Из гадкого утенка, подверженного паническим атакам, она превратилась в успешную актрису, получившую один «Оскар» и претендующую на второй. Звезда рассказала, почему Райан Гослинг стал ее самым близким человеком, что помогает ей преодолевать страхи и как она впервые решилась на откровенную сцену в кино.
Эмма Стоун, которой в ноябре исполнилось 30 лет, снова в центре внимания, как и два года назад, когда она получила «Оскар» за роль в мюзикле «Ла-Ла Ленд». Кинокритики уверены, что и сейчас у нее появился шанс на высший киноприз — благодаря фильму «Фаворитка», где Эмма сыграла одну из главных ролей. Но сама она, как оказалось, в последнее время поглощена совершенно другими мечтами. Впервые ей захотелось выйти замуж и родить детей. Хотя раньше она была уверена, что семейная жизнь не для нее. Актриса откровенно рассказала о том, что заставило ее так измениться.
— Эмма, фильм Йоргоса Лантимоса «Фаворитка» уже получил пять номинаций на «Золотой глобус», и все предсказывают «продолжение банкета». Что вы по этому поводу думаете?
— Награды не всегда означают, что тебя реально оценили по достоинству. Конечно, я ценю эти прекрасные моменты, но для меня ценность представляют и времена, когда о наградах нет и речи. Я имею в виду ошибки и неудачи, от которых «Оскар» не спасает. Именно после «Ла-Ла Ленда» я поняла, что успех, в сущности, ничего не значит. О моем следующем после мюзикла фильме «Битва полов» никто даже говорить не захотел! Может, однажды кто-нибудь спросит: «А кто ты вообще такая?» (Смеется.) Что до моих партнерш в «Фаворитке» Оливии Колман и Рэйчел Уайс, мне с ними здорово повезло! Нам было потрясающе весело. И, конечно, поработать с Йоргосом Лантимосом — само по себе награда. Он способен любой самый классный сценарий визуально сделать в тысячу раз шикарнее и интереснее.
— В «Фаворитке» вы играете служанку, пробивающуюся в круг доверенных лиц британской королевы Анны. Интриги королевского дома — благодатная для кино тема, интересная всем зрителям…
— Честно говоря, я ничего не знала об Анне и о периоде ее правления в XVIII веке. Но, как выяснилось, и мои партнерши и партнеры, все родом из Великобритании, — тоже! Я их даже стыдила: как же так, это же ваша история, неужели в школе не проходили? Мне-то простительно: я американка. Америки в это время еще и не было толком. (Смеется.)
— Я слышала, вы мучились с корсетами?
— О да, первый месяц я в них даже дышала с трудом! Чувствовала себя, словно вышла в открытый космос в скафандре, умоляла хоть чуточку ослабить этот «пыточный инструмент». Но мне особо не верили, для успокоения нервов давали подышать ментолом. Конечно, на фоне Рэйчел и Оливии, которым уже не раз доставались костюмные роли, я выглядела полной идиоткой. Но где-то через месяц мои внутренние органы каким-то образом сместились и приспособились к новому силуэту — по форме корсета. После съемок все у меня, к счастью, вернулось на свои места.
Но теперь я точно знаю, что означает выражение «сердце застряло в горле». (Смеется.) В общем, если вам реально не нужно носить корсет, никогда этого и не делайте. Надеюсь, Мария Антуанетта не восстанет из могилы и не введет вновь эту чертову моду. (Смеется.) Хотя сейчас я, конечно, признаю, что корсет помог мне вжиться в образ британской барышни, отчаянно карабкающейся вверх по социальной лестнице. Он придал фигуре необыкновенное изящество, а характеру — какие-то иные свойства. Костюмы в принципе делают за актера большую часть работы. По крайней мере, хотя бы в этом мы соблюли историческую достоверность. А в остальном наш режиссер допустил немало вольнодумства.
— Например, «приписал» королеве Анне 17 кроликов в качестве домашних питомцев. Говорят, вы о них заботились и очень их полюбили…
— Я вообще любительница всех живых существ! Но вы правы: у настоящей Анны никаких кроликов не водилось. Однако режиссер неспроста придумал, что они были. Дело в том, что королева 17 раз была беременна, но наследников так и не оставила. Ее так и звали «бездетная Анна». Так что 17 кроликов в фильме — как те дети, которые могли быть у этой несчастной женщины. В общем, по-моему, идея очень в духе Лантимоса и отнюдь не лишена смысла. Ох, в одной из сцен я по сценарию наступаю на кролика. Снимали этот эпизод почти весь день. Но я жутко переживала. У меня прямо живот начинал болеть — до того противно и ненавистно животных обижать и мучить! К счастью, все удалось сделать так, что он не пострадал. Знаете, какие у кроликов были заботливые «укротители-дрессировщики»! (Смеется.)
— В этом фильме у вас впервые есть сцена, где вы обнажаетесь (речь идет о брачной ночи героини Эммы Стоун. — Прим. ред.). Сложно было на это решиться?
— Моя актерская жизнь пока не очень длинная: всего-то 13 с небольшим лет. Размышляя, сниматься в очередном фильме или нет, я никогда не думала ни о том, что он может стать самым прибыльным в сезоне, ни о том, что мне, например, позволят показать голую грудь... Я всегда искала весомую причину. Или: «Умираю, хочу сыграть у этого режиссера!», или: «Ох ну что за классная героиня!», или: «Ах какой феерический сценарий!» В «Фаворитке» впервые совпали все три составляющие: сценарий, героиня, режиссер. А та сцена, о которой вы говорите, была необходима по сценарию — и не о чем тут говорить!
— Как-то вы мне рассказывали, что актеров, герои которых на экране влюблены друг в друга, тестируют на «химию». Вы проходили такие пробы с Джо Элвином, играющим мужа вашей героини?
— Пробы на «химию» я прохожу на каждой картине, и, думаю, это правильно. Чтобы фильм получился, далеко не всегда достаточно пригласить известных актеров. Если они несовместимы, провал практически неизбежен. А бывает, что «химия» с фильмом не кончается. У нас с Эндрю Гарфилдом она возникла в первую же секунду — когда меня утверждали на роль его подружки в «Новом Человеке-пауке». И потом, как известно, мы с ним еще четыре года встречались, были парой.
— Недавно вы заявили, что не представляете себе жизни без Райана Гослинга — своего партнера по фильмам «Эта дурацкая любовь», «Охотники на гангстеров» и главное — «Ла-Ла Ленд». Что это значит?
— Это значит, что Райан — мой дорогой и близкий друг. И я действительно не представляю, как бы сложилась моя жизнь без него. Он невероятный партнер, очень теплый и добрый человек. Кстати, это благодаря Гослингу я согласилась играть в «Ла-Ла Ленде». Вообще-то там должна была сниматься Эмма Уотсон, а я даже не собиралась идти на прослушивание. У меня только-только закончился бродвейский марафон, где я каждый божий день несколько месяцев подряд играла на сцене в мюзикле «Кабаре». У меня сел голос, я болела... Но Райан меня уговорил. А в результате у меня появился «Оскар». Когда есть такие друзья, как Райан или, например, Дженнифер Лоуренс, мне гораздо легче и жить, и дышать, и работать, и радоваться жизни.
— А свои фобии и сердечные раны вы используете в работе?
— Отличный вопрос! Что ж, я в самом деле стараюсь найти применение тому, что со мной случалось в жизни, и использовать свои эмоции и чувства. И таким образом могу считать их продуктивными! (Смеется.) Но я и воображение использую. И оно, поскольку я чувствительна до предела, иногда играет со мной злые шутки. Мой психотерапевт говорит: «Какое счастье, что ты сумела стать актрисой!» И я с ним согласна. В моей профессии все идет в дело, даже мои панические атаки, которым я подвержена с детства...
— Удивительно, что о своем «синдроме общего тревожного состояния» вы рассказываете совершенно свободно…
— У всего этого есть лечебный эффект. Когда проговариваешь то, что чувствуешь, лучше понимаешь, что происходит, признаешь проблему и принимаешь ее как часть себя. Изучаешь — и начинаешь бороться. Панические атаки начались у меня в семь лет. До этого я была бодрым, тихим и серьезным ребенком. Мало смеялась, но любила мечтать, петь и танцевать. В школе, несмотря на любовь к чтению и учебе как таковой, я каждый день во время ланча звонила маме, сообщала, что мне плохо, и просила забрать домой. Тут же приходилось убеждать школьную медсестру, что у меня не болит ни живот, ни зуб и что я просто сильно беспокоюсь. Мне страшно: вдруг мамочка умрет, пока я здесь. Или дом сгорит... Первый приступ случился, когда я осталась ночевать в доме у своей подружки. Я уже сидела на кровати, собираясь спать. И вдруг мне стало казаться, что начался пожар и все вокруг горит. Что делать с моей паникой, никто не знал.
Родители подруги позвонили маме, она за мной приехала. Атаки стали повторяться, всегда по одному и тому же сценарию. Мама говорила, что в этот момент у меня нервы торчат из кожи и что я — как один оголенный большой нерв, что-то в этом роде... О диагнозе «синдром общего тревожного расстройства», который поставили врачи, мама мне не рассказала. Ведь я мечтала стать актрисой! А кто из них отважится признаться в подобных расстройствах психики?! (Смеется.) А я боялась всего на свете — уколов, крови, смерти, высоты… Как-то потеряла равновесие, свалилась с забора и сломала обе руки. В другой раз упала с лошади — и с тех пор даже подойти к ним не решалась. Это, кстати, стало проблемой во время съемок «Фаворитки». Как вы понимаете, королева Великобритании и ее приближенные прекрасно умели кататься верхом. А для меня любой вид спорта — стресс. Я даже в теннис и то толком не способна играть...
Зато теперь я точно знаю, что мои фобии сделали меня не только чувствительной, но и выносливой, ловкой и очень умной. Мир жесток и суров, так может обжечь, что живого места не останется. А такие, как я, превращают свои постоянные страхи и фобии в защитное средство. И прекрасно используют их в работе: я могу от лица своего персонажа совершенно реалистично транслировать адский страх на рассвете или посреди ночи — все, что лично переживала не раз. В общем, я страшно благодарна судьбе за возможность быть актрисой…
— То есть у вас до сих пор бывают такие состояния?
— Уже реже, чем раньше. Я все время настороже. И когда чувствую приближение приступа, отправляюсь к психотерапевту, занимаюсь медитациями... Теперь я вслух говорю о своей проблеме на специальных мероприятиях, на пару с врачами, — чтобы такие же, как я, взрослые и дети, могли принять происходящее с ними и получить помощь. Вы знаете, что в мире около 20 миллионов детей, страдающих подобными расстройствами? Это очень много. Но им всем я могу сказать: «Эй, смотрите, я с вами, я работаю, мечтаю, завожу потрясающих друзей и отношения. И вы тоже все это можете!» Нельзя ничего изменить в лучшую сторону, не признавшись себе в существовании проблемы.
— Вы стали увереннее в себе: уже не такая ранимая, как раньше. Не обращаете внимания на то, как обсуждают вашу внешность и наряды...
— Мне всегда было приятно, когда меня называли сексуальной, обаятельной и привлекательной. Ведь в детстве-то я выглядела гадким утенком. В очках, брекеты на зубах, ногти вечно обкусаны, да еще палец сосала. Вот тогда ехидные замечания в мою сторону меня здорово задевали. Но к 30 годам я поняла, что смысла волноваться нет. В конце концов, по-настоящему то, как ты выглядишь, никого не интересует.
— К 30 годам у вас появился очень зрелый взгляд на происходящее. Что еще изменилось в вашем мировоззрении?
— Мое отношение к детям. Я никогда ни с кем не нянчилась, даже за деньги. Подростком убедила себя, что замуж никогда не выйду и детей у меня тоже никогда не будет. Мол, это не мое, и мне это не нужно. Но с недавних пор, признаюсь, очень даже не прочь выйти замуж, хотя пока и не за кого. (Смеется.) И очень хочу иметь детей. Возможно, дело не только в возрасте, но и в том, что я переосмыслила одну из своих самых больших травм. Когда мне было 20 с небольшим, мои родители развелись. Это случилось, как раз когда моя карьера внезапно взмыла ввысь.
В этот момент все в моей жизни резко изменилось. Весь мой защитный слой, маска, которую я тщательно культивировала, — все пошатнулось и разъехалось в разные стороны. Я не могла понять, как жить в этой новой версии и себя, и своей жизни. И только недавно до меня дошло, что это же нормально, когда не все нормально! Разве не так у всех бывает? Разве не это в конечном счете нас всех больше всего и объединяет?
