«Вынужден констатировать — моя личная жизнь не удалась, семьи у меня нет. Не скажу, что я переживаю на этот счет, но факт остается фактом. Иногда спрашиваю себя: почему так получилось?»
— Карен Георгиевич, вы известный кинорежиссер и крупный менеджер — почти полтора десятка лет блистательно руководите гигантским «Мосфильмом». Талантливый, знаменитый, влиятельный, очень успешный человек. При этом уже 12 лет не женаты.
А ведь в силу специфики профессии вы всегда в окружении красивых девушек. Вот Ольга Сидорова, актриса и модель, в «Караване историй» рассказывала о вашем романе. Так отчего же вы не женитесь?
— Ну как это объяснить? Нужно, видимо, какое-то особое совпадение, чтобы захотеть с этим человеком создать семью.
— С Дарьей Майоровой (Актриса, телеведущая Дарья Майорова моложе Шахназарова на 20 лет. — Прим. ред.) вы такое совпадение, видимо, почувствовали? Ведь именно с ней вы в последний раз сделали подобную попытку…
— Да, с Дашей мы совпадали. И я не назвал бы это попыткой. Все-таки мы прожили вместе десять лет, из них восемь в браке, у нас двое сыновей...
Познакомились мы на съемках «Цареубийцы», Даша играла у меня в картине небольшую роль — одну из дочерей императора, Ольгу. Очень была эффектная. И сейчас-то она необыкновенно привлекательная женщина, а уж в те времена… Это была любовь с первого взгляда. После съемок мы поженились. И до поры до времени все у нас складывалось очень хорошо. Но увы…
— Три брака — три развода. Почему все-таки так сложилось?
— Если говорить начистоту — моя личная жизнь не удалась, и семьи у меня нет. Не скажу, что я переживаю на этот счет, но факт остается фактом. Иногда я и сам спрашиваю себя: почему так получилось? Для объяснения любого развода или разрыва взаимоотношений можно найти массу внешних причин, но все равно существует одна — главная, самая глубинная.
Собственно, в этом и состоит задача режиссуры — найти во взаимоотношениях людей глубинный смысл. Вот я и докопался до сути проблем в моих отношениях с женщинами. Как говаривал Наполеон: «Власть — моя жена и любовница». А у меня вместо власти — кино. Правда, это так. Кино — моя единственная всепоглощающая страсть, единственный смысл в жизни. И в конечном счете это чувствовала каждая женщина из тех, что были со мной. Все-таки брак подразумевает взаимоотдачу супругов, и женщине необходимо ощущение, что часть жизни мужчины принадлежит ей. Пусть даже не главная часть, но хотя бы какая-то. К сожалению, в моем случае даже этой части они не имели. Иной раз думаю: а может, надо было выстраивать все как-то по-другому? Ведь я сейчас уже довольно скептически отношусь к кино, к его миссии в мире.
Возможно, оно не стоило того, чтобы жертвовать ради него семьей. Но теперь уже ничего не изменишь…
— Первый раз женились в студенческие годы?
— Нет, позже, я уже снял свою первую картину. А Лена тогда только окончила истфак. Молодая, красивая. Я влюбился и очень быстро поставил родителей перед фактом: «Мы собираемся пожениться, вот, познакомьтесь…» (Смеется.) Соблюли все формальности: свадьбу дома сыграли, у невесты — платье, у жениха — костюм, все как положено. Кстати, это была единственная свадьба в моей жизни, потом как-то обходилось без церемоний… Прожили мы с Леной всего полгода — то у меня жили, то у нее, то что-то снимали. А потом разошлись, после чего, правда, еще какое-то время встречались.
Вообще, все было как-то сумбурно. Без обязательств, что ли. Сейчас Лена жена влиятельного бизнесмена, у нее двое детей. Изредка мы пересекаемся на каких-то мероприятиях… Может быть, все дело в том, что мы с ней встретились в очень грустный для меня период жизни. У меня не ладилось с кино, так что было не до личной жизни…
— Успех пришел к вам не сразу?
— Окончив ВГИК на курсе у Игоря Васильевича Таланкина, я полтора года работал на «Мосфильме» ассистентом режиссера. Для практики начал снимать «Фитили», короткометражки по заказу ГАИ, а параллельно искал материал для своего фильма. Нашел рассказ Льва Славина и принес его в объединение Данелии, где потом и делал свои картины. Георгий Николаевич познакомил меня с Александром Бородянским, который работал у него главным редактором и уже написал «Афоню».
И мы с Сашей сочинили сценарий «Дамы приглашают кавалеров». Радостно отнесли в Госкино и… получили от ворот поворот. Не приняли сценарий. Ни в какую — искажает советскую действительность... А мне так хотелось снимать! И тут вдруг всплывает уже утвержденный сценарий «Добряки» по пьесе Леонида Зорина. «Хочешь? — спрашивают. — Снимай!» И я взялся, хотя материал был не очень-то моим. Тут ко мне приходит мой вгиковский товарищ, покойный Ваня Киасашвили, и говорит: «Может, отдашь мне «Дамы приглашают кавалеров», тебе же есть что снимать?» Я объяснил, что его забраковали, но он говорит: «А я все-таки попробую». И надо же — ему утвердили! Наверное, попал к другому редактору. Повезло… А я снял «Добряки», и фильм провалился — прошел вторым экраном, без успеха.
Иначе и быть не могло — его еще и порезали, нашли какую-то антисоветчину, крамолу. Все это я переживал очень болезненно, плакал даже от обиды. Единственный раз в жизни! Выпивши, правда, был. Потом-то уже заматерел, да по большому счету не так уж много у меня и резали... Не скажу, что тогда я впал в депрессию, не такой у меня характер, но было крайне тяжело. Полное ощущение, что в профессии у меня ничегошеньки не получится. От нечего делать написал повесть «Курьер», отдал в «Юность», ее опубликовали, и мне стали приходить тысячи писем. Это поддержало морально. Я даже премию какую-то литературную получил и чуть-чуть окрылился. Но в кино по-прежнему ничего не складывалось… А однажды по телевизору посмотрел программу про Утесова, про джаз и позвонил Саше Бородянскому: «Слушай, есть интересная тема, давай попробуем придумать какую-нибудь музыкальную комедию!»
Я снимал этот фильм с ощущением, что сделаю его и… брошу кино.
— А откуда взялись такие настроения?
— Да все потому, что на студии фильм этот считался аутсайдером. И вся компания наша подобралась из таких, которых сейчас называют лузерами. Саша Панкратов только что как режиссер снял картину, ее порезали и больше ничего не давали делать, при этом он находился в Москве без квартиры, без денег. Так же и Игорь Скляр — из Курска, ни жилья, никаких точек опоры. Оператор Володя Шевцик с теми же проблемами, ну и так далее... То есть все совершенно ничем не обремененные. В принципе мы фильм делали про себя.
Может, это и помогло… Снимали весело, в Одессе. Конец сентября — октябрь, погода ровная, плюс 25, солнце нежное, море теплое, и, хотя съемки были тяжелыми, в памяти осталось ощущение праздника. Утром, днем вкалывали, вечером гуляли, ночью купались в море. Какие-то девушки бесконечные образовывались рядом с нами, мы с ними любовь крутили. Ну а как по-другому? Молодые же были. Я холостой, уже в разводе, вполне мог себе позволить.
Картина выстрелила. На премьере в Доме кино ее потрясающе приняли. После премьеры, естественно, был банкет. А я тогда жил у родителей. На следующий день отсыпался. Днем меня будит мать и говорит: «Слушай, там какой-то тип названивает, говорит, что Евтушенко. Третий раз уже звонит». А надо понимать, что слава Евгения Александровича Евтушенко в то время была фантастической, зашкаливающей.
И вот я беру трубку и слышу: «Я хотел только сказать, что был вчера на вашей премьере. Поздравляю, потрясающий фильм...» Наговорил еще массу приятных слов и повесил трубку. Я был совершенно ошарашен…
— Примерно в это же время, после «Мы из джаза», вы женились во второй раз…
— Алену я повстречал в компании. Опять очень красивая, опять понравилась, опять влюбился. Она окончила факультет журналистики, потом стала телеведущей (Алена Сетунская (Зандер) впоследствии вышла замуж за голливудского продюсера. — Прим. ред.). Поженились мы очень быстро — месяца через два с половиной после знакомства. Мне 31 год. Уже хотелось создать нормальную семью, были такие мысли — пора.
Через два года у нас появилась дочка, Анюта. В честь моей мамы назвали. Как в любой семье, разное между нами бывало — ссорились, мирились, проблемы какие-то домашние решали, но ничто не предвещало того, что произошло в дальнейшем. В 89-м году меня с «Городом Зеро» пригласили на Каннский фестиваль. Впервые в жизни. Мы нормально попрощались с женой, с дочкой, и я улетел. Возвращение было удивительным, на всю жизнь его запомнил: иду двором, смотрю на темные, мертвые окна нашей квартиры, и странным образом абсолютно отчетливо формулируется мысль: их нет и никогда не будет. Не понимаю почему, но я это осознал четко. Поэтому, когда, войдя в квартиру, увидел записку жены — дурацкую, типа: «Мы уехали в Америку, я хочу Анюте показать Диснейленд», — даже не удивился… Потом проанализировал и понял: ей нужно было очень тщательно подготовиться к отъезду, все оформить, подгадать к моей пятидневной поездке в Канн.
Видимо, ей помогли… Вот и все, с той поры я не видел дочку 20 лет. Ничего о ней не знал. Пытался что-то выяснить, встречался с родителями жены, но они все скрывали. Позже я заочно развелся. По суду выиграл право на воспитание дочери, но реально осуществить это возможности не было.
— Неужели не хотелось побороться за ребенка? Разыскать, забрать? Все-таки фильм «Американская дочь» со схожим сюжетом вы снимали в Штатах…
— Да, в 94-м я три месяца работал в Сан-Франциско и, конечно, мог бы полететь в Нью-Йорк. Наверное, если бы поставил такую задачу, разыскал бы. Но я не стал, решил оставить все как есть.
Понимаете, с годами все притупляется, забывается. Как говорится, время лечит. И кроме того, отбросив эмоции, я начал рассуждать уже более взвешенно. Я думал: вот что я реально могу сделать? Забрать ее? А как? Из Америки шиш заберешь, наши законы там не указ. Это во-первых. Во-вторых, если бы я ее даже как-то исхитрился забрать — стало бы от этого лучше ребенку? Вряд ли. Ведь Анюта жила с матерью, и у меня не было сомнений по части материнских качеств бывшей жены. Матерью она была нормальной, дочку любила, заботилась о ней.
— А просто встретиться с дочкой, поговорить не пытались?
— Нет, потому что и тут возникали вопросы. Непонятно было, нужно ли это дочке? Ведь Анюту увезли, когда ей было всего четыре года, и большая часть ее жизни прошла без меня.
Она от меня отвыкла. Живет в полноценной семье, у нее новый отец… Словом, в какой-то момент я просто поставил в этой истории точку. Решил: даст Бог, Анюта сама меня найдет. Когда ей это будет нужно. Так и случилось. Года три назад, в Нью-Йорке. Ане было уже 24 года. Я прилетал в Америку с «Палатой № 6» и должен был давать интервью одной тамошней знакомой журналистке. И при встрече она вдруг сказала: «Твоя дочь хочет тебя увидеть». Анюта позвонила мне, сказала: «Здравствуй, папа…» — всплакнула. Мы встретились. Вместе поужинали, обо всем поговорили, она впервые услышала мою точку зрения на эту историю. Мать-то рассказывала ей свою версию… Думаю, непросто Ане было все это переосмыслить. Мне тоже нелегко было адаптироваться к реальности. Так странно: моя дочь — абсолютная американка, со всеми их взглядами.
По-русски говорит, но не очень. Энергичная такая девушка, занимается рекламным бизнесом — у нее своя компания, имеющая контракты с крупными американскими кинорежиссерами… Теперь мы время от времени общаемся.
— А с сыновьями от третьего брака?
— С ними я никогда и не расставался. Как раз памятуя свою предыдущую историю, старался максимально присутствовать в жизни моих сыновей — чтобы и их не потерять. Как бы ни устал, как бы ни хотелось отдохнуть, ехал к ним, занимался с ними, брал их с собой в командировки, в отпуск, на дачу. Хотел, чтобы они чувствовали: я рядом. Думаю, первое время мальчишки даже не понимали, что мы с их матерью развелись. Ване тогда было восемь лет, Васе — пять. К счастью, Дарья никогда не препятствовала нашему контакту…
— Тем временем в творчестве вы вышли на взлетную полосу, и дальше все у вас пошло уже только в одном направлении — вверх!
— Ну, об этом уж точно судить не мне, а зрителям.
Просто после успеха «Джаза...» стало проще работать. Следующий фильм был «Зимний вечер в Гаграх». Что приятно, Евстигнеев сам захотел сниматься в моей картине, можно сказать, добивался этой роли, а я ведь пробовал на нее и Ефремова, и Леонова, и еще многих высококлассных артистов. У нас с Евстигнеевым сложились очень хорошие отношения. Бывало, он говорил, посмеиваясь: «Чем отличается хороший артист от плохого? Вот я, допустим, хороший. Почему? Потому что у меня в запасе пять штампов. А у плохих — только один. Вот и вся разница». Остроумный, прекрасный собеседник, очень живой, естественный.
Любил выпить, обожал женщин, хотел, чтобы его любили...
А на съемках «Курьера» мы подружились с Володей Меньшовым, с тех пор и дружим. И тогда же мы очень сошлись с Олегом Басилашвили. Актер он, конечно, совершенно блистательный, с сумасшедшим диапазоном — от драмы до фарса. И человек немыслимого обаяния. Хотя взгляды у нас совершенно разные. Он демократ, либерал, а я вроде бы государственник, в связи с чем у нас всегда происходили жаркие споры, до посинения. Но вот что интересно: это никогда не мешало нам искренне любить друг друга… «Курьер» имел успех и стал самым «кассовым» из моих фильмов. А ведь снял я его по чистой случайности. У меня не было интереса делать картину по своей собственной повести, и снимать ее намеревался Андрей Эшпай.
Но сценарий у него не приняли по идеологическим соображениям — герой не тот. К этому времени я как раз закончил «Зимний вечер...», и Саша Бородянский предложил: «Может, все-таки попробуешь, твоя же повесть». Я решился. И на этот раз заявку приняли. Наверное, потому, что уже пришел Горбачев. Как-то сразу, резко почувствовалось, что атмосфера в стране изменилась.
— Карен Георгиевич, а почему при вашей достаточно любвеобильной жизни вы никогда не снимали фильмы о любви?
— Да, меня часто упрекали в этом. Ну, вот сейчас, можно сказать, сделал. (Смеясь.) Нате, получите, «Любовь в СССР»! В конце февраля картина выходит на экраны. На самом деле это переделанный вариант «Исчезнувшей империи».
Почему-то мне захотелось это сделать. «Исчезнувшая империя» была для меня ностальгической — словно прощание с советской эпохой, к которой я был очень привязан, ведь это мое прошлое. А новая картина получилась совсем другой. Это просто лирическая история из жизни 70-х годов прошлого века. Любовный треугольник, вечные взаимоотношения, которые могут быть в любые времена...
— Ну все-таки времена, поколения тоже имеют значение… Ведь ваши родители, к примеру, жили совсем по-другому, чем вы…
— Да, мама с папой прожили в единственном браке без года 50 лет. Отец происходил из рода армянских князей Мелик-Шахназар. До революции его дед был управляющим в Баку, в нефтяной компании братьев Нобель. По специальности папа — юрист- международник.
Фронтовик, орденоносец, командир разведки артиллерийской бригады. А мама моя — русская, из очень бедной семьи. Родилась в селе Салганы Нижегородской области. В Москве она отучилась на каких-то курсах товароведения, работала на овощебазе. Это потом уже, когда я родился, она поступила на заочное отделение театроведческого факультета ГИТИСа. Как отец умудрился стать номенклатурным работником (Георгий Хосроевич Шахназаров — политолог, доктор юридических наук, член-корреспондент Академии наук СССР, последние годы был помощником Михаила Сергеевича Горбачева. — Прим. ред.), для меня до сих пор загадка. Потому что по сути своей он абсолютно не соответствовал партийной номенклатуре. Вел себя свободно, независимо. Рисковал: дружил с диссидентами, активно поддерживал крамольный Театр на Таганке, читал запрещенную литературу.
— Почему вы, сын такого влиятельного отца, не пошли поступать в традиционный МГИМО, а совершили неожиданный виток в сторону ВГИКа?
— Все-таки атмосфера в нашей семье была художественная.
Каждые выходные к нам приходила уйма папиных друзей. Часто бывали Любимов с Целиковской, Высоцкий… Естественно, в отличие от многих моих сверстников, у меня была возможность ходить в любые театры. Плюс мы с родителями посещали все художественные галереи, выставки. А почему выбор пал именно на кино?.. Теперь-то я уже точно знаю: когда человек идет в эту сферу, его прежде всего прельщает праздничная сторона — красивые женщины, необыкновенная жизнь, слава, награды.
Это стимулирует. И я не был исключением. К сожалению, только начав работать в этом мире, понимаешь, насколько он непрост. Сейчас я своим студентам на высших режиссерских курсах говорю: «Ребята, имейте в виду: вы выбрали профессию, в которой в 99,9 процента случаев у вас ничего не получится. Риск колоссальный, очень мало тех, кто достигает успеха». Профессия очень жесткая, в ней нет середины — либо ты должен иметь успех, либо проиграл. К сожалению, тут недостаточно только дарования. Огромную роль играет везение.
— Папина фамилия помогла при поступлении?
— Конечно, сыграла роль. И это единственный в моей жизни блат, потому что в дальнейшей работе уже ничье имя не помогло бы.
Кино за тебя никто не снимет.
— Теперь режиссуру осваивает ваш сын Иван, уже получивший приз за свой дебютный короткометражный фильм...
— Видит Бог, я сыновей совершенно не готовил к кино, искренне не желал, чтобы они этим занимались. А им хочется! Вот младший скоро оканчивает школу и, чувствую, тоже пойдет в этом же направлении. И тут ведь не только мои гены сыграли роль. По линии Дарьи очень кинемато-
графическая семья. Дед — один из лучших звукорежиссеров страны, сделавший больше ста картин, в числе которых «Летят журавли»; прадед — оператор фильма «Путевка в жизнь», режиссер фильмов «Наш дом», «Хождение за три моря». Поэтому какими словами их можно отговорить?
Сказать им, что я руку себе отрежу, если они пойдут в режиссеры?! (Смеется.) Единственное, о чем я их серьезно предупреждаю, — это что шансов у них почти нет...
— Ну конечно, при таком-то папе — гендиректоре «Мосфильма»...
— Ну, во-первых, папа не вечен. А во-вторых, повторяю: какой бы пост ни занимал родитель, снимать фильмы за своих детей он не сможет, все равно сражаться им придется в одиночку. Да еще и фамилия будет довлеть — сравнивать постоянно станут, да пенять, что отец помогает. Над старшим это и сейчас уже висит. Но ничего, пусть терпят, сопротивляются и сами прокладывают себе дорогу…
