Елизавета Боярская: «Надо брать от жизни все, и даже больше»

«У нас дома новая шутка. Если я что-то хорошо сделаю, Макс говорит: «Ну конечно, ты же Великая». Был момент, когда он еще снимался в фильме «Фандорин. Азазель». Николая III играл. А я уже готовилась к Екатерине II. Тоже шутили: «Не слишком ли много августейших особ на один квадратный метр?» — рассказывает Елизавета Боярская, сыгравшая Екатерину II в сериале «Великая. Золотой век», который идет на Первом канале.

— Лиза, я вас поздравляю, «Великая. Золотой век» — это красиво, захватывающе, а вы в образе Ека­терины II абсолютно органичны. Как получили эту роль?

— Это предложение пришло ко мне в мае 2021 года, и я ответила: «Да вы что? Ну конечно — нет!» Но мне сказали: «Подождите, это продолжение первого сезона, мы пока остановились на определенном фрагменте судьбы Екатерины Алексеевны, но хотим снимать дальше, у нас интересный сценарий, и планируется работа с прекрасным режиссером». Я пришла на пробы и встретилась там с Сергеем Гинзбургом. Тут-то я и сломалась, потому что он из тех режиссеров, которые фантастически умеют работать с артистами, а это большая редкость.

Когда меня утвердили, но сомнения все еще оставались, я снова перелопатила весь сценарий и выписала все смущавшие моменты. Потом мы встретились с продюсером Леной Денисевич и с Сережей Гинзбургом, долго и плодотворно говорили, и я очень благодарна им за то, что во многом они пошли навстречу, что-то переделали, что-то усилили, в чем-то убедили. Это был длинный и нужный разговор. Всем было важно, чтобы история была живой, динамичной и зажигала каждого из нас.

— Действие сериала развивается быстро…

— Да. На мой взгляд, даже чересчур быстро… Но было еще одно обстоятельство — полным ходом шли съемки второго сезона «Вороны». Я была занята, совмещать два проекта было невозможно. Мне сказали: «Хорошо, если вы согласны, подождем вас до следующего года». Вот тогда-то мы и ударили по рукам… И, честно скажу, чем больше я вчитывалась в сценарий, тем больше околдовывала меня личность Екатерины и тем сильней чувствовала, что хочу ее сыграть. К съемкам мы приступили только через год.

— Учитывая вашу педантичность, предполагаю, что вы изучали объект — Екатерину Великую.

— О да, про педантичность вы точно заметили! Кстати, мне ее удалось чуть-чуть преодолеть, и в какой-то момент я прекратила что-либо изучать. У меня привычка, я книги читаю с карандашом, всегда подчеркиваю то, что хочу запомнить. Но уже на сотой странице первой книжки про Екатерину я поняла, что записала в свою внутреннюю тетрадку море фактов, но куда же я это все применю? И решила, что буду теперь просто читать, как художественную литературу: про ее характер, про ее становление, как она из немки превратилась в абсолютно русскую православную императрицу. Я читала ее дневники, переписку с Потемкиным, воспоминания о ней французских философов. Надо сказать, что книги о Екатерине весьма противоречивые. 

У каждого историка свой взгляд на ее персону. И мне ужасно нравится — от количества информации о ней и разной трактовки ее действий возникает объемная фигура, неоднозначная и сложная личность. Сильная и ранимая, жестокая и веселая, очень умная, но не всегда последовательная и еще ужасно одинокая. Есть какие-то конкретные, иногда забавные факты. Например, она очень любила постную говядину и соленые огурцы, пила много крепкого кофе, тщательно ухаживала за кожей: лед, маски и обертывания. Любила собак и вообще животных, любила заниматься садом, нюхала табак, очень много читала, никогда не ленилась и много времени посвящала государственным делам. Что-то из конкретных воспоминаний о ней нам удалось отразить в картине.

— Что во время съемок вам далось сложнее всего?

— Думаю, то, что вторая половина съемочного периода, осенняя, совпала с выпуском «Чайки» в Малом драматическом театре. Я по утрам снималась, по вечерам репетировала Аркадину, а ночью, после того как укладывала детей, учила тонны сложнейшего текста. К тому же осенью я несколько раз подряд болела, но останавливать съемки было совершенно невозможно, и я выходила на площадку, «закинувшись» парацетамолом. Спасала совершенно фантастическая, добрая атмосфера на площадке, чуткость и внимание всех участников процесса, ну и, конечно, искрометный юмор Сергея Гинзбурга. А еще невероятная красота вокруг. Дворцы, парки и рукотворные интерьеры, созданные нашими художниками, и великолепные костюмы. Да, 12 часов быть затянутой в корсет непросто, зато красиво.

— В париках тоже неудобно?

— Скажем так, непросто. Но девочкам привычней, а вот мальчики иногда капризничали. Сначала тебе зализывают волосы, потом надевают шапочку очень плотно, все закалывают, а потом липким клеем приклеивают парик по всей окружности. У меня было около 15 париков, все невероятной красоты и все разные, на них ведь тоже менялась мода. В 1763 году они более низкие, аккуратные, а уже ближе к 1774 году «головы растут». И вот мы бесконечно переодевали платья и парики. Снимают же по объектам. Например, сейчас мы снимаем покои Екатерины, кабинет, спальню. И в этом же здании на Большой Морской еще зал заседаний. Вот, допустим, мы вошли в объект «кабинет» и три-четыре дня снимаем там все сцены кабинета.

— Из всех серий?

— Из всех серий. Текста — километры. Переодевания — постоянно. Времени мало, важно было очень четко разбираться, что после чего идет, какой у тебя возраст — здесь помоложе, там постарше. Тут еще любовь с Орловым, там уже с Потемкиным. Разумеется, это все надо в голове быстренько переключать. Слава богу, для этого есть ролевая тетрадь, она мне очень помогает. А дальше после кабинета переходим в спальню. И поехали. В спальне и разговоры, и карты, где я раскладываю пасьянс с Бестужевым, и любовная сцена с Орловым, потом любовная сцена с Потемкиным, затем сцены с сыном, и все это снимается подряд. Потом мы переходим в зал заседаний. Там вообще только речи и приказы. Я как раз тогда болела, сидела на троне с текстом в руках. Сложно было сфокусироваться, но наш чудо-режиссер и мои драгоценные партнеры не давали раскисать. Да и, честно говоря, это не в моей натуре. Уж если заниматься делом, то только со всей ответственностью, азартом и удовольствием.

— Брали ли вы кого-то из своих парней на площадку?

— Они были на площадке, как раз когда мы снимали сцену в тронном зале: Екатерина вызвала всех ночью и отчитывает, что приказы ее не выполняются. Сыновья с Максимом пришли, но впечатлились ненадолго, побыли минут 15 и ушли. Андрею было интересней посмотреть, как работает камера, как свет стоит, где сидит монтажер, как он сразу же одновременно со съемкой монтирует сцену. А Гриша посмотрел немного и сказал: «Ой, мам, какое у тебя платье красивое», — потрогал, потыкал меня в парик пальцем и решил: «Ну, пап, пойдем домой, все понятно».

Я точно так же относилась в детстве к съемкам папы. Никогда не было у меня романтизации профессии: «О, съемочная площадка! Боже, как это интересно, они живут в другой эпохе! Артисты — небожители какие-то!» Нет, я не испытывала восторга по отношению к процессу.

— Когда у вас параллельно шли съемки в «Великой...» и репетиции «Чайки», вас освободили от быта?

— Разумеется. Максим просто безоговорочно взял на себя детей в этот сложный осенний период. У нас с ним как-то получается чередовать наши большие проекты. Вахтовый метод. Он снимался очень долго в третьем сезоне «Триггера», который сейчас монтируется, а я была с детьми, брала на себя все обязанности, чтобы он думал только о работе и даже не волновался, что мы без него не ­справляемся…

Но если говорить о том сложнейшем осеннем периоде и моем плотном отсутствии, его стоически выдержали все, в том числе и дети. Потому что летом, когда мы жили на даче, у меня не было театра, и я, приезжая со съемочной площадки, успевала с ними чуть-чуть поиграть. Иногда были редкие выходные. А вот осенью стало так тяжело, что, честно говоря, я после этих съемок не снималась год и не хотела вообще ничего. У меня, как обычно, было много работы в театре, но в кино я взяла паузу, ничего меня там не соблазняло…

— Но вы же снялись в фильме «110».

— Да, но там было 15—17 съемочных дней. Немного, учитывая, что в году 365 дней. Но, поверьте, мне этого было более чем достаточно. В прошлом году я взяла очень осознанную паузу в кино. Я не хотела сниматься. Актерский организм хитро устроен. Как бы некоторым ни казалось, что актерская профессия — ерунда, каждый сможет, это отнюдь не так. После серьезной, изнуряющей роли наступает глубокое опустошение. Ты будто кувшин, который щедро одаривает холодной ключевой водой, но в какой-то момент оказывается, что он пуст и трескается от засухи. Из такого состояния невозможно отдавать, а актер всегда отдает. Кувшин необходимо наполнять. И это не только физические силы. Да, это может быть сон и отдых, но на самом деле гораздо больше сил дают чувства и ощущения от книг, фильмов, стихов, выставок, встреч, разговоров, поездок, накапливаются мысли и впечатления. То есть нужно накопить какое-то количество энергии, вдохновения, эмоций. А у меня внутри после съемок «Великой...» и выпуска «Чайки» осталось выжженное поле. И потребовался год на то, чтобы восстановиться.

— Чем вы восполняли свои силы? Чем поливали и засаживали выжженное поле?

— Общением с детьми. Мы ходили в музеи и театры. На какие-то спектакли и фильмы я ходила одна, а еще смотрела сериалы. Я начала заниматься спортом наконец-то. Теперь хожу на пилатес два-три раза в неделю. У меня появилось время и желание сходить в магазин и присмотреть себе, например, туфельки. Впервые в жизни! Словом, этот год я потратила на себя. И это мне так понравилось! А в итоге сейчас я уже понимаю, что у меня есть силы и я хочу работать. Есть интерес и желание что-то новое сделать.

— Слава богу, что вам хватило мудрости сделать паузу.

— Да. И сейчас у меня в планах два проекта, два сериала. Один называется «Тоннель», для онлайн-кинотеатра, гангстерская драма. Мы будем его снимать в Петербурге в марте—апреле. Совсем скоро я покрашусь в блондинку и отрежу волосы. А про второй сериал я пока не могу говорить.

Наконец-то я соскучилась по съемкам! Я обрываю телефон своего директора, говорю: «Пусть пришлют еще одну серию, я хочу встретиться с режиссером, все обсудить, мне интересно!» Очень ждала этого ощущения, его не было в прошлом году ни разу. Но «110» — это действительно исключение.

— Что вас зацепило в проекте молодого неизвестного режиссера?

— Я давно ждала такого предложения. Почему-то студенческие работы мне практически никогда не предлагали. Только один раз со студенткой мастерской Эшпая, Лиене Грейфане, мы сделали «Попрыгунью», я там снималась вместе с моим лучшим другом и коллегой по театру Олегом Рязанцевым. И вот прошлой весной ко мне обратились совершенно чудесный режиссер Илья Михеев и продюсер Наталья Горина. Сценарий понравился, и я согласилась. «110» — это 110-я статья УК РФ, доведение до самоубийства.

— Тема актуальная...

— Да. Там история о девочке, которая подверглась буллингу и вышла из окна. Начинается с этой трагедии, и все пытаются разобраться, почему так случилось. Сюжет сложный, а фабула простая. Это про взаимоотношения матери и дочери. Они переживают страшный период. Кажется, ты знаешь свою дочь, следишь за каждым ее шагом, а потом однажды обнаруживаешь, что на самом деле никогда про нее ничего не знала… Героинь играем мы с Полиной Цыгановой — старшей дочкой Жени Цыганова и Иры Леоновой. Полина совершенно чудесная, прекрасная, невероятная девочка, талантливая, взрослая. Семья большая, а, как говорится, в семье, где много детей, быстро взрослеют.

— Особенно старшие сестры.

— Да, и Полина действительно очень зрелая, мудрая, талантливая и эрудированная. Все время что-то изучает, слушает какие-то лекции, у нее экзамены шли параллельно. Она жадная до знаний, въедливая, смотрит фильмы, ходит на премьеры, все знает. И при этом очень свободная, разумная, легкая. Нет в ней еще какого-то студенческого страха, который подавляет внутреннюю свободу. Она чувствует себя на равных, в хорошем смысле слова, открыта с партнерами, открыта с режиссером, поэтому Полина — полноправный, полноценный, сильный участник процесса. Она не маленькая девочка, которая играет маленькую девочку, а все, кто рядом, помогают ей раскрыться. Это не тот случай!

— А как вам работалось с молодым режиссером? Вы его слушались?

— Да. Абсолютно. Я же понимала, что это его первое полнометражное кино и это его сценарий. Мне хотелось сделать ровно так, как задумал Илья, выполнить его задачу. Здорово, несмотря на то что Михеев совсем молодой режиссер, продюсеры позволили ему снять большое кино со сложными операторскими и световыми решениями, подробными художественными изысками. То есть это была совсем не сериальная история, когда мы быстро-быстро работаем. Мы снимали долго, подробно, с очень скромной выработкой — в день 2—3 минуты экранного времени. Я давно так не снималась и давно так долго не сидела в вагончике. В сериале — утром пришла, вещи сложила и бежишь на площадку, секунды свободной нет. А тут — грим, костюм, и ждешь. Художники творят, пробуют, спорят, ищут решение, и это замечательно. Очень здорово, что такому молодому режиссеру позволили сделать кино спокойно, не торопясь.

Премьера состоялась на фестивале «Зимний», я туда не попала. Полина Цыганова получила приз за лучшую женскую роль, а оператор Сергей Зайков — за лучшее визуальное решение. 19 февраля фильм покажут в Питере, в Институте кино и телевидения, я посмотрю.

— Этот фильм о подростках, а ваш старший сын Андрей скоро входит в подростковый период…

— Да мне кажется, уже вошел. И пока ничего страшного не происходит. Слава богу, мы в доверительных отношениях.

— Еще нет подросткового кризиса, вот этого всего?

— У него бывает изредка плохое настроение, но не более того. Но и то я пытаюсь понять, поговорить, поддержать. Андрей очень чувствительный, ранимый, четко замечает, если у меня или у Максима нехорошо на душе, всегда подойдет и спросит: «Что-то случилось?» И, соответственно, я тоже чувствую, когда с ним что-то не так, и мы с ним обязательно говорим. Мы с Максимом стараемся быть чуткими к детям, замечать и проговаривать любую ситуацию. Очень хочется, чтобы они нам доверяли. Вроде бы пока так и складывается. Да, наверное, в какие-то моменты случаются противоречия, все-таки объяснить сейчас, что книга гораздо интереснее, чем компьютерная игра, не очень просто. Андрей спорит, а потом чуть-чуть, но все-таки читает. Думаю, когда-нибудь он поймет, что живое общение гораздо интереснее, чем компьютер и просмотры программ модных блогеров.

— Вы смотрите с ним блогеров, которыми он интересуется?

— Иногда, когда он смотрит Мистера Биста — есть такой американский блогер-миллионник. Что-то мне кажется исключительно глупым, а что-то и во мне отзывается… Этот парень, Мистер Бист, филантроп, огромные деньги зарабатывает и тратит их на добрые дела. Допустим, он приглашал в приют, где было 90 собак, и каждому, кто забирал собаку, давал деньги с собой. И за несколько дней разобрали всех собак. Это классно. И я сказала Андрею: «Он такой молодец!» Но иногда сын смотрит какие-то непонятные мне маленькие, короткие, бессмысленные видео — их, видимо, все дети смотрят… У нас все это с ограничениями, нельзя больше полутора часов зависать в интернете. Потом, поскольку есть младший брат, мы все равно много играем все вместе в какие-то игры, у нас настольных очень много.

— Прямо вчетвером садитесь и играете? Во что?

— Ну, редко такое бывает. В шахматы вчетвером не поиграешь. В «Уно» тоже не получится — сложновато для Гришиного восприятия, он еще маленький. Но зато подходят бродилки.

А на каникулах я прямо заморочилась: мы и в театр сходили, и на экскурсию, и на коньках покатались, и в планетарии побывали, и в центре, где можно с помощью экспериментов законы физические проверить, и в Кронштадт съездили. Забили все каникулы какими-то интересными занятиями, Андрей даже сказал: «А можно один день просто посидеть дома?»

— Это верный знак, что каникулы удались.

— Да. И мы ведь брали с собой его друзей, всем было интересно, мне в том числе… Организовать детские каникулы — целое дело. Ты сидишь в интернете, высматриваешь, куда пойти, где купить билеты. Это не быстро. Хорошо, когда в этот момент у тебя нет работы. Но, с другой стороны, я понимаю, что не могу не работать. Нет такой возможности. Да и желания тоже нет. И вот сейчас я думаю, как же все соединить. В этом году сложная логистика: мы с Максом будем сниматься параллельно.

— Вы нашли какой-то выход?

— Есть мои родители, есть мама Максима, есть няня, будем стараться как-то выруливать. Если надо, еще кого-то попросим помочь. Меня больше волнует другой вопрос. Очень хочется, чтобы дети чувствовали — я включена в процесс, знаю, что у них происходит, мне интересно… Надо всегда находить время на то, чтобы спросить: «Как дела? Чем ты занимаешься? Всем ли доволен?»

— И в конце концов, нужно их обнимать… Вы тактильная мама ­вообще?

— Очень тактильная, на сто процентов. Мне безумно нравится, что, хотя они оба мальчишки, они нежные, для них важны объятия. Андрюше в апреле будет 12, но, когда я его обнимаю, он замирает.

— Нужно пользоваться, пока есть возможность пообниматься.

— Да, и это здорово. Мне кажется, не везде и не так часто принято говорить: «Я люблю тебя», — некоторым это сложно сделать. А у нас в семье часто звучит: «А я тебя люблю!» — «А я тебя!» И Андрюша с Гришей друг другу это говорят, так приятно!

— Гриша тоже равнодушен к кино и театру, как Андрей?

— Нет, Гриша, наоборот, любит в театр ко мне ходить. Например, он подсматривает, как я гримируюсь. Как-то я гримировалась, а он взял мою косметичку и намазал на себя все, что там было: и помаду, и тушь, и тон.

— Артист.

— Не исключено, есть такое подозрение. И ему интересно смотреть, прислушиваться, что там на сцене происходит. Но, может быть, все поменяется. Я, как Андрей, не любила театр. То есть не то чтобы не любила, но со скепсисом относилась. Скепсис — правильное слово. Андрей не воспринимает театр как что-то серьезное. А для Гриши это какая-то радость.

— Скажите, «Великую...» будет смотреть вся семья?

— У нас такого нет. Дети не смотрели ничего из того, что я делала. Может быть, только мультик, где я озвучивала Бабу-ягу.

— Мне кажется, «Великую...» старшему-то можно посмотреть…

— Понимаете, мне кажется, ему будет неловко смотреть, как мама в парике и костюме что-то из себя изображает. Я просто очень хорошо помню свои детские ощущения и знаю, что детям хочется, чтобы мама была мамой. Я, например, люблю петь. Дома мою посуду — стою пою… Андрюша мне из комнаты: «Мама, не пой!» Даже Гриша тоже начал мне говорить: «Не пой». Думаю, им неприятно видеть нас на экране, особенно когда сложная история и мама или папа играют нехорошего человека. Мне самой было неприятно, что папа играет какого-то мерзавца, например в «Гардемаринах», что его там убивают. Я не хотела на это смотреть. Мне не нравилось, что он влюблен в какую-то другую женщину.

— Да, у вас в той же «Великой...» много любви.

— И в «Анне Карениной» достаточно всего на свете. Посмотрят они «Анну Каренину», а там мама с папой поссорились, и мама под поезд кинулась. Вот счастье какое! Они же скажут: «Спасибо, я больше никогда ничего не буду смотреть. До свидания». Нет, не дай бог. Сами должны вырасти и созреть для этого.

— А Максим хотя бы смотрит ваши фильмы?

— Да, мы стараемся смотреть работы друг друга. Не сразу, но по мере возможности. И мне интересно его мнение. Ведь никто другой честно не скажет, а мы друг у друга все-таки подмечаем какие-то недочеты. И у нас бывает абсолютно профессиональный разговор. Поэтому я всегда прошу: «Макс, ну посмотри уже, посмотри, мне важно, что ты думаешь».

— Вы когда-нибудь говорили Максиму, что он большой артист, или еще нет?

— Конечно! Я давно это ему сказала, давно поняла.

— Что вас восхищает в его работах?

— Во-первых, я восхищаюсь его бесконечной смелостью. Поражает, как он умеет быть разным, как не боится каких-то острых, иногда на грани фола вещей, и при этом он такой убедительный! Максим потрясающе сыграл в сериале «Мосгаз. Последнее дело Черкасова» своего персонажа. Это смело! И страшно… Тут может быть либо провал, либо успех. И вот он так подготовился, так к этому подошел, что получилось просто потрясающе. В течение всего-всего съемочного дня он не выпускал из себя своего героя, говорил и двигался как он, даже вне кадра. И поэтому, когда Максим мне звонил в перерыве и я слышала этот скрипучий голос, с одной стороны, понимала, что так надо, а с другой — думала: «Господи, вот была бы я не актрисой, решила бы, что человек не в себе».

— А человек действительно не в себе.

— Да-да, не в себе. Но я-то знаю, почему так. И дико это уважаю. Макс ужасно скрупулезно готовится к ролям и физически всегда себя приводит в форму. К «Триггеру» он каждый раз худел, а где-то, наоборот, набирал массу. К «Кинастону» истончился до пепла. Сейчас он будет сниматься в фильме, для которого нужна борода, и у Максима она уже отросла просто какая-то невозможная… Он учит разные языки. Чего только не делает! У меня такое ощущение, что чем сложнее задача, тем больше азарта он испытывает. Я вижу, как Максим готовится к ролям. Каждый день садится, у него все разложено, он в наушниках, говорит с режиссером, что-то смотрит, что-то читает. У нас была просто огромная стопка книг про серийных убийц, когда Максим готовился к тому своему жуткому персонажу из «Мосгаза...». Он мне тогда все время что-то о них рассказывал. И я этот его подход дико уважаю, понимаю, что по-другому нельзя. Потому что в нашей профессии имеет смысл и приносит плоды только такое отношение.

— Замечательно. Скажите, Лиза, а Максим в свою очередь вам говорил, что вы большая актриса?

— Ха, еще лучше, у нас дома новая шутка. Я что-то хорошо сделаю, он говорит: «Ну конечно, ты же Великая». Был момент, когда Максим еще снимался в фильме «Фандорин. Азазель». Николая III играл. А я уже готовилась к Екатерине II. Тоже шутили: «Не слишком ли много августейших особ на один квадратный метр?»

— В «Великой...» у вас прекрасные партнеры.

— Потрясающие. Например, Гор­дина — Бестужева я просто люблю. Он замечательный артист, потрясающей глубины, тонкости, эрудированности и интеллигентности. Я в Театре Наций с ним в «Иванове» играла и любовалась всегда. А сейчас первый раз мы с ним в кино снимались. И еще я в первый раз поработала с Лешей Филимоновым. Давно об этом мечтала.

— А чем прекрасен Филимонов — Нарышкин?

— Не могу понять. Он неуловимый. Если спросишь: «Леша, что ты сейчас играешь?» Он, мне кажется, сам не ответит, и мы не понимаем, но оторваться невозможно. Он из категории артистов, в которых есть такая животная, природная харизма.

И Павла Ворожцова, исполнителя роли Панина, я обожаю бесконечно, он однокурсник Макса. Тоже очень талантливый, многогранный, сложный, умный артист.

Илья Гришин, замечательный юный, подающий надежды артист, — по сценарию мой сын Павел. Это его первая большая роль в кино.

Антон Хабаров — просто идеальный Орлов. Он сделал яркого, сочного персонажа. Колоссально выстроенная роль. Продуманная, очень мощная.

— И понятно, почему он Екатерину любит, как любит и как страдает. У вас, кстати, с Орловым — Хабаровым «химия» есть. Пока не видела, есть ли с Потемкиным, которого играет Алексей Морозов…

— Они разные, очень разные. Но с Хабаровым мы совпали по темпераменту, уровню внутренней остроты и азарта. Мне очень нравится, что Потемкин и Орлов разные. Одного она любила за его неординарность, а с другим ей покойно и надежно, без ощущения пороховой бочки под ногами. С Потемкиным у Екатерины была очень нежная и трогательная любовь, она ощущала надежность, опору, заботу. С Лешей Морозовым я испытываю примерно те же чувства, он мой давний друг и коллега, великолепный артист. А с Орловым — это бесконечная страсть, переменчивость и взрывные ситуации. Она Григория Григорьевича даже побаивалась, он был очень сильный. И эта сила привлекала ее невероятно. То есть два совершенно противоположных романа!

— У нас номер выходит 14 февраля, там много про любовь, и Екатерина была Великая не только как государственный деятель, но и в любви. В ней бушевало много страстей, чувств, и это тоже привлекает. О такой натуре интересно снимать, но сложно все охватить.

— В этом и состояла задача — рассказать про нее как про очень много­гранного человека. И чтобы кристалл сиял с разных сторон, и была грань одиночества, страстности, силы, влюбчивости… Но это относится не только к Екатерине. Конечно, она выдающаяся личность. Но про любого человека можно сказать, что в нем есть все. Как, например, определить, человек хороший или плохой? Невозможно. Он и такой, и сякой. У нас бывают совершенно разные проявления. Что же касается любвеобильности Екатерины, мне кажется, что у нее просто была невероятная жажда жизни. Она любила жизнь и старалась брать от нее все.

— А вы берете от жизни все?

— Я стараюсь. И чем старше становлюсь, тем чаще напоминаю себе, что должна это делать. Не для кого-то, а для себя. И что не может быть ни­каких отговорок — устала, не хочется… Надо брать и делать, брать и вкушать, брать и испытывать, брать и пробовать.

Это касается самой простой нашей жизни, когда ты себе не позволяешь какие-то вещи, думая: стоит ли на это тратить время? Стоит. Стоит время тратить на себя, на саморазвитие, на удовольствия, на встречи с друзьями. Надо брать от жизни все, что она может тебе дать, и еще больше.