«Саша Цекало оглядывается и произносит: «Стремно что-то, темновато, до отеля два квартала идти...» Говорю: «Саш, да чего ты, расслабься, мы со Стасом два здоровых парня, все нормально». А он: «Когда тебя будут бить, не спросят, здоровый ты или больной», — рассказывает Денис Клявер.
— Денис, я с удивлением узнала, что лидер группы «Алиса» Константин Кинчев когда-то был вашим кумиром. Довольно неожиданно, если учесть ваше собственное творчество.
— Возраст и место жительства определили мое увлечение группой «Алиса» и роком вообще. Мне было 13 лет, я рос в Питере. А Ленинградский рок-клуб — эпицентр этого жанра на тот момент. Жил я в Купчино, недалеко от Спортивно-концертного комплекса имени Ленина, и там как раз все первые большие концерты проходили: «Алиса», «Кино»… Темперамент «Алисы» вызывал особенный отклик у меня, безбашенного тинейджера с желанием все крушить. Гормоны рвались наружу. Мне, тринадцатилетнему, сложно было полностью понять, о чем поет Константин Евгеньевич, но меня это реально вштыривало. Ну а когда уже повзрослел, осмыслил всю глубину мысли и серьезный политический протест песен. Константин Евгеньевич отвечал за тинейджерское бунтарство, а Виктор Робертович Цой — за романтизм.
— Фанаты «Алисы» отличались и определенным стилем одежды…
— Естественно. Однажды мы поехали в СКК (Петербургский спортивно-концертный комплекс. — Прим. ред.) на концерт, и хотелось соответствующе выглядеть. Самое крутое, что можно было бы надеть на концерт «Алисы», — это бушлат. Я жутко завидовал своему соседу и лучшему другу Мишке, у которого папа служил моряком, и у него бушлат как раз имелся. А мне купили ватник в военторге, я туда нафигачил кокард каких-то, нашивок, генеральские погоны — это было модно. Я мечтал еще о кирзовых сапогах. Но кирзачи родители мне не купили, причем даже спустя 15 лет не смогли объяснить почему. Я у них спрашивал, а они отвечали: «Не знаем, уперлись тогда». В общем, надел я свой фирменный ватник, какие-то подходящие случаю сапоги и вот в таком обмундировании отправился на концерт. Стоит отметить, что само по себе это было весьма экстремальное приключение, потому что люлей отхватить на входе ничего не стоило.
— От кого?
— От гопников, от кого же еще? Нужно было доехать до метро «Парк Победы», а потом пройти через парк — тернистый и темный, где за деревьями и кустами прятались эти самые страшные гопники, которые всех били. К счастью, меня это миновало. Вспоминаю другой случай. Подходим уже к СКК, нас человек двадцать, все в бушлатах или ватниках, тельняшках — в общем, в военной экипировке. И конечно же с легендарными накрашенными кинчевскими стрелками на лице. Сидит на входе дедушка и спрашивает: «Господи, сынки, вы из какой роты и куда двигаетесь?» Мы говорим: «На концерт, армия «Алисы». Но самый треш начинается, когда ты попадаешь в зал. Нужно, чтобы тебя не затоптали в первые 15 минут всеобщего волнения перед концертом. Мягко говоря, стремно. А ты еще такой тщедушный, худенький тинейджер. И все же это был классный экстрим! Помню, на одном из концертов такая волна унесла нашего друга. Нашли его только после, сидящим у сцены. Он мирно спал… Знаете, все, что связано с детством, — это навсегда. Я до сих пор хожу на концерты «Алисы». Недавно нахлынула такая ностальгия… Мы пришли с моим сыном Тимофеем в тот самый СКК. Стоим на танцполе, слушаем «Красное на черном». И вдруг я осознаю, что, когда мне было 13 лет, я стоял на том же самом месте! И вот прошло 30 лет, теперь я здесь с сыном. Сказал ему: «Ты представляешь!..»
— Знаете, я бы и 16-летнего на подобный концерт в то время не отпустила, а вам было 13, и еще никаких мобильников. Бедные ваши родители!
— Мы почему-то вообще не парились на эту тему. Не так давно разговаривали с приятелем об этом и сами удивлялись. Например, я ходил в школу, и по пути мне нужно было пересечь две широкие дороги. Понятное дело, пешеходными переходами я не пользовался, так же длиннее! Еще я проходил по настоящему болоту. Грязь, машины, грузовые фуры — и так каждое утро. И никто не переживал. Все были очень спокойные, уверенные в середине 80-х. Это же еще Советский Союз… Некоторые говорят «совок», а я не люблю это слово. Как показала практика, нет идеального строя. Свобода, может быть, важна, но, когда ты ее обретаешь, выясняется, что о тебе больше никто не заботится, ты предоставлен сам себе. Начинаешь чесать репу и думать, блин, пусть лучше, наверное, будет не совсем свобода, но чтобы за тобой присматривали.
— А путч помните? Я помню, мне было 12 лет, мы на отдыхе жили в охотничьем домике. И вдруг по всем каналам «Лебединое озеро». Я тогда ничего не поняла, но помню, отец рвался в Москву, а мама его не пускала…
— А мне было 16 — ненамного старше вас. И я не интересовался политикой. Питер все же далеко от Москвы, казалось, что происходит это все в каком-то другом мире, на другой планете… Это я сейчас понимаю, какой кошмар испытывали мои родители. И я им до сих пор признателен, что они не эмигрировали. Так решил папа. (Илья Олейников. — Прим. ред.)
— Обдумывалась эмиграция в Израиль?
— Да. Папина сестра уехала в 77-м году, в Америке у нас тоже имелись родственники. А в начале 90-х пошла вторая волна эмиграции. Отец не уехал, и правильно сделал. Иначе он не встретил бы Юрия Николаевича Стоянова и не возник бы «Городок». Да и вообще все сложилось бы по-другому. Но треша в те годы, конечно, хватало. Талоны, в магазинах ничего не было. А внешне все вроде мирно, спокойно, тихо. Никогда не забуду, как в Питере вдруг стали продавать свежие соки в пол-литровых картонных коробках, просто разрыв шаблона! Мы, как обезьянки, на это смотрели. И я не могу сказать, что мы голодали. Мама умудрялась приготовить что-нибудь вкусненькое, имея минимальный набор продуктов. Я до сих пор, к слову, достаточно аскетично питаюсь. И знаете, все воспринималось как-то радостно, кайфово! Несмотря на отсутствие изобилия, жизнь в нашей небольшой квартирке была счастливой. Когда в прошлом году случился ковид и все стали вспоминать 90-е, мы, пережившие их, понимали: в любых ситуациях можно жить. Главное — оставаться людьми.
— Перейдем к группе «Чай Вдвоем». Я все-таки не понимаю, как заядлый алисоман занялся поп-музыкой?
— Я же музыкант, это емкое понятие. Я очень эклектичен в творчестве. Да, я — алисоман, но песни «Ласкового мая»: «Белые розы» и «Розовый вечер» — также рвали меня на куски. Особенно это проявляется в детстве: тебя либо цепляет, либо нет, и ты не можешь объяснить, почему так. Но, если честно, у многих возникает такой вопрос. Как-то я был на 30-летии «Алисы» и встретил за кулисами жену Константина — Александру Панфилову. Начал говорить ей комплименты по поводу «Алисы», рассказал, что вырос на этой музыке. А она спрашивает: «Тогда почему вы такую музыку поете?» Вот действительно, почему я не стал рокером? Есть столпы, а я был совершенно профессионально к этому не готов на момент начала певческой карьеры. У нас со Стасом Костюшкиным сложился дуэт, мы оказались на сцене. Я ничего не умел вообще, третий раз в своей жизни микрофон держал, я же трубач профессиональный, к вокалу никакого отношения не имел. Мы всегда работали живьем, это был очень серьезный опыт. Всему, чему я научился, я научился в бою.
— Как вы познакомились со Стасом Костюшкиным?
— Это судьба. Моя девушка Наташа с его девушкой Марьяшей вместе учились. Они нас и познакомили. Просто кто-то из них сказал: «Мой молодой человек такой же клевый, как твой». Вот разве меня, 18-летнего амбициозного нарцисса, можно было сравнивать с каким-то другим парнем?! Будто есть кто-то подобный мне на планете Земля! Ну и Стасик так же рассуждал и с таким же видом пришел знакомиться. Это произошло в спортзале. Мы пожали друг другу руки, как сейчас помню, стоя под каким-то спортивным снарядом. Стас критичный, при этом легкий на подъем. По знаку зодиака он Лев, а я Овен. Он такой горячий, а я немножко упираюсь. И это нас всегда как-то балансировало. Наверное, поэтому мы так долго проработали вместе. Были общая цель и уважение друг к другу. То есть, если возникали некие трения и кто-то из нас принципиально настаивал на своем, второй уступал. Никто не взял на себя роль лидера.
— Насколько помню, на создание вашего дуэта повлиял ваш отец — Илья Олейников.
— Да, он стал первым человеком, который, послушав, как мы разложили на два голоса песню «Я пойду», сказал: «А ведь прикольно у вас получается, попробуйте вместе». И мы попробовали. Более того, он отдал все, что у него на тот момент было, весьма солидную сумму, чтобы мы смогли выпустить первый клип. С другой стороны, я сейчас понимаю, что мы отличались целеустремленностью. Думаю, если бы у моего сына случилась похожая ситуация, я бы сделал то же самое. Папа был мегапрофессиональным человеком, с такой, знаете, чуйкой. Папа дал деньги в долг, и думаю, не рассчитывал получить их назад. Но для нас это было делом чести. Мы вернули их спустя год.
— А как появилось название «Чай Вдвоем»?
— Не мы его придумали. Мы-то хотели назвать группу «Пилоты». На названии «Чай Вдвоем» настоял тогда Александр Ревзин, наш первый продюсер. В те времена Саша был единственным режиссером шоу-бизнеса, да и сейчас не так много профессионалов в этом жанре. Мы к нему пришли, он нас послушал, спросил, как называется наш дуэт. Услышав: «Пилоты», он сразу рубанул сплеча: «Фигня полная!» Секунд пять, клянусь, не больше, подумал и выдал: «Будете называться «Чай Вдвоем». Мы возмутились: «Дедовское какое-то название, для пенсионеров». Он объяснил: вас двое, поете в джазовой теме, к тому же легко можно к этому названию подтянуть каких-нибудь спонсоров, производящих или продающих чай… Самое любопытное, что он оказался совершенно прав. Название было настолько нелепым, что привлекало внимание. Единственное, что первые пять лет нас постоянно путали по названию с рок-группой «ЧайФ». Переспрашивали: «Чайф вдвоем?» Не так давно мы с Шахриным встречались (Владимир Шахрин — лидер группы «ЧайФ». — Прим. ред.), и он рассказал очень забавную историю. Мол, подошел к нему один и спрашивает: «Это же у тебя отец Илья Олейников?» Шахрин удивился: «Мужик, ты в своем уме? Ничего, что у нас с Олейниковым разница в возрасте 12 лет?»
Однажды мы летели из Мурманска. И вот пустой аэропорт, я смотрю вниз, на скамейке какой-то мужик сидит. Через несколько секунд до меня доходит, что это Кинчев. Я уже артист, но все равно Кинчев для меня — кумир, недосягаемый человек. Через час встретились с ним в самолете. Я говорю: «Здравствуйте». А Костя: «О, привет, чайники! Садитесь, поболтаем!» Оказалось, он знает, что я — алисоман, читал мое интервью. Ну тут меня вообще разорвало по полной. Костя меж тем говорит: «Слушайте, клевые вы чуваки, но знаешь, чего вам не хватает?» — «Чего?» — «Телеги такой нормальной, чтобы все пели». Я переспрашиваю: «Хита?» Он был прав. Шел 98-й год, мы три года уже работали в шоу-бизнесе, реально собирали залы, записали несколько альбомов. Но вот остановил нас как-то на вокзале поклонник и говорит: «Ребята, вы такие классные, я вас очень люблю, дайте автограф… Только убей не помню, что вы поете». (Смеется.) В 2001 году, спустя шесть лет после образования дуэта, мы наконец-то высекли свой суперхит «Ласковая моя». (Улыбается.) Он, что называется, звучал из каждого утюга.
— Знаю, что Лайма Вайкуле приняла значительное участие в вашей судьбе…
— Да. Началось все с того, что Лайма была на конкурсе «Ялта—Москва—Транзит» в жюри. После нашего выступления Игорь Яковлевич Крутой сказал: «Ни о чем, все мимо». И тогда именно Лайма стала главным нашим защитником. «Ты ничего не понимаешь!» — заявила она Крутому. И не только поставила нас на первое место, но и пригласила работать к себе в коллектив. Но надо знать двух амбициозных и очень скромных в кавычках молодых людей, какими были я и Стасик. Мы же три песни, которые на конкурсе исполнили, четыре месяца репетировали. Кажется, обезьяны бы быстрее справились. Но мы же перфекционисты! Репетировали с восьми утра до десяти вечера. И чем дальше, тем отчетливее понимали, что, если сейчас выйдем с Лаймой, опозоримся, ведь мы не готовы. В общем, мы отказались. Лайма нашего отказа не поняла. Так и сказала: «Ребята, вы в своем уме? Я вам даю такой шанс!» Но мы были непреклонны и вежливо, но твердо стояли на своем. Лайма больше уговаривать не стала: нет так нет.
Прошло два года, мы как раз снимали клип на песню «Я не забуду» у Олега Гусева. На съемках с нами работал стилист номер один в то время — Саша Шевчук, царствие ему небесное. Замечательный был парень, он близко дружил с Лаймой. И вот я в парикмахерском кресле, он надо мной колдует и вдруг спрашивает: «Дэн, почему вы Лайме не позвоните? Она реально клевая!» Я говорю: «Саш, ну как мы можем ей позвонить? Мы ведь ей отказали! Женщине! Звезде! Да она меня точно пошлет!» — «Дэн, она вас очень любит, позвоните, она это оценит». Мы со Стасом договорились все же ей позвонить. Волновались ужасно. И вот набрали ее: «Лайма, здравствуйте». А она — как будто мы вчера расстались: «О, ребята, привет, как дела?» — «Лайма, мы хотели бы… Помните, два года назад вы нам предлагали что-то сделать вместе?» — «Конечно. Согласны? Ну и супер, приезжайте, обсудим». Когда мы разъединились, несколько минут молча со Стасом сидели. Были ошеломлены. Ну а когда мы к ней приехали, она тут же предложила сделать совместный номер — тот, в котором поет «Прощай, со всех вокзалов поезда...». Мы отправились в студию в Тверь, это самый жир тогда считался. Записали бэк-вокал. Через некоторое время Лайма предложила поехать с ней на гастроли. Невероятно! До этого мы ездили на гастроли с Михаилом Захаровичем Шуфутинским. У него мы научились работе на сцене и подходу к бизнесу, а Лайма подарила нам еще и своего зрителя, мы нашли свою стилистику. У Шуфутинского были особые слушатели, особый контингент. Ну знаете, такие с борсетками пацаны. И мы — два интеллигента на сцене в костюмах за 100 долларов, купленных у индуса на Манхэттене.
— А что за костюмы?
— Буквально через месяц после «Ялта—Москва—Транзит» мы участвовали в другом конкурсе — «Большое яблоко» в Нью-Йорке. Это вокальный конкурс исполнителей на русском языке. В основном это были эмигранты из разных стран. Юленька Началова там всех победила. К сожалению, ее, как и Саши Шевчука, уже нет с нами... Александр Ревзин режиссировал, получилось все очень громко, ярко. В общем, нам дали по 500 долларов, и мы, прямо не выходя из гостиницы, спустились вниз, там был магазин одежды, торговал индус. Это сейчас понятно, что магазин сомнительный, а тогда нам показалось, что мы попали в ЦУМ! Такой пыльный магазин, индийские товары, он нам впарил эти два костюма… Какими же мы были счастливыми! Вернулись сияющие: белая рубашка, зеленая жилетка, зеленый пиджак, зеленые штаны на мне, и то же самое, но горчичного цвета на Стасе. Причем, чтобы вы понимали, на Манхэттене в то время было совсем не спокойно. Но мы никого не боялись. Спортсмены же! С этим связан забавный эпизод, когда в той же поездке мы допоздна сидели в ресторане с Александром Цекало и Лолитой. Тогда они еще были вместе, выступали в кабаре-дуэте «Академия». И вот выходим мы, уже стемнело, Саша оглядывается и произносит: «Стремно что-то, а до отеля два квартала идти...» Говорю: «Саш, да чего ты, расслабься, мы со Стасом два здоровых парня, все нормально». А он: «Когда тебя будут бить, не спросят, здоровый ты или больной». Но никто нас не бил, мы были спортивные ребята и коммуникабельные. В то время те самые парни с борсетками любили заставлять всех выпить с ними. Нас это не касалось. И даже если возникала ситуация, мол, выпейте, или вы нас не уважаете, мы разводили руками: «Ребят, мы — спортсмены». И все, вопросов не возникало, спорт — это святое.
— Значит, «новые русские» вас не доставали. А что касается поклонниц?
— Знаете, я всегда говорю: продукт формирует потребителя, это очень важный момент. Все наши поклонницы — воспитанные, интеллигентные, вежливые, не говоря уж о том, что очень преданные. Сфотографировались после концерта и расстались. Никогда нас никто не преследовал, в окна к нам не влезал. Правда, Стасу однажды подарили букет, где лежал презерватив и записка: «С намеком». И это, пожалуй, был самый вопиющий случай. Но не всем везло так, как нам. Помню разговор с Димой Нагиевым. Он одно время хотел к нам в поселок переехать и все у меня спрашивал, как, чего, будут ли там осаждать фанаты… Я говорю: «Слушай, там никого нет, никто не осаждает, это охраняемая территория. Папа мой живет, никто к нему не ходит». А он вздохнул и обреченно сказал: «Ко мне ходить будут…» Я решил, что он корону надел из-за мегапопулярности: в то время Дмитрий вел программу «Окна» — первое в России провокационное ток-шоу. И вот через три недели после того разговора мы встречаемся в Шереметьево. Стоим, болтаем… Мимо проходят какие-то две девушки: «Ой, «Чай Вдвоем», ребятки, а можно с вами сфотографироваться?» Вручили Диме фотоаппарат, он нас сфотографировал, девчонки ушли. Дальше стоим, разговариваем, идут два мужика: «О, Нагиев! Здорово, красотуля, ты — красавчик, ну давай сфоткаемся» — и хлоп его по плечу! Дима обернулся ко мне: «Теперь понимаешь, про что я говорил тебе?» — «Да, понимаю, прости…»
— В принципе, вашим поклонницам ловить было нечего, вы же очень рано женились…
— В 23 года, да. Как говорит моя подруга Алена Свиридова: «Ты — настоящий джентльмен. Влюбился, развелся, женился. Влюбился, развелся, женился». Первая жена Леночка танцевала у Михаила Захаровича Шуфутинского, мы познакомились на гастролях. Она, кстати, потом была нашим директором. Понимаете, среди тех, кого я знаю, просто по пальцам могу пересчитать людей, которые встретились в 17 лет и прожили вместе всю жизнь. Человек взрослеет, у него меняется менталитет, меняются вкусы… И если кто-то уходит, то значит, его что-то не устраивает, его уже не удержишь никогда. И надо просто понимать, что это не твой человек, вот и все. Ушел — значит, освободил место для более достойного. Вот такая штука. Главное, оставаться человеком порядочным, честным. Потом, я могу сказать, у меня со всеми моими замечательными вторыми половинами великолепные отношения, мы все общаемся, все дружим.
— Что касается распада вашего дуэта — «Чай Вдвоем». Процитирую СМИ: «Коллектив просуществовал 17 лет и распался из-за взаимных разногласий. Сейчас Стас и Денис общаются как два малознакомых человека». Это правда?
— Сочинение на тему. Мы со Стасом прошли испытание временем, 17 лет просуществовали вместе и разошлись на пике. «Чай Вдвоем» был мегапопулярной группой, которая из года в год собирала все возможные и невозможные награды. Просто пришло время, видимо, и мы выросли. Тут тоже применимо то, о чем я говорил про супружескую пару. Мы же совпали в самом начале, а потом 17 лет проходили этот тернистый путь. У нас появились жены, дети, друзья. Мы сами сформировались как артисты. То есть мы начинали как две половинки, а потом встали на ноги очень уверенно, нам «штанишки» стали малы. Кажется, мы доказали уже всем, и себе в первую очередь, что как в дуэте, так и сольно каждый по-своему хорош, у каждого своя аудитория, свои амбиции, свои какие-то планки творческие... Дуэт — форма сложная, а мы проработали в нем 17 лет, что вообще-то тянет на рекорд. Так что я бы спрашивал скорее, как вы сумели так долго петь вместе, а не почему вы распались. Но я твердо могу сказать: Стас по-прежнему моя родственная душа, близкий человек.
