«До последнего дня муж надеялся, что еще выйдет на сцену. За год до своего ухода Анатолий Равикович перенес клиническую смерть. Врачи говорили: «Вряд ли выживет!» Но тогда Равик очнулся…»
Первым, что корреспонденты «7Д» увидели в питерской квартире Ирины Мазуркевич, оказался большой механический попугай. Он захлопал крыльями и картаво сказал: «Здгавствуй, как дела?» Хозяйка смотрит на игрушку с грустью: «Я подарила его Равику на день рождения.
Незадолго до... трагедии. Равик хотел настоящего, но из-за занятости мы не могли себе позволить». Прошло полгода со дня ухода из жизни Анатолия Равиковича, прекрасного артиста и любящего супруга. С Ириной они прожили более тридцати лет. Рассказывая о нем, она нет-нет да и собьется на настоящее время. Не привыкла еще говорить о своем Равике — как называли его близкие — «был»…
— Равик умер 8 апреля этого года. На следующий день мне позвонил Миша Боярский. Сказал, что у его дочери Лизы родился сын Андрей. Мы сопоставили время, и выяснилось, что между рождением мальчика и смертью Равика прошло буквально несколько часов. Словно Равик ждал появления на свет Андрея, чтобы уйти. Может быть, это покажется странным, но я верю, что душа мужа вселилась в этого маленького человечка, внука Боярского.
Пока малыша я не видела. Но хочется надеяться, что он вырастет таким же талантливым человеком, как Анатолий Равикович.
Почти каждый день я езжу на Волковское кладбище. Не только потому, что там могила Равика. Мы с ним там часто гуляли молодыми, на заре нашей истории. Тогда Равик еще жил со своей семьей, да и у меня были отношения с молодым человеком, с которым мы вместе приехали в Ленинград из Горького. Встречаться нам с Равиком было негде. И вот летом ездили на кладбище, а зимой, прячась от холодов, катались допоздна на трамваях. Но мы были так счастливы!
Наша любовь началась с одного взгляда. Да-да, такое бывает в жизни, не только в кино или в книгах. Правда, это был не первый взгляд. В марте 1977 года, окончив Горьковское театральное училище, я приехала в Ленинград по приглашению художественного руководителя Театра имени Ленсовета Игоря Владимирова.
Мне было неполных 19 лет, но я уже была узнаваемой актрисой. Я ведь рано начала сниматься — еще учась на втором курсе, сыграла главную роль в фильме Виктора Титова «Чудо с косичками». И меня начали приглашать в кино. До переезда в Ленинград уже снялась в фильмах «Сын председателя» и «Сказ про то, как царь Петр арапа женил». Но все равно было очень лестно, что меня пригласили в такой популярный театр с такой звездной труппой: Алиса Фрейндлих, Михаил Боярский, Леонид Дьячков, Алексей Петренко, Анатолий Равикович. Театр — на пике популярности, хотя артисты не были известны широкому зрителю, не успели еще сняться в своих звездных ролях. Но и про Алису, и про Равиковича нам рассказывали педагоги в училище.
Первым спектаклем, который я увидела, были «Люди и страсти». В нем Равикович играл деревенского писаря мудреца Аздака. Это была такая трагикомическая роль. Зрители смеялись, когда он произносил: «Я тебе сто раз говорил: совсем у меня не доброе сердце. Я человек умственный». А когда с петлей на шее перед виселицей читал притчу о том, какая религия самая истинная, люди в зале плакали. Я была потрясена! Влюбилась в него. Но… как в актера. Воспринимать его как мужчину мне было сложно. Он казался таким старым! На сцену выходил чаще в ролях пожилых людей: в седых париках, с усами. А ведь ему тогда было всего лишь сорок лет. Но если учесть, что мне-то самой девятнадцать… В таком возрасте все, кому за тридцать, кажутся очень уж взрослыми. (Улыбается.) И вот однажды я встретила Равика за кулисами без грима.
Мы посмотрели друг на друга. И он таким молодым мне показался! У него были совсем юношеские глаза! Тогда и пробежала та самая искра, о которой часто пишут поэты и писатели. Я до мельчайших подробностей запомнила этот момент. Помню даже, что сама была в импортной зеленой кофточке, которую во времена съемок фильма «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» мне подарил Высоцкий.
— Владимир Семенович за вами ухаживал?
— Мне было 16 лет, я абсолютно не представляла себе масштаба его личности. Просто в силу характера я не была навязчивой, не смотрела на него, как на идола, мне ничего не надо было от него. Когда Высоцкий выходил из театра или со съемок, его всегда окружала толпа поклонников с подарками.
И при этом он был очень одинок. Ведь ненормально, когда жена находится в одном городе, муж — в другом. Тем более в разных странах. Как бы они с Мариной Влади ни любили друг друга, долго жить в разлуке — это же невыносимо, очень тяжело. А ведь еще Высоцкого тяготили запреты на творчество. Режиссер Александр Митта утвердил его на роль арапа с большими сложностями. Песни Высоцкого, которые должны были прозвучать в фильме, Митта отстоять так и не смог. Когда я приходила к Владимиру Семеновичу в гости, он мне их пел. Помню про птицу гамаюн:
Душу, сбитую утратами да тратами,
Душу, стертую перекатами,
Если до крови лоскут истончал,
Залатаю золотыми я заплатами, Чтобы чаще Господь замечал!
Только позже, когда Высоцкого уже не было в живых, я по-настоящему осознала, о чем он пел.
От него у меня остался сборник стихов русских поэтов, та зеленая кофточка и две пластинки. На одной написано: «Ты глупый белобрысый дурачок».
— Как же развивались ваши отношения с Анатолием Равиковичем после того судьбоносного взгляда?
— Хоть между нами и пробежала искра, мы не сразу показали друг другу, что влюблены. Дальше началось самое сложное. Конечно, я чувствовала, что нравлюсь Анатолию Равиковичу. Например, выходила вечером после спектакля из театра и видела, что он высматривает меня, прячась за машинами. Его выдавали ботинки, которые виднелись в дорожном просвете.
Потом Равик шел за мной по другой стороне улицы, стараясь остаться незамеченным. А я делала вид, что не вижу его. Заходила в метро и уезжала. Так продолжалось полгода. Только на новогоднем вечере в театре, когда он пригласил меня на танец, я наконец услышала слова о его чувствах. На что ответила: «А я знаю это. И вы мне тоже нравитесь». Но и потом наши отношения развивались плавно, постепенно. Равик мучился. У него ведь росла дочь Маша, она младше меня всего лишь на десять лет. Мне-то легче, у меня никаких обязательств, семьи не было. Со своим молодым человеком я быстро рассталась. Равику нашептывали «добрые» люди: «Через два года она тебя бросит, и что ты будешь делать? Одумайся! Останешься ни с чем». Но однажды он все-таки решился, пришел ко мне в комнату общежития с чемоданчиком и остался.
— У вас не было чувства вины за то, что вы разрушили его семью?
— Не было. Потому что я не уводила его из семьи. Он сам ушел. Причем не сразу. Был долгий период отношений, пока стало понятно, что по-другому нельзя. Официально мы расписались только через три года после знакомства.
— Странно, но в вашем семейном фотоальбоме нет фотографий со свадьбы...
— А мы и не фотографировались. На свадьбу у нас было только пятьдесят рублей — эти деньги мне дало государство, потому что я впервые вступала в брак. Где отметить — проблема! Незадолго до этого я получила комнату в коммуналке. Лучше, чем общежитие, но гостей туда все-таки немыслимо пригласить.
Ресторан для нас был слишком дорогим удовольствием. А потому нас любезно пригласила к себе Алиса Фрейндлих. Собрались только близкие. Был сводный брат Андрея Миронова Кирилл Ласкари, Алиса с супругом Юрием Соловьем (к тому времени она уже рассталась с Игорем Владимировым) и несколько коллег из нашего театра. Поначалу было душевно и весело. А потом... В разгар вечера я увидела, как Равик целует ручку одной женщине, работнице театра. Ну я обиделась, заревновала. Два часа просидела, закрывшись в ванной. Плакала. Меня все уговаривали открыть, поговорить. Молодая была, максималистка, хотелось внимания к себе. Так и прорыдала там, пока гости не ушли. Утром позвонил Кирилл Ласкари и сказал, что ночью умер Высоцкий. Вот и пойми, что это за слезы были…
— Анатолий Юрьевич рассказывал, что, когда он начал лысеть, вам это не нравилось и вы пытались с этим бороться…
— Глупости!
Это сам Равик стеснялся лысины. В то время, когда мы познакомились, у него уже на голове было... Знаете, как у Александра Лукашенко, три волосинки с одной стороны, которые он перекидывал на другую. И к тому же обильно поливал лаком. Особенно старался, когда я смотрела спектакль из зала. Он бегал по сцене и придерживал этот хохолок на голове. Ему казалось, что такая «прическа» молодит. Однажды я не выдержала и сказала: «Хватит, давай подстригись налысо. Так будет лучше». И он послушался.
— На экране Равикович часто выглядит таким беззащитным… Вам приходилось когда-либо заступаться за него?
— Бывали такие случаи. Помню, возвращались с ним поздно вечером домой. И подошли двое парней, попросили у Равика закурить. Пока он доставал сигареты, я заметила, что парни как-то странно, с ухмылкой посматривают друг на друга. Я сообразила, что не просто так подошли, что-то сейчас будет. И как закричу на них. Руками замахала, ногами затопала. В общем, первой на них «наехала». От неожиданности они убежали. Равик так ничего и не понял тогда. А однажды стоим с ним в очереди за растворимым кофе. Смотрю, один наглец пробирается без очереди, покупает кофе и уходит. Потом снова появляется и опять лезет впереди всех. И так несколько раз. Я возмутилась: «Молодой человек, встаньте в очередь, как все. Не наглейте». Он начал на меня орать, надвигается с кулаками, обзывает. И тут Равик не выдержал — ударил его по лицу. Они сцепились, повалились на пол.
Я испугалась, что мужу станет плохо, — сердце же больное. А все вокруг стоят смотрят. Тогда оттащила Равика в сторону, достала из сумки газовый баллончик и распылила прямо перед лицом того мордоворота. Пока он приходил в себя, к нам кинулись работники магазина: «Выбегайте через черный ход. Это же бывший зэк, с ним связываться опасно». Мы и убежали.
— В чем-то Равикович все-таки был похож на своего героя — Льва Евгеньевича Хоботова!
— Нет. Он умел многое смастерить. Когда Равик впервые пришел ко мне, еще в общежитие, первым, что бросилось ему в глаза, была голая лампочка под потолком. И он притащил из театра проволочную корзину для мусора, сделал из нее люстру... Да вон, посмотрите! В прихожей вместо антресолей придумал и соорудил полочки для книг.
Равик очень любил домашний уют. Чтобы занавесочки были хорошие, абажурчики. Часто сам покупал какую-то утварь, любил переставлять мебель. В этом плане был настоящим семьянином, домашним человеком. В первом браке он и стирал, и убирал, и посуду мыл. А в нашей семье я многое взяла на себя. Мне казалось естественным, что хозяйством все-таки занимается женщина. Этому я научилась у своих родителей.
— В своей книге Анатолий Юрьевич вспоминает о нищем военном детстве. Нужда как-то сказалась на его характере?
— Думаю, да. Равик был очень экономным. Порой я ему не называла реальной цены на какие-то вещи, чтобы не огорчать. Ему обязательно надо было знать, что дома есть деньги на черный день.
В этом мы с ним похожи. Нужен загашник. Никогда мы не жили в долг, никогда не тратили последнее, не брали кредитов. Копили и покупали то, что нам нужно. У нас профессия такая: не знаешь, что будет завтра. Сегодня ты здоров, можешь работать, а что потом — неизвестно. Мы всегда это понимали. Равик часто говорил: «Не надо ничего мне покупать. У меня все есть». А потом выяснялось, что на какой-нибудь вечер ему и надеть-то нечего. До нашей совместной жизни он помимо спектаклей и съемок давал очень много концертов. Старался заработать при любой возможности. Когда мы начали вместе жить, я запретила ему столько выступать. Это отражалось на здоровье. Сердце у Равика было слабое. Он еще в юности перенес тяжелую ангину, после чего началось осложнение.
— Вы никогда не скрывали, что одно время вам самой пришлось подрабатывать частным извозом на машине?
— Это было в начале 1990-х. Тогда непонятно было, что же будет с театром дальше. Люди мало ходили на спектакли. И я задумалась: что же делать? Вот ради любопытства — а смогу ли я? — в один прекрасный день надела кепочку, темные очки и поехала к Московскому вокзалу. Помню, радовалась, что пассажир попался неместный — темнокожий парень, откуда ему знать актрису Ирину Мазуркевич? Подвезла его к какому-то общежитию. Оттуда взяла еще одного иностранца. Потом осмелела и возила наших, русских, но они тоже меня не узнавали. Так целый день и проездила. Знаете, заработала тогда больше, чем за месяц в театре. И успокоилась: случись перерыв в работе, я не пропаду.
(Смеется.) Но больше извозом подрабатывать не пришлось.
— В 1981 году у вас родилась дочь Лиза. Анатолий Юрьевич пишет в книге, как вы специально подгадывали день ее рождения — в декабре. Почему?
— В театре работа распланирована на год вперед. Заранее известно, когда состоятся очередные гастроли, премьеры… И вот, зная, что самым свободным временем у нас будет декабрь 81-го года, мы с Равиком и постарались подгадать так, чтобы дочь родилась именно в этот период, успела немного подрасти до того, как придется куда-то ее везти. Оставить-то не с кем было. Так и получилось — Лиза родилась в конце декабря, а уже в мае мы все вместе отправились на два месяца на гастроли: сначала Иркутск, потом Красноярск... Помню день, когда она появилась на свет.
С утра я чувствовала себя неважно, что-то как-то неуютно было в животе. Равик уезжал в Москву на съемки «Покровских ворот». Должны были снимать сцену Хоботова и Людочки на катке. Планировал на несколько дней. Я говорю: «Постарайся вернуться хотя бы через два дня, я вот-вот рожу». Он пообещал и уехал. Чувствую, что-то нехорошо мне. Стучусь к соседке по квартире. Объясняю симптомы — когда это началось, как происходит. А она: «Да у тебя целый день уже схватки!» Вызвали «скорую», меня отвезли в роддом. Рожала в те минуты, когда Равик уже ехал в поезде. Но о том, что у него родилась дочь, он узнал лишь спустя день, когда зашел к нашей общей московской подруге. Тогда ведь мобильных телефонов не было, как ему срочно сообщишь-то?! Когда Равик вернулся в Ленинград, мы с дочерью ждали его уже дома.
— Кстати, Анатолий Юрьевич переживал, что его узнают только по Хоботову из «Покровских ворот»? Хотя было и много других работ в кино и в театре...
— Его это огорчало. Равикович в театре и Равикович в кино — совершенно разный. В фильмах нет и сотой доли того, что представлял из себя Равик на сцене. Это был великий артист! К сожалению, в кино попал поздно. Мало приглашали. Наверное, режиссеров смущала и национальность, и фамилия, и внешние данные.
— Равикович с обидой вспоминал, как однажды режиссер Алексей Герман вызвал его на пробы в фильм «Мой друг Иван Лапшин». А потом выяснилось, что давать роль ему никто не собирался — нужно было просто за камерой подыграть артисту Николаю Губенко...
— Конечно, он переживал из-за таких ситуаций. В этом плане Равик был ранимый. Для него как для мужчины такие вещи были унизительными. Но он всегда держал обиду в себе. А я его за это ругала, проводила с ним беседы. Чтобы он посмотрел на ситуацию с другой стороны, чтобы находил в этом для себя выгоду.
— Вам в кино повезло больше, чем Равиковичу. «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», «Трое в лодке, не считая собаки», «Тайна «Черных дроздов»... А как вы потрясающе сыграли и спели в фильме Эльдара Рязанова «О бедном гусаре замолвите слово»!
— Возможно, у меня больше известных картин, чем у мужа. Но, знаете, для нас кино всегда было на каком-то последнем месте. В первую очередь мы любили театр, а съемки — это средство подработать.
Хотя сниматься у некоторых режиссеров, например у Рязанова, было счастьем! Огромная удача — поработать с Евгением Леоновым. К сожалению, вне съемок мы не общались. Евгений Павлович вообще был весь в себе. Приходил на съемки сосредоточенный. Больше молчал, особенно ни с кем не общался. Отработает сцену и скроется от лишних глаз где-нибудь в комнатке. Ждет, пока вызовут... Даже подумать страшно — столько из жизни ушло моих партнеров, с кем довелось сниматься. Миронов, Высоцкий, Леонов, Гердт... Вот и Равик теперь лежит рядом с Петром Вельяминовым, Исааком Шварцем, Андреем Петровым.
— Первый инфаркт у Анатолия Юрьевича случился еще в 1995 году...
— (После долгой паузы.) С самого раннего утра Равик жаловался, что тянет в груди.
Некомфортно ему было. Я уложила его на диван и вызвала «скорую». Врачи сделали кардиограмму. Тут и выяснился диагноз. А мне вот-вот идти в театр, вечером спектакль. Позвонила, попросила поставить вместо первого акта второй (мы играли рассказы Чехова, и такой перемены зрители не заметили бы). Иначе я не успевала отвезти мужа в больницу. Равика перенесли в машину «Скорой помощи», тут оказалось, что лопнуло колесо. Февраль. Холодно. Я трясусь, но больше от страха и волнения. Мечусь, рыдаю. Знаете, я много слышала, как артисты говорят: «Даже когда умрет кто-то из близких, все равно выйду на сцену и буду играть!» Не понимаю этого. Я, во всяком случае, тогда думала только об одном: лишь бы муж выжил! И не надо никаких спектаклей! Все, кроме здоровья Равика, для меня стало безразлично. Врач кое-как уговорил меня все же ехать на работу: мол, лечение мы уже начали, Анатолий Юрьевич под капельницей, ваше нервное присутствие здесь не нужно.
В тот вечер на спектакль пришла одна театральная критикесса. На следующий день я прочитала в газете, что Мазуркевич играет нервно, какая-то истеричная, лицо заплаканное. Что я могла ответить этой женщине?! Не дай бог ей оказаться на моем месте...
— Ирина, а онкологическое заболевание у Анатолия Юрьевича все-таки было или не было? Писали на эту тему разное…
— Не хочется мне говорить о болезнях Равика… Никакого рака легких, как писали газеты, у него не было. До последнего дня он хотел играть и работать. Надеялся, что еще выйдет на сцену. Мало кто знает, что за год до своего ухода Равик пережил клиническую смерть.
Мне тогда врачи в реанимации говорили: «Вряд ли ваш муж выживет!» Но он очнулся. Помню, как мне позвонили в театр (я тогда была на репетиции) и сказали: «Срочно приезжайте. Анатолий Юрьевич пришел в сознание. Буянит, не хочет без вас пить лекарства, кушать и вообще что-либо делать. Требует вас к себе». Я бросила все и побежала... Сейчас мне кажется, что, как настоящий артист, Равик тогда срепетировал свой уход... Словно та клиническая смерть была репетицией настоящей...
— У вас подрастают два внука — Ева и Матвей. Кто из них больше похож на Анатолия Юрьевича?
— Недавно я как раз сказала дочке, что на одной фотографии Ева похожа на Равика. А она в ответ: «Мне няня еще неделю назад это говорила». Внучке еще нет трех месяцев, все, конечно, изменится.
А Матвею скоро будет три года. Мне кажется, он унаследовал что-то из характера дедушки. Такой увлекающийся ребенок, творческий. Равик очень его любил. У меня хранится видеозапись, где он с внуком на даче играет. Держит Матвея за руки и поет смешную еврейскую песенку:
Отчего ты, Хая, тощая, сухая?
Оттого, что Йося взял меня и бросил.
Отчего ты, Йося, взял ее и бросил?
Оттого, что Хая тощая, сухая...
Оба смеются... Недавно внук показывает на кресло, где любил отдыхать Равик, и спрашивает меня: «А где дедушка?» Я ничего объяснить не могу. Плачу, а в душе радуюсь, что Матвей помнит Равика.
