«Невероятное ощущение — видеть в дневнике дочери в задании на лето рядом с пьесами Баха или Чайковского: «Николаев. «Колыбельная» из цикла «15 мелодий». Вау! Так странно: моя фамилия рядом с фамилиями великих композиторов! Эти эмоции по силе не уступают тем, которые я испытывал почти40 лет назад, увидев на обложке пластинки рядом имена — «Игорь Николаев» и «Алла Пугачева», — вспоминает музыкант и поэт.
— Игорь, мы встречались с вами ровно год назад. Что нового произошло в вашей жизни?
— Новостей много — больших и маленьких. Например, мы завели кота. Дочь Ника очень давно об этом просила. Накануне Нового года написала письмо Деду Морозу, положила его под елку, а потом каждый час заглядывала туда: «Где же котик?!» И я понял, что нам не отвертеться. С породой определились быстро: Юля (жена Николаева певица и актриса Юлия Проскурякова. — Прим. ред.) вспомнила, что у нее в детстве был очень умный и воспитанный кот сибирской породы. И мы купили сибиряка. Ника назвала его Тесла, по-домашнему Тесик. Кстати, когда я выложил в соцсети фотку с ним и поставил хештег «Тесик», думал, что у нашего питомца уникальное имя. А выпал просто миллион всевозможных Тесиков. Тесле семь месяцев, он огромный и ленивый. Выйдет из дома, посидит на террасе, выйдет на крыльцо, лапку одну спустит на землю, а потом поднимет и домой возвращается.
— Это большая новость или маленькая?
— Маленькая. Большая — в том, что я переквалифицировался в академического композитора и написал инструментальную музыку. И тут тоже «виновницей» стала дочка! Ника учится в подготовительном классе в школе при Московской консерватории. В следующем году будет поступать в первый класс, а в этом учебном заведении огромный конкурс. Какой серьезный там уровень, я хорошо знаю, потому что сам окончил училище при Московской консерватории.
— Дочь занимается музыкой с охотой?
— Ну, никакого удовольствия для ребенка в учебе нет, это понятно. Но я всегда говорю Нике, что музыка — это ее работа: «Посмотри: мама уехала на съемки, я — на концерт. А тебе надо заниматься на фортепиано, чтобы потом тоже ездить на съемки и на концерты...» Важно вначале просто перетерпеть. Потом привыкаешь, появляется интерес. Дочка очень тонко чувствует музыкальные нюансы. А вот долго сидеть за инструментом ей не хочется, она же нетерпеливая, как я. Характер у нее вообще мой — не подарочный. Ника, как и я в молодости, хочет, чтобы результат достигался мгновенно. Вот и пробует на фортепиано играть сразу быстро, двумя руками. Приходится объяснять, что это невозможно.
— Когда с собственным ребенком занимаетесь, вы строгий папа?
— Да, иначе это бесполезное времяпрепровождение... Совершенно нормально, что ребенок сопротивляется, не хочет расставаться с детством, полным безделья, игры. Потому что учеба — всегда усилие, преодоление себя. Для меня самого первые годы учебы в музыкалке были кошмаром. Я поступил на скрипку, и как же мне не нравилось часами «пилить»! При этом я окончил школу с концертом Вивальди: сейчас не представляю, как все это сыграл. Получив диплом, понял, что скрипку в руки никогда больше не возьму — ну просто не мое! Кому-то дано, кому-то нет. Вот Володя Кузьмин шикарно играет на скрипке до сих пор, на его концертах это можно услышать.
Зато мне нравилось играть на электрической гитаре на танцах в школе. Я знал три с половиной аккорда, но этого, видимо, было достаточно. Тогда как раз подоспел «Битлз» с их прекрасными мелодиями, которые мы и играли. Тексты были на русском, но от этого битловские композиции становились еще милей. В 14 лет я уже начал играть на клавишных в ресторане. А в 15 уехал из родного Сахалина в Москву — поступать в училище при консерватории, знаменитую «Мерзляковку».
— У вас в столице были знакомые, родные?
— Никого... Сейчас иногда думаю: надо же, я, простой паренек с «края света», с первой попытки сумел поступить, а потом вырос в музыканта. Хотя родители у меня в этой сфере ничего не понимали, ноты для них были темным лесом. Так что домашние задания я всегда делал только сам. И в училище мне тоже никто не помогал. А ведь мне сразу сказали, что надо подтянуть игру на фортепиано, иначе отчислят. Я жил в общежитии, инструменты там имелись только в специальных комнатах — репетиториях, почти всегда кем-то занятых. Поэтому, чтобы успеть выучить заданные произведения, я вставал в шесть утра и занимал свободный класс. И только потом завтракал и бежал на занятия. Было трудно: педагог задавала мне фуги Баха, которые казались какой-то тригонометрией. Думал, что сойду с ума, что никогда ЭТО не сыграю. А в результате — играл! Просто очень старался. Как барон Мюнхгаузен, сам вытаскивал себя за волосы, чтобы чего-то добиться...
В общем, иногда сижу с Никой за инструментом и думаю: «А может, не нужно вот так постоянно понукать ребенка — давай занимайся?» Но потом понимаю, что у дочки другая ситуация, другие возможности. И вот, чтобы ей помочь, я написал цикл «15 мелодий для фортепиано». Когда я сам учился в школе, очень хотел играть красивую, мелодичную музыку — чтобы произвести впечатление на своих подружек, на родителей, на друзей. Как ни странно, в школьном репертуаре такого — несложного, но запоминающегося — не так много. Моя старшая дочь Юля не окончила музыкальную школу во многом именно из-за того, что ей казалось скучным играть пьесы, которые доносились из каждого класса. А у Ники теперь есть несложные фортепьянные пьесы, простые в изложении, но звучащие по-взрослому, в них много разных чувств. Ведь дети переживают так же глубоко, как и взрослые.
— Пьесы будет играть только Ника?
— Нет, любой ребенок — сборник скоро выйдет в свет в издательстве «Музыка». Каждому названию там будет соответствовать картина, написанная художницей Екатериной Смирновой-Черненок, мое стихотворение и музыкальная композиция. Мне безумно повезло, что прекрасная пианистка Екатерина Мечетина не просто записала альбом «15 мелодий для фортепиано» (выходит на лейбле Digital Project), но и написала методические комментарии к каждой пьесе. Кстати, будет и подарочный вариант издания, и рабочий — как обычный нотный сборник. А еще мы задумали конкурс на лучшее исполнение моих пьес. Лучшие дети (а может, и взрослые) представят их на большой московской сцене, там прозвучат стихи — в исполнении моем и моих друзей. В общем, хочу, чтобы у этой необычной истории был большой феерический финал.
— Мечетина очень известная пианистка, выступает по всему миру. Как вы с ней познакомились?
— Все просто: ее мама является педагогом моей дочери. Ольга Евгеньевна уделяет очень много внимания Нике. Вот сейчас каникулы, а они все равно занимаются: дочка ей играет по видеосвязи, а Ольга Евгеньевна подсказывает, что надо сделать, улучшить. Да, у Ники, как у настоящих музыкантов, нет каникул. И у меня поэтому тоже. (Улыбается.) Когда сижу за роялем рядом с дочкой, разбираю с ней то или иное произведение, испытываю уже подзабытое колоссальное удовольствие от постижения музыки, нота за нотой. А самое невероятное — когда в дневнике Ники в задании на лето рядом с пьесами Баха или Чайковского читаю: «Николаев. «Колыбельная» из цикла «15 мелодий». Вау! Так странно видеть свою фамилию рядом с фамилиями великих композиторов! Эти эмоции по силе не уступают тем, которые я испытывал почти 40 лет назад, увидев на обложке пластинки рядом имена — «Игорь Николаев» и «Алла Пугачева». Я приходил в магазин, покупал диск, смотрел на него и не мог поверить, что имею отношение в этим песням, вышедшим миллионным тиражом…
А еще был тогда такой журнальчик — «Кругозор». В конце в рубрике «По заявкам читателей» вкладывались тоненькие гибкие пластинки. Когда народ попросил выпустить «песни молодого композитора Игоря Николаева», в «Кругозоре» вышли две из них: «12 дней» в исполнении Александра Абдулова и «Пусть говорят» в исполнении Кристины Орбакайте.
— Игорь, сейчас ваша дочь, как и любой человек, благодаря интернету может быстро познакомиться с любыми музыкальными новинками. В вашем детстве, наверное, такой возможности не было: вы же жили далеко от Москвы, на Сахалине...
— Вы не правы! Тогда на Сахалин модная музыка попадала быстрей, чем в столицу: наши моряки регулярно бывали в Японии и привозили оттуда самые свежие диски. Поэтому все отечественные ВИА, которые приезжали к нам на гастроли, заранее откладывали гонорары, чтобы на Сахалине у фарцовщиков накупить пластинок и отвезти в Москву. Их не просто слушали, их переписывали, перепродавали. Вот я покупал пластинку, слушал ее один раз. Если не нравилась — запаковывал и продавал (она считалась новой, а вот после третьего проигрывания диск падал в цене). А если музыка нравилась — оставлял себе. Но чаще ставил второй раз и записывал на бобинный магнитофон. Эта первая «эталонная» копия очень ценилась, потому что с нее потом можно было переписать музыку много раз.
А еще в СССР была такая организация «Посылторг», которая по каталогу «Книга — почтой» в колоссальных количествах рассылала пластинки по всей стране. Я был охотником за винилом и заказывал самую разнообразную классическую музыку. Причем получать посылки следовало не в главном городе острова — Южно-Сахалинске, а почему-то в Корсакове. Я садился на автобус, ехал километров сорок из родного Холмска в Корсаков, забирал там посылку, ехал обратно и весь путь назад с нетерпением ждал, когда поставлю пластинку на проигрыватель. Помню свое потрясение, когда лет в одиннадцать услышал «Картинки с выставки» Мусоргского в рок-аранжировке группы Emerson, Lake & Palmer. С тех пор эта группа моя самая любимая, а Кита Эмерсона считаю гениальным пианистом. Для меня загадка, как группа играла такую сложную, изощренную, далекую от коммерции музыку и собирала стадионы — «Уэмбли» в Лондоне, «Роуз Боул» в Лос-Анджелесе. Сейчас этого быть не может, а в 70-е годы прошлого века — вполне! И, конечно, в те далекие времена, слушая пластинки Emerson, Lake & Palmer, я не мог и представить, что пройдут годы и я познакомлюсь с Китом Эмерсоном.
— Вы общались со многими зарубежными звездами. Ведь в конце 80-х не раз выступали за границей в популярных западных телепрограммах...
— Помню, шел в Стокгольме по коридору телестудии, а там на дверях гримерок написаны фамилии артистов: Тина Тернер, Род Стюарт, Игорь Николаев. Голова шла кругом. Хотя тогда это было в порядке вещей, все прекрасно общались: вот я пою дуэтом с главной шведской поп-звездой конца 80 — 90-х Лиз Нильсон, а вот Юра Николаев играет с Родом Стюартом в футбол на заднем дворе шведского телевидения. А в 1989 году в Москву приехала группа самых крутых американских авторов, чтобы вместе с нами записывать песни. Среди них были Том Келли, Билли Стайнберг, которые создавали хиты для Мадонны. Я посотрудничал с певицей и композитором Синди Лопер — мы вместе записали песню Cold Sky.
Очень запомнилась и тогдашняя поездка с Володей Кузьминым и Володей Матецким в Нью-Йорк и Вашингтон, где нас принимали сенаторы и конгрессмены. Нас даже пустили в хранилище национальной библиотеки США и дали посмотреть на реликвию — рукопись партитуры оперы Гершвина «Порги и Бесс». Мы с американцами музицировали, ходили вместе в какие-то кафе, рестораны, на концерты. И было ощущение, что теперь всегда так и будет...
— Но большинство тех ваших давних проектов связано все же со Швецией.
— Да. В самую популярную музыкальную программу стокгольмского телевидения «Лестница Якоба» я попал благодаря Алле Пугачевой и Юре Николаеву — их пригласил ведущий шоу Якоб Далин. У Аллы тогда был рок-период. В этом стиле мы с ней записали песню «Алло» — там музыка Аллы, а слова — мои. И еще она в Швеции спела новую песню «Королева», тоже на свою музыку и на мои стихи. Мы летели в Стокгольм вскоре после аварии на Чернобыльской АЭС. И я написал на английском песню «Парень из Чернобыля». Пластинка вышла в Швеции огромным тиражом — стала золотой. А вслед за ней и еще одна — «Королевство кривых зеркал», тоже золотая.
— Наверное, кучу денег заработали?
— Нет, советская система предполагала тотальный отъем денег у артистов, которые выступали за границей. Мы были обязаны валюту сдавать государству. В общем, у меня остались какие-то слезы, на которые я купил маленькую домашнюю музыкальную студию. Но все равно такой ни у кого в Москве не было! Я потом на ней записал песню «Миражи» с Аллегровой... А в Стокгольме я записал песню «Aquarius 1999» с Лиз Нильсон, которую мы спели в финале вручения главной шведской музыкальной премии Grammis. Было огромное шоу, на котором присутствовали члены королевской семьи. Нам аккомпанировал оркестр группы АВВА. А на параллельной сцене впервые вместе выступили Пер Гессле и Мари Фредрикссон, которые назвали себя Roxette и потом быстро стали мировыми звездами. С Roxette произошла невероятная история. Они записали у себя на родине альбом, который стал очень популярен в Швеции. А потом американский студент, который учился там по обмену, привез диск в США и отнес на радиостанцию. Там диск провалялся две недели, потому что ни один диджей не удосужился его прослушать. И только когда студент приехал его забрать, все-таки полюбопытствовали. И вскоре песня стала в США лидером хит-парада. Так Roxette совершили в Америке шведский бум номер два — после АВВА. Кстати, я однажды писался на студии АВВА — Polar Music: со шведской звездой мюзиклов Томми Чёрбергом мы сделали рождественскую песню Julen ar har, этот сингл стал платиновым.
— Насколько я помню, вы знакомы и с Бенни Андерссоном из АВВА?
— Мы познакомились, когда я писал кантату, посвященную матери Терезе. Произведение состояло из трех частей — две другие писали Бенни и греческий композитор-классик Микис Теодоракис, автор знаменитого танца сиртаки. Кантату на Globe Arena в Стокгольме исполнил Всемирный юношеский хор ЮНЕСКО. В своей части я сам аккомпанировал на рояле. История была мощная: громадный зал, хор человек двести…
Ну а Бенни оказался классным! Мы работали на его личной домашней студии Mono Music. Квартира Бенни была словно из сказки про Малыша и Карлсона. Центр Стокгольма, чистая старинная улочка, вымощенная булыжником, а на ней — маленький миленький домик. В нем крошечный старинный кованый лифтик, в который мы еле втиснулись вдвоем. И вот я попал в квартиру Бенни, а потом и в студию — она располагалась на чердачке. Оттуда открывался изумительный вид на Стокгольм, на крыши домов, и я на секунду почувствовал себя Карлсоном…
Когда я вошел в студию, растерялся: комната абсолютно пустая, и только у стены стоит маленький синтезатор — синклавир (это слово сейчас уже никто не помнит). Я ждал обилия аппаратуры, а тут одна клавиатура! Причем почему-то вмонтирована в стену. В недоумении смотрю на Бенни. А он улыбается и говорит: «Пошли». Открывает другую дверь, и мы попадаем в комнату, которая вся забита компьютерным оборудованием. Это сейчас все звуки умещаются в ноутбуке, а тогда натуральное звучание скрипок, духовых, оркестра достигалось с помощью огромного оборудования…
Мы прекрасно проводили с Бенни время и вне студии, ходили в барчики рядом с его квартирой. Меня удивило, что у него не было машины. А он сказал: «Она мне не нужна!» И действительно, там на улицах везде стояли столбы с кнопочками для вызова такси. Время ожидания — минута. И о парковке личного авто думать не надо. Еще больше поразила кафешка, принадлежавшая Бенни. Она располагалась неподалеку от его дома (там рядом и Якоб Далин жил). Точнее, поразило то, что в этом маленьком, на несколько столиков, заведении Бенни, мировая звезда, играл на аккордеоне — раз в неделю. Я думал, что там будет «биток». Ведь я считаю, что Бенни наравне с Полом Маккартни — два лучших мелодиста ХХ века. Заходим: заняты только пара столиков, люди просто ужинают, пьют пиво. И для этой горстки посетителей сам Бенни Андерссон берет аккордеон и поет на шведском языке народные песни! И я вижу, что он при этом просто счастлив. Бенни даже выпустил пластинку с фольклорными песнями (она у меня есть) и иногда выступает, исполняя их со своим маленьким фолк-коллективчиком. Просто Бенни — часть своего народа, он растворен в Швеции, да он и есть Швеция!
— Вы не раз упомянули имя Якоба Далина. Этот человек очень много сделал в свое время для развития связей между музыкантами наших стран.
— Да, Якоб был чудесный и много сделал для советско-шведских отношений. Он показал в своей телепрограмме не только Аллу и меня, но и других артистов — например, рок-группу «Круиз». Потом еще и устроил всем нам гастроли по Швеции. А в Москве он показывал шведских музыкантов. Поэтому Швеция — это очень большой кусок моей жизни...
Однажды Якоб пригласил меня отметить Рождество. Где конкретно, не сказал, пообещал только: «Будет очень интересно!» Вызвал такси — кнопочкой на столбе, и мы приехали на окраину Стокгольма, где нас уже ждала упряжка оленей. Мы сели, накрылись шкурами, и «экипаж» повез нас куда-то в чисто поле. А там — избушка. Заходим, в «предбаннике» одежда — свитера с национальными орнаментами, варежки, шапки. Мы переоделись и прошли в комнату, где все было обставлено по-деревенски: длинный деревянный стол и такие же лавки. И вдруг входят Бенни и его коллега по АВВА Бьорн Ульвеус — в таких же, как у нас, свитерах! И еще какие-то люди в той же «униформе» (как оказалось, это были члены шведской королевской семьи). Помню, на столе была самая простая, грубая, деревенская еда: ломти мяса, куски хлеба, картошка. И в деревянных кружках — потрясающее гвоздичное пиво, совершенно нереальное, сладкое и душистое. С тех пор я гвоздичное пиво больше не пил: не хочу разочаровываться.
— Кстати, когда впервые попали за границу, изобилие в тамошних магазинах сильно поразило?
— Конечно... Я ездил за границу на гастроли с коллективом Аллы. Сначала сразу после Олимпиады-80 мы попали в социалистическую страну, Чехословакию, и только потом — в Финляндию и ФРГ. Так что у нас было время, чтобы постепенно привыкнуть к заграничному изобилию и не ошалеть от двухсот сортов колбасы. (Смеется.)
Валюты у нас было мало, но мы копили суточные и как-то ухитрялись купить джинсы, кассетные магнитофоны. А я еще искал там в магазинах ноты популярных песен, чтобы играть произведения, как написал композитор, а не так, как удалось «снять» с кассеты. И тексты оригинальные старался раздобыть. Потому что я всегда напрягаюсь, когда до конца не понимаю какую-то фразу. Я хорошо знаю английский: много работал на звукозаписывающих студиях в ФРГ, Швеции, США, и жизнь заставила выучить язык. Но это разговорная речь. А петь люди могут с жутким акцентом, на сленге, проглатывать гласные. Но я не успокоюсь, пока не пойму в песне каждое слово, каждый оборот. Это сейчас можно посмотреть текст в интернете, тогда надо было долго искать.
— Игорь, при таком успехе на Западе не было желания уехать туда?
— Никогда... Ведь там нет Сахалина с его потрясающей природой. Все вместе взятые Монако отдыхают по сравнению с пейзажем у сахалинского местечка Пионеры, где в детстве я бывал в лагере. До сих пор помню, как выходил с электрички и шел через поселок в сторону моря. Впереди — бесконечные заросли шиповника, аромат которого сшибает тебя с ног. В некоторых местах в непроходимой чаще прорублены «коридоры» к морю. И вот ты выходишь из зарослей шиповника и видишь невероятную красоту — песчаную косу. Летом там очень теплое море... А зимой мы с папой ездили на рыбалку. Сверлили лунки, и вскоре начинался бесконечный клев. Только успевай доставать рыбу! Мы даже на морозе раздевались, потому что становилось жарко. А потом бежишь в наш «газик», выпиваешь горячий бульончик из термоса (а батя с друзьями — что-то покрепче) и на заднем сиденье мгновенно проваливаешься в сон. Просыпаешься, только когда машина останавливается у подъезда...
Еще одна простая причина того, что я не уехал, — тогда у меня был самый пик популярности. Гастрольный график расписан на месяцы вперед: дворцы спорта и стадионы, по несколько концертов в день. Бесконечная работа, работа, работа. И тоже казалось, что это будет всегда. И потом, здесь у меня была семья, дочка Юля тогда только пошла в школу. Так что об эмиграции я даже не думал...
Вы знаете, тогда мы все — Алла, я, Саша Кальянов, Володя Кузьмин — жили в атмосфере бескорыстного творчества, друг для друга все делали. Если мне в песне надо было сыграть гитарное соло, я бежал к Кузьмину, и он без вопросов сразу все играл. А если Володе надо было чем-то помочь, я сразу приходил и делал. Саша Кальянов на своей студии всем записывал песни. Мы сидели там сутки напролет и работали, кайфовали друг от друга. Тогда было искреннее, основанное на любви общение. И эту атмосферу я бы ни на что не променял... Все, что здесь происходило в те годы, было очень ярким. А мы все — такими молодыми! Начиная с Аллы — нашего друга, нашей мегазвезды, объединявшей всех нас. И я ей очень благодарен за все, что она сделала для меня. Алла была на всех без исключения моих творческих вечерах, выступала. А я приходил на ее концерты. Когда между людьми взаимная любовь, что может быть лучше?
Есть реальные вещи, которые я сделал, которыми горжусь. И жизнь продолжается. Вот Бенни и другие члены АВВА десятки лет говорили, что никогда, ни за какие миллионы не будут работать вместе. Но, как написал Михаил Исаевич Танич, «любовь бывает долгая, а жизнь еще длинней». В итоге группа АВВА воссоединилась и прекрасно работает. Жизнь показала, что все может быть. И это прекрасно!
