветская политика, которую проводят евреи. И для начала потребовали сдать комсомольский билет. Антисоветскую политику Лина простить не могла, она же в войну вместе со всем народом за Советскую страну боролась. Комсомольский билет сдать отказалась: «Я этот билет на фронте получила. Вот если надо будет отдать — только вместе с жизнью!» Слава богу, отдавать не пришлось: за сестру вступился куратор курса профессор Николай Дмитриевич Олейник, великий артист, педагог, — светлая ему память.

Подобные оплеухи жизнь щедро подбрасывала. Но и прекрасные встре­чи тоже случались. Потом, по приезде домой, сестра упоенно рассказывала:

Элина Быстрицкая
«Однажды сестра сказала себе: «Будет так». И с этого момента все другие возможности, все другие дороги были вычеркнуты, стерты»
Фото: Legion-media

«Мама, папа, Сонечка, вот послушайте, как было. В Киев приехал цирк Кио, у них своя труппа, но на эпизоды брали студентов, кто понравился. Вот подходит ко мне женщина, спрашивает: «Ты цирк любишь?» — «Люблю, конечно». — «А воздуха не боишься?» — «А чего его бояться, не война же?!» Меня и взяли, прихожу утром в день представления, дают костюм, примеряю — красный, летучий, яркий, как облако на заре. Красиво! Ставят меня на дощечку — на трапецию, держись, говорят, покрепче. Держусь обе­ими руками. И тут меня возносят под самый купол! Знаете, как страшно стало! Но я притворилась, что храбрая, даже улыбаться не перестала. Целую десятидневку каждый вечер работала. Привыкла. А потом на заработанные деньги купила себе красивую блузочку…»

Все-таки Лина была очень мужественным человеком. Когда случился Чернобыль, моя сестра вспомнила свою комсомольскую юность и поехала туда, в самое пекло, с творческой бригадой поддержать ликвидаторов аварии. Как же я ей благодарна! Там среди других ликвидаторов был наш сын Петя, ставший к тому времени профессиональным врачом. Он пробыл непосредственно в опасной зоне 100 суток. Мы потом, наверное, еще год отпаивали его бульонами да соками. А когда Лина приехала к нам после возвращения сына, они, как два партизана, на все мои вопросы молча улыбались. Нет, потом Петр все же много чего рассказал, но, как подлинный врач и внук своего деда, старался, чтобы не звучало это очень страшно. Иногда получалось.

А потом под чарующие звуки «Лебединого озера» СССР рассыпался на составные части как карточный домик. Но к этому моменту мы с сестрой уже проживали в разных государствах — мы с мужем, наш сын с женой и двумя детьми переселились в Израиль. Первые шесть лет нашей заграничной жизни сестра прилетала к нам ежегодно. Ей все, что видела, было интересно, но исключительно как экзотика. Однажды мы с друзьями повезли Лину на старинную сыроварню, стилизованную под цыганский табор. Там очень вкусные сыры, каймаки и другие молочные деликатесы. Пока мы уплетали молодой сыр вприкуску с манго, за спиной раздался странный шум, через мою голову перелетел пестрый петух, приземлился на стол и начал склевывать наши закуски. Мне было смешно, а сестричке моей этот сюжетец вообще не понравился. Она была до болезненности чистоплотна и брезглива. Бывали случаи, когда Лина, вернувшись после трудного спектакля, вдруг вспоминала про какой-нибудь труднодоступный шкафчик, который давно не приводила в порядок, и, преодолевая усталость, хваталась наводить чистоту. А у нас тут петухи по столу ходят, трясут своими алыми гребнями. Элина сюда не хотела. Она хотела к себе домой, в Москву. «Не представляю, как жить, если ты едешь, например, в автобусе или сидишь в парке на скамейке, а рядом с тобой люди что-то говорят, и ты ни слова не понимаешь!» — сетовала она. Я отвечала: «Никогда нельзя бояться начинать сначала. Мы при рождении ни одного языка не знаем, весь наш лексикон — «уа» да «агу». Дальше живем и учимся — ползать, ходить, думать, говорить».

Элина Быстрицкая с Леонидом Броневым, Олегом Янковским, Мариной Нееловой, Отаром Мегвинетухуцеси и Кириллом Лавровым
С Леонидом Броневым, Олегом Янковским, Мариной Нееловой, Отаром Мегвинетухуцеси и Кириллом Лавровым на вручении премии «Кумир». 2002 г.
Фото: Олег Булдаков/ТАСС

И в каждый визит сестры между нами происходил примерно такой диалог. «Лина, — говорила я, — ну нельзя же так, живем чуть ли не на разных концах света, как неродные! Ты должна переехать к нам». — «Почему это я должна? Я же старшая! Мне папа, уходя, твердил: «Береги семью!» Я как могу берегу. Но почему это не вы ко мне, а я должна срываться с места и лететь к вам?» — «Потому что нас много, и все при делах — учеба, работа, быт. А ты одна…» — «Как это я одна? — взвивалась моя сестричка. — Я не одна, у меня театр, это еще прочнее, чем семь­я. Если бы вы вернулись, всем бы место в жизни нашлось». А когда Элина была у нас в последний раз в 1996 году, она сказала: «Знаешь, мне теперь уже трудны такие дальние путешествия, больше не полечу. Да и врачи не советуют». Позже каждый год я сама летала к ней в Москву. Иногда мы встречались в Вильнюсе — там похоронены наши родители, а лету из Москвы всего ничего, устать не успеешь.

Наши долгие разлуки с годами становились все более трудными, а встречи все более короткими: не успеешь оглянуться — уже пора обратно. «Дома спокойно, но очень одиноко. Все тепло душевное — от собачки, я с ней, как с другом, делюсь. Она понимает, — не скрывала грусти в последние годы сестра. — Знаешь, мне тут посоветовали уйти из театра, и я думаю согласиться. Ты как, одобришь?» — «Лина, я со всей душой, но только при одном условии: если ты сразу же переселяешься к нам. И заживем все вместе! А без этого уход из театра — погибель, чем ты дышать будешь?» — «Да ну тебя, ничего ты не поняла. Носом буду дышать. Мне обе­щаны сольные вокальные концерты! Смогу выходить на сцену так часто, как захочу. Например, в Кремлевском дворце…» Я тогда немного испугалась, и дальше дня два или три прошли у нас с Линой в этих спорах-разговорах. Хотя спорить с моей сестрой — дело безнадежное: если она что решила… И Элина ушла из театра… Для драматической актрисы сестра, конечно, с вокалом хорошо справлялась, тем более что петь очень любила. И публика, спасибо ей, всегда была добра и великодушна. Но редкие концерты не смогли заменить сестре родной сцены. Она, как потом призналась, очень страдала от этого: «Я, когда уходила из Малого, грешным делом, уговорила себя, что театр — это просто место работы. Ошибалась. Ведь знала, что для меня сцена — сама жизнь. Я по ней тоскую день и ночь, да не вернешь. Театр был смыслом и счастьем моей жизни, давал мне ощущение ее полноты. Уход из театра — моя роковая ошибка». Но здоровье (а Лине шел уже девятый десяток) и характер сестры не позволили ей вернуться в Малый театр…

Сказать, что Лина с самого начала свято верила в свое будущее, — значит, ничего не сказать! Надо знать этот характер. Однажды сестра сказала себе: «Будет так». И с этого момента все другие возможности, все другие дороги были вычеркнуты, стерты. Скажете — фанатизм? Возможно. Но можно и по-другому назвать — верность идее, и это не самая плохая черта характера. С этого момента она начала осуществление своего грандиозного проекта под кодовым названием «строительство собственной жизни». Потом-потом, много десятков лет спустя, она уверенно скажет: «Я свою жизнь придумала сама!» Не просто придумала — реализовала свой замысел. Свет зажегся в самом начале тоннеля. На долгие годы...

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Свистать всех наверх! Не упустите шанс отправиться в «Круиз Ретро FM» в Египет
Совсем скоро слушатели «Ретро FM» станут участниками фантастического путешествия за четыре моря на комфортабельном лайнере Astoria Grande в компании звёзд отечественной и зарубежной эстрады. Шанс отправиться в «Круиз Ретро FM» есть у каждого — благодаря эфирной суперигре, которая завершится 29 марта.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог