«Любимов был разный. Иногда очень добрый, мягкий ко всем. А мог так унижать артистов, что мало не покажется. «Вот что вы делаете?! Возьмите тряпку, а на своей реплике швырните ее туда — ведь сцена про это!» Берешь тряпку, тащишь, швыряешь, а Любимов: «Что вы делаете? Зачем, как в плохом театре, взяли и кинули тряпку?!» Было непонятно — то ли он издевается, то ли просто забыл, что говорил», — вспоминает актриса.
— Ирина, недавно я увидела ваше фото вместе с сыном и поразилась: Ваня так вырос!
— Да, вымахал — 185 сантиметров. И, мне кажется, это не предел, Ване ведь только шестнадцать исполнилось.
— Он очень похож на отца — Валерия Золотухина...
— Ваня все-таки покрупнее, помощнее... Сын точно так же, как и отец, не может находиться в конфликте с близкими людьми. Конечно, сейчас у сына переходный возраст, может и нагрубить. Но потом сразу подойдет: «Мамочка, обними меня, поцелуй...» И не отвяжется — ему нужно обязательно снять конфликт. Вот недавно мы купили Ване ожерелового попугая. Привезли из магазина, выпустили полетать, а попугай не хочет в клетку возвращаться, сел на карниз и на нас смотрит. Я начала дергать занавеску, чтобы согнать его, а Ваня кричит: «Не надо, для Феликса это стресс!» И чуть не зарыдал. Такая бесконфликтность, нежность была и в его отце, тот вообще терялся от любого проявления агрессии.
— Ваня вспоминает папу?
— Время от времени, ведь Ване было восемь лет, когда отца не стало. Но иногда вдруг скажет: «Мне кажется, что мы с батей сейчас бы поржали». Или: «Наверное, мы бы с отцом весело жили...»
— А чем сын сейчас занимается?
— Учится в десятом классе. Пока был на карантине, вдруг увлекся музыкой. Мы купили электрогитару, и он, занимаясь с педагогом онлайн, так ее освоил, что не верю своим ушам! В семь лет Ваня пошел в музыкальную школу на вокальное отделение. Проучился недолго, даже стал лауреатом международного конкурса певцов имени Лемешева — в своей возрастной категории. Но ему не нравился классический репертуар, манера, а уж за сольфеджио или за фортепиано Ваню было просто невозможно усадить. В результате из музыкалки пришлось уйти. А теперь вот «очнулся»...
Еще Ваня в последнее время занялся танцами — современными. Никак этого не ожидала, потому что сын всегда был некоординированный, непластичный — прямо как папа. Я расстраивалась: ну почему Ваня в этом смысле не в меня пошел? Ведь если он выберет сценическую профессию, пластика ему очень понадобится... И вдруг Ваня начал ездить на танцы на другой конец города. Сейчас так двигается, что диву даюсь!
— Думаете, сын станет актером?
— Не знаю, но если станет, то актеру любой навык пригодится. Мы же создаем иллюзию, что прекрасно играем на рояле, великолепно танцуем, лихо скачем на лошади. А для этого надо хоть немного, но владеть тем, что изображаешь. Когда двадцать лет назад я сыграла в спектакле Театра на Таганке «Марат и маркиз де Сад», в одной газете написали: «На роль Шарлотты Корде Любимов взял скрипачку», в другой — «цирковую эквилибристку», а в третьей — «вокалистку». А я просто в детстве понемногу всем занималась. В музыкалке пять лет проучилась — теперь могу сыграть и на фортепиано, и на скрипке, и на трубе (у меня дома их целых две — моя и папина, он был военным музыкантом). Шашками занималась, лыжами, плаванием, легкой атлетикой, фехтованием. Меня даже взяли в школу олимпийского резерва по баскетболу, хотя я была невысокая. Тренер сказал: «Ладно, возьмем, уж больно хорошо Линдт трёхи закидывает» — трехочковые броски. Однако, когда начались бесконечные тренировки, баскетбол я бросила. В конце концов пошла в университет на журналистику. И только потом поступила на актерский. Так что пусть сын пробует разные предметы. Что касается его будущей профессии, то это явно не физика и химия, а что-то творческое.
Сцены сын никогда не боялся, с детства привык к ней. Ване было три года, когда нас с Золотухиным пригласили выступить на открытии какой-то академии. Сына некуда было девать, и мы взяли его с собой. По дороге объясняю: «Ванечка, ты веди себя хорошо, потому что мама с папой должны работать, денежку зарабатывать». Нас посадили в первый ряд, ректор объявляет: «К нам пришли народный артист России Валерий Золотухин… — Валерий Сергеевич встает, кланяется публике. Ректор продолжает: — актриса Театра на Таганке Ирина Линдт... — поднимаюсь, кланяюсь, — со своим сыном Ванечкой». И тут Ваня вскакивает и кланяется — честное слово, мы его этому не учили. Зал умер от смеха. Потом Золотухин вышел петь «Где среди пампасов бегают бизоны…», и Ваня снова вскочил, выбежал на сцену и стал танцевать. А в финале мы дуэтом исполнили романс «Я вас любил»: я с гитарой села на стул, а Валерий Сергеевич встал за мной.
Ваня смотрит — чего-то в этой композиции не хватает, подошел к нам, встал посередине и положил руку на ручку кресла, как на старых семейных фото. Зал взвыл от хохота, мы и сами уже не могли петь — смех разбирал. И только Ваня сохранял серьезность и не кололся. В конце нам цветочки подарили, а сыну — шоколадку и шарики. Выходим, а он так серьезно говорит: «Ну вот, мамочка, поработали немножко». Я чуть не расплакалась... В пять лет Ваня играл в Театре Луны в спектакле «Ваня в сарафане», который я сама поставила. Кстати, тогда мне казалось, что это нормально — говорить малышу, что он должен что-то делать. А сейчас смотрю на пятилетних и не понимаю, как я своего заставляла! Были у сына и съемки в кино...
— На главную роль в фильм «Eins, Zwei, Drei» («Раз, Два, Три») наверняка вы его пригласили — как режиссер проекта...
— В смысле — по блату? (Смеется.) На самом деле там была безальтернативная ситуация. Надо было очень быстро найти заводного парнишку — из российских немцев. Потому что проект задумывался Международным союзом немецкой культуры как мотивационный: по сюжету русский мальчик не хочет изучать язык предков — немецкий. Но приезжает в детский летний лагерь в Германию, в Шварцвальд, и его взгляды меняются. А во второй серии немецкие друзья встречаются на Алтае (там много немецких поселений)... Сценарий фильма практически списывался с Вани. Он же ни в какую не хотел учить немецкий! Когда в школе надо было выбирать второй иностранный, предпочел испанский —как его друзья. Убеждала сына, что у него на четверть немецкая кровь, что папа хотел, чтобы он знал немецкий, но Ваня ни в какую! А когда оказался в Германии, с ребятами пообщался, вдруг сказал: «В школе выберу немецкий». И быстро догнал тех, кто уже год учил этот язык. Сейчас мы сменили школу, а в ней немецкого нет. Но когда начнем снимать последнюю, третью серию фильма — чтобы настоящее «Eins, Zwei, Drei» получилось, — надеюсь, Ваня язык подтянет...
— Сами немецкий знаете?
— Так себе, хоть у меня папа — немец и хорошо знал немецкий. Но в семье мы всегда общались на русском. Я родилась и до 15 лет жила в Алма-Ате. В школе учила английский. А когда в старших классах оказалась в Германии (туда перевели служить папу) и пошла на языковые курсы, у меня началась такая каша в голове, что на уроках английского я отвечала по-немецки. Пришлось бросить. Но все равно язык предков «преследует» меня всю жизнь. Много раз я пела немецкие песни на концертах. А сейчас играю роль Марлен Дитрих в спектакле МХАТа имени Горького «Нюрнбергский вальс» — пою, конечно же, на немецком.
— Ваш недавний переход во МХАТ из Театра на Таганке, где вы играли 26 лет, где встретили Валерия Золотухина, стал для всех неожиданностью...
— В свое время на «Таганку» я попала очень необычно. На третьем курсе Щукинского училища молодой режиссер Эрвин Гааз (он учился на курсе Юрия Петровича Любимова) пригласил меня поработать в своем театре русских немцев «Гистрион». Видимо, этой труппе, небольшой, располагавшейся в подвале, чтобы получить финансирование, очень были нужны актеры с немецкими фамилиями, пусть даже без знания языка. Когда Гааз подготовил спектакль, он показал его зав. труппой Театра на Таганке Нине Яковлевне Шкатовой. А она сказала: «Вот эту девочку надо показать Любимову — это то, что он ищет…» Нина Яковлевна дала мне задание учить роль Катерины Николаевны в «Подростке» Достоевского — Любимов ставил тогда этот спектакль одновременно в Финляндии и в Театре на Таганке. В тот день, когда Юрий Петрович вернулся в Москву, меня выпустили на сцену. Любимов увидел новенькую и завелся: вышел на сцену, стал сам подавать реплики за главного героя. И это было очень необычно, весело! Так в середине третьего курса я попала на «Таганку»... А ведь студенты показываются в театры только в конце четвертого курса, и конкуренция огромная. Только когда поступаешь в актерский вуз, понимаешь, что труппы в театрах не резиновые. И куда деваться всем выпускникам? Я даже думала, что после училища придется возвращаться в Алма-Ату. А тут все так легко получилось.
— О методах работы Любимова разное говорят...
— Любимов и был разный. Иногда очень добрый, мягкий ко всем — просто папочка. А мог так унижать артистов, что мало не покажется. Репетируешь, а он говорит: «Вот что вы делаете?! Возьмите тряпку, тащите ее за собой, а на этой реплике швырните ее туда — ведь эта сцена про это!» Берешь тряпку, тащишь, швыряешь, а Любимов: «Что вы делаете? Зачем, как в плохом театре, взяли и кинули тряпку?! Положите ее и больше не трогайте!» Было непонятно — то ли он издевается, то ли развлекается, то ли просто забыл, что говорил. Меня это поначалу бесило, я дергалась, не понимала: что же такое? А потом увидела, как спокойно реагируют корифеи: «Ну, вот такой у нас Юрий Петрович». И поняла: если хочешь работать с режиссером, надо мириться с его характером. Не можешь принять его — надо уходить...
С одной стороны, мне казалось, что Любимов ко мне как-то по-особому относится. Однажды на репетиции он сказал артистам: «Вы ничего не умеете — всех вас повыгоняю, и ни один театр вас не возьмет. Только Линдт возьмут, потому что она все умеет: и петь, и танцевать, и на шпагат сесть!» Еще он всегда отпускал меня в проекты вне театра. Я брала отпуск на полгода, когда выпускался мюзикл «Норд-Ост». В английский проект отпустил на два месяца. И в Японию к Тадаси Судзуки — всемирно известному режиссеру и педагогу, в его спектакле «Сирано де Бержерак» я сыграла Роксану, была единственная русская, остальные все японцы...
С другой стороны, после успеха «Норд-Оста» — а афишами этого мюзикла была оклеена вся Москва — Любимов отыгрался на мне по полной. На каждой репетиции говорил: «Этому вас в мюзикле научили? Зачем в этой роли вы мне звезду играете?» Но при всех сложностях Любимов был личностью, эпохой. Даже когда его спектакли уже казались труппе скучными, все равно Театр на Таганке — это был определенный уровень, за который никогда не было стыдно.
— Но труппу много лет сотрясали скандалы, и в конце концов Любимов был вынужден уйти из театра, который создал...
— Глупо утверждать, что труппа вынудила худрука уйти. Ну, были у нас группки вечно недовольных, но чтобы Любимов не мог с ними справиться? В это невозможно поверить. Уйти из театра было решением самого Юрия Петровича (Каталин, жена, помогла ему в этом смысле). Может, ему просто надоело, может, устал — все-таки ему было 94 года. Или понял, что коллектив уже не объединить.
Угомонить актеров очень легко — мол, не нравится, пишите заявление, и сто человек на ваше место тут же придут. Артисты в театре весьма подневольные существа: стараются держаться за свое место, бунтовать опасаются, потому что социально не защищены. Ведь контракты теперь заключаются на год. Надоел — тебя выкинули, иди куда хочешь. Получается страшная зависимость — от чужого настроения, вкуса, интриг...
— А вы все-таки почему ушли из «Таганки»?
— Почувствовала, что стала не нужна. Все мои спектакли были сняты, а новых не предлагали. Пять лет меня не занимали в репертуаре, и было очевидно, что и не собираются. А я никогда не буду выяснять, почему вы меня не занимаете, почему не любите. Спокойно вместе со своими друзьями занималась другими делами: Культурным фондом Валерия Золотухина, Детским театральным центром «Премьера». Скучно не было!
А этим летом забрала трудовую книжку из «Таганки» и стала актрисой МХАТа имени Горького. Еще осенью 2019 года Эдуард Бояков пригласил меня принять участие в поэтическом проекте МХАТа, потом в музыкальном «Коллайдере счастья» из песен Дунаевского, затем в спектакле «Некурортный роман» — вместе с Аликой Смеховой, Алисой Гребенщиковой и штатными актрисами театра. А затем меня, Алису и Алику взяли в труппу.
Вообще, первый раз на сцену МХАТа я выходила еще 17 лет назад. Это был тот самый «Сирано де Бержерак» Судзуки — после показов в Японии постановку привезли в Москву. Потрясающий, бесценный опыт... Этот режиссер работает с энергией актеров, разрабатывает мышечную партитуру роли. Его курсы были для меня испытанием на выживание. Думала, что меня там и похоронят. Когда артистам «Таганки» показывали «Дядю Ваню» Тадаси, мы всё не могли понять, почему японцы такие мокрые — с них пот буквально лился. А в Японии мне самой по пять маек за репетицию приходилось менять. Такая концентрация энергии требовалась, чтобы выполнить, казалось бы, простейшие, плавные движения!
— Ваша профессиональная жизнь кипит. А как обстоят дела с личной? Нашелся ли мужчина, который смог заменить Валерия Сергеевича?
— Нет... И вообще, я не люблю копаться в прошлом. Гораздо важнее найти себя, думать о будущем — надо работать, ребенка растить. А мемуары — это когда уйду на пенсию, разберу архивы. Должно пройти время...
— Сам Валерий Сергеевич оставил после себя много дневников, очень откровенных. Он не скрывал от чужих глаз сложных моментов — долгие годы живя с вами, он так и не оформил развод со своей предыдущей женой Тамарой...
— Я почти не читала его дневники. Не хочу... Золотухин говорил, что дневники ценны, потому что они пишутся сейчас, они объективны, документальны. А мемуары — это фантазия, так как создаются потом. А я так не считаю. Дневник — это тоже фантазия, просто написанная «по горячим следам». И Валерий Сергеевич столько сам нафантазировал, что относиться к его дневникам нужно соответствующим образом.
А вот его записки ко мне перечитываю часто — для меня это самые дорогие реликвии. Золотухин вообще был графоман, не мог не писать. Утром, когда уходил по делам, очень часто оставлял записку или письмо: пошел туда-то, надо сделать то-то. Когда на глаза попадается такой листок, столько всего вспоминается!
Я считаю, что память надо сохранять делами. Наш фонд активно работает. Мы выиграли президентский гранд на постановку спектакля «Истории одного городка», премьера которого состоится во МХАТе имени Горького уже 13 марта. Мы стали одним из учредителей детского театрального фестиваля «Исток», который проходит на родине Валерия Сергеевича в селе Быстрый Исток. В позапрошлом году было пятилетие фестиваля, мы показали огромную концертную программу в Барнауле. В этом году будет отмечаться 80-летие Золотухина, мы и на Алтай поедем, и в Москве программу сделаем.
— А стихи-сонетики, как при Золотухине, пишете?
— Нет, пишу другое... И совсем не так, как раньше...
