«Тальков жил на Пролетарском проспекте, в хрущевке, в маленькой двушке со смежными комнатами, с коридорчиком «два на полтора» и маленьким туалетиком. Все очень скромно. Игорь же не был москвичом, приехал в столицу из Щекино Тульской области и сам себя сделал», — вспоминает музыкант.
— Алексей, по телевизору мы привыкли видеть вас поющим. Но в программе «Ну-ка, все вместе!», пятый сезон которой только что стартовал на канале «Россия», вы выступаете в качестве эксперта. Как ощущаете себя в новой роли?
— Ну, не совсем в новой, я же уже оценивал выступления участников в шоу «Ну-ка, все вместе! Битва сезонов»... Когда прошлой зимой меня пригласили поучаствовать в шоу в качестве эксперта, я согласился, хотя до этого смотрел программу мало, урывками. Ведь для шоу-бизнеса январь — это самый свободный месяц в плане концертов. Помню, в первый день съемки было лень вставать: раннее утро, за окнами темно. А когда приехал на «Мосфильм», где идут съемки, удивился царящей в студии атмосфере: высоченная стена, десятки людей в невероятных костюмах. Все яркое, театрализованное.
Первую программу я отмалчивался, вникал. А потом незаметно для себя втянулся в эту феерию безудержного веселья, карнавала костюмов, лиц. К слову, о лицах: часть студии выделена под огромную гримерную зону, и бедные визажисты сбиваются с ног, потому что им надо загримировать СТО человек! И у костюмеров на программе много работы. Никогда не одеваюсь так броско, как многие другие эксперты. Поэтому обычно в этом шоу снимаюсь в своей одежде. Но пару раз воспользовался услугами стилистов, и предложенные ими костюмы на экране выглядели очень симпатично...
— Вы сказали, что не сразу вникли в то, что происходит в шоу...
— Это так. Но рядом со мной сидели мои друзья — поэт Симон Осиашвили, композитор Витя Чайка, которые написали мне огромное количество песен, в том числе альбом «Зимний сад», который, не побоюсь этого слова, стал легендарным. Еще видел Сашу Шаганова, других людей, которых знаю много лет. И это меня как-то успокоило. К тому же предводитель нашей сотни экспертов Сережа Лазарев и ведущий Коля Басков очень органично возглавили судейскую когорту. Иногда даже — на пике эмоций — можно было услышать от них ненормативную лексику. В эфир это, конечно, не пошло, но зрители, которые сидят по обеим сторонам сцены, слышали.
— Ваше мнение обычно совпадало с оценками других экспертов?
— По-разному. Мне кажется, иногда были перегибы: кому-то незаслуженно балл завышали, кого-то, наоборот, «топили». И я возмущался. Но в целом атмосфера на шоу дружелюбная. Иногда у меня спрашивают: «Может, эксперты заранее обсуждают, кого пропускать дальше, а кого нет?» Но жюри у нас абсолютно разношерстное, сговориться невозможно. И участников видим лишь в тот момент, когда они выходят на сцену: мы же не присутствуем на репетициях, на отборе конкурсантов. И у нас есть только две с половиной минуты, чтобы их оценить. А это достаточно сложно... Кстати, участники проекта получают возможность гастролировать, осенью будет тур «Новые голоса России».
— Вы сами принимали участие в музыкальных конкурсах?
— Если иметь в виду не телеконкурсы, в которых я появился уже как известный артист, а вспомнить годы юности, то участвовал, когда учился в радиоаппаратостроительном техникуме. У нас был самодеятельный ансамбль, и мы выступали на районных конкурсах.
— Так кем вы в детстве хотели стать — музыкантом или радиотехником?
— Обо всем по порядку. Так сложилось, что я учился в школе-интернате Министерства путей сообщения. Мама трудилась на железной дороге и была награждена знаком «Почетный железнодорожник». Она уезжала на работу рано утром, возвращалась поздно вечером. И у мамы оставалось мало времени на меня. Когда я пошел в школу, был предоставлен сам себе: не слушал учительницу, бегал по классу во время урока. Во втором полугодии первого класса стало ясно, что со мной надо что-то делать, чтобы окончательно не отбился от рук. И меня отправили в учебное заведение, где за мной будет присмотр, — в интернат для детей сотрудников МПС.
— Слово «интернат» звучит пугающе...
— Что вы, это было отличное учебное заведение недалеко от Москвы: около 60 километров по Павелецкой дороге, у станции Барыбино. Представьте себе: большой учебный корпус с актовым залом, с просторными классами. Внизу, в подвале, — несколько классов для уроков труда. Еще спортзал, теплый переход в столовую, где нас прекрасно кормили. Рядом — корпуса для детей и для обслуживающего персонала. А еще футбольное поле, на которое каждое утро в 6:30 мы выходили на пробежку. Великолепные условия!
У нас было много кружков: авиамоделирования, радио. И даже своя киностудия! Один из преподавателей обожал кино и снял с нами небольшой фильм про прославленного летчика Алексея Маресьева. Это была вольная фантазия на тему: история излагалась глазами детей, которые в 1941 году встречались с Маресьевым. Мне досталась крошечная роль паренька, который наблюдал за полетом самолета. Кстати, этот самолет сделали сами ребята: сооружение из картона с моторчиком, и оно действительно поднималось в небо!
Как большинство ребят, я приезжал в интернат рано утром в понедельник, а вечером в пятницу возвращался домой. До станции Барыбино нас подвозил школьный автобус, а иногда мы шли пешком. Я доезжал до Павелецкого вокзала, садился на метро, добирался до Ярославского вокзала, там садился на электричку и ехал до платформы Лось, где у нас тогда была квартира.
— Судя по всему, вы рано стали самостоятельным. По маме скучали?
— Очень! Часто просил забрать меня домой. И в пятом классе уговорил. Мама устроила меня в школу № 1137, где я отличился как мог. Мы с друзьями били стекла, кто-то из нашей компании в поножовщину не раз ввязывался. Какая уж тут учеба! Из-за плохих отметок меня хотели оставить на второй год, а это был позор. И меня опять принял в свое лоно замечательный интернат, где я быстро подтянул все предметы.
— А когда в вашей жизни появилась музыка?
— В интернате был хор, в котором я вместе со всеми пел пионерские песни «Взвейтесь кострами, синие ночи» и «Пусть всегда будет солнце». А еще учился на фортепианном отделении в музыкальной школе. Любил выступать и даже всерьез думал, что стану концертирующим пианистом, исполняющим классический репертуар. Но в 12 лет на день рождения мне подарили семиструнную гитару — Владимир Семенович Высоцкий играл на такой. И я заинтересовался уже популярной музыкой. Поэтому-то и поступил в радиоаппаратостроительный техникум: друг, который, как и я, увлекался эстрадной музыкой, сказал: «Там мы с тобой научимся собирать разные усилители звука и прочее». Это сейчас можно купить что угодно, а тогда техника собиралась своими руками.
Еще в пятом классе я собрал первый детекторный приемник. Он был простенький, ловил всего две программы. Но когда из него впервые раздались звуки, я испытал эйфорию! Я очень любил возиться с радиодеталями. Пока вечером не соберу очередное устройство, не пойду спать. Мама ругала меня за это. А я сидел с паяльником, и запах канифоли казался мне волшебным.
А еще я сам сделал гитару. Это было непросто: надо было подобрать дерево — специальное, хорошо высушенное, чтобы оно резонировало. Сначала из картона я вырезал «выкройку» — нужную форму деки, гриф. И только потом стал выпиливать все эти детали из дерева. Сам делал лады и звукосниматели: наматывал на ферритовые стержни много-много витков проволоки.
— Самое яркое музыкальное впечатление юности помните?
— Еще бы! В интернате шел мимо нашей радиорубки, в которой стоял бобинный еще магнитофон. И вдруг услышал песни на английском языке, которые повергли меня в шок. Я остолбенел, затем зашел в рубку и спросил: «Что это?» Мне сказали, что это группа «Битлз». И я начал бредить Битлами, искать сведения о них. Но информация была настолько скудной! Сейчас в интернете есть все, а тогда любые факты собирали по крупицам. Например, я раз двадцать посмотрел в кинотеатре «Спорт, спорт, спорт» только потому, что там есть фрагмент — секунд на тридцать — с беснующимися толпами людей, которые пришли на стадион услышать «Битлз». Саму группу там показывали мельком — больше народ, который буквально рвал на себе волосы. Но я вместе с теми слушателями был в диком восторге. Думаю, если бы тогда попал на живой концерт «Битлз», меня бы хватил удар.
— Техникум вы окончили?
— Нет, ушел после третьего курса: понял, что теперь могу собрать любую аппаратуру. Меня уже позвала романтика танцплощадок. Я поступил в тамбовское культпросветучилище и одновременно начал работать на танцах как вокалист-гитарист. Наша группа выступала в Ивантеевке, Мытищах, Пушкино, других подмосковных городах, иногда даже в столице. В те годы площадок с живой музыкой было множество.
— Сколько тогда зарабатывали музыканты вашего уровня, что играли на танцах?
— Платили нам гроши, а играли мы в основном советскую эстраду — «Ромашки спрятались, поникли лютики» или «Хмуриться не надо, Лада». Потом начали осваивать то, что нам самим очень нравилось: западную музыку, тех же «Битлз». Ко мне домой приезжали друзья из техникума, мы включали в специальное гнездо в телевизоре микрофон — такой огромный огурец в сеточку, вставали рядом с ним и пели песни «Битлз». Мне казалось, что это было божественно и что в этот момент я возношусь к небесам!
Из училища я перешел в Московский институт культуры, на эстрадно-духовой факультет. У нас были серьезные занятия по истории музыки, сольфеджио. Я учился очно, первые полгода даже получал стипендию. Но быстро возмутился: «Какая стипендия?!» В то время я уже много работал, гастролировал и в институте появлялся нечасто. Поэтому стипендию отдавал тем студентам, которые по-настоящему нуждались. А сам вскоре перевелся на заочный. Такой же путь прошли и Леня Агутин, и Витя Чайка, и Игорь Николаев: все они учились на заочном, потому что уже много выступали. Впрочем, и с заочного в итоге пришлось уйти — столько было работы.
На третьем курсе меня призвали в армию, на Дальний Восток. Там я сначала служил близ китайской границы младшим авиационным специалистом. А потом меня перевели в музыкальный взвод. И только спустя годы я вернулся в институт: перевелся на факультет режиссуры эстрадных представлений и получил диплом именно по такой специальности. Больше всех этому радовалась мама. Потому что она всегда говорила: «У тебя должно быть высшее образование». Она ведь долго думала, что я зря бросил техническую специальность, зря стал музыкантом. Только когда в нашем подъезде все стены стали исписанными моими поклонницами, которые днями напролет дежурили на лестницах, мама в меня поверила...
— А как мама относилась к вашим фанаткам, ведь тогда вы уже были женаты?
— Мама их жалела, иногда даже приглашала к нам в квартиру на чай. А они были счастливы: хотели через маму навести какой-то мостик общения со мной. Некоторые привозили подарки, сувениры. У меня уже были сыновья Леша и маленький Игорь, и девушки привозили для мальчиков игрушки, чтобы задобрить маму. Помню, красивый паровозик привезла девушка из Днепропетровска. Причем, когда у меня были гастроли, эта девушка, оказывается, даже жила у нас дома! Это я потом узнал. К тому моменту, как я возвращался, она, естественно, исчезала. Меня такая ситуация напрягала, я спрашивал маму: «Зачем ты это все делаешь?» А ей нравилось общаться с моими поклонницами. Но я всегда считал, что должна быть дистанция между артистом и публикой: панибратство ни к чему хорошему не приводит...
— А когда у вас появились поклонницы?
— Да практически сразу. У каждого коллектива, который играл на танцах, были свои поклонники, которые старались не пропустить выступления любимой группы. Тогда я не выступал еще на стадионах или во дворцах спорта, как потом с группой «Веселые ребята» или сольно. Но человек по восемьсот на танцплощадку набивалось... Перед каждым концертом надо было придумать, как привезти аппаратуру и как увезти. Иногда нанимали машину и водителя. Но чаще искали родственников, которые работали на автобазах. Договаривались с друзьями друзей, у которых было грузовое такси. В общем, «с миру по нитке — голому на воротник». И всегда кто-то выручал, помогал.
— Да, непростая у вас была жизнь!
— Зато свободная: мы не состояли в штате, исполняли что хотели. Однажды после концерта ко мне подошел человек со словами: «А вы не хотели бы попробовать себя в профессиональном ансамбле?» Я уточнил: «А что там?» Он перечислил: «Трудовая книжка, гарантированная ставка за концерт, гастроли за границей — вот как все замечательно!» А я отказался, потому что был свободен как птица! Мы исполняли все, что нам вздумается, даже Джимми Хендрикса, никто над нами не стоял. А что касается зарплаты, то о деньгах мы вообще не думали. Точнее, думали только о том, как купить гитары, барабаны, усилители, микрофоны, чтобы звучать лучше. Мыслей о том, чтобы приобрести кооперативную квартиру или машину или осыпать драгоценностями вожделенную даму, у нас не было...
Да, прекрасное было время, я знакомился с замечательными музыкантами. Например, с композитором Юрием Чернавским, который писал песни для юного Вовы Преснякова, для Аллы Пугачевой. Когда он написал песню «Маргарита», я ее записал. Но вскоре Чернавский сказал: «Леша, извини! Валера Леонтьев попросил «Маргариту» для себя». И эту песню запел Леонтьев, она стала очень популярной...
Помню, как однажды к Чернавскому домой — он снимал комнату в большой квартире у метро «Бауманская» — пришел паренек, очень скромный, стеснительный. Сказал, что недавно приехал из Пензы, а зовут его Сережа Пенкин. Спел какие-то свои песни. Слышим, голос прекрасный. Мы ему сказали: «У тебя должно получиться». Но в Москве у Пенкина не было ни жилья, ни знакомых. И он устроился дворником в один из московских домов в центре города, чтобы получить служебное жилье — большую комнату. С годами из мальчика из провинции, из дворника Сережа Пенкин превратился в большого мастера, сейчас у него полные залы. Блестящая карьера! Но этого могло и не случиться, как это не случилось с тысячами талантливых ребят, которым не хватило везения, которые не вытащили свой счастливый лотерейный билет. А еще им не хватило стремления пробиться — несмотря ни на что, вопреки всему...
— Но вы все-таки перешли в профессиональный коллектив?
— Конечно, там же совершенно другие возможности, уровень. Я поработал в ВИА «Верность», «Добры молодцы», «Самоцветы», «Ритм», «От сердца к сердцу», «Веселые ребята». А в 1988 году начал сольную карьеру... В официальных ансамблях действительно существовали концертные ставки (минимальная — 5 рублей
50 копеек за концерт), которые увеличивались благодаря разным категориям, надбавкам. Допустим, музыкант грузил аппаратуру, и за это ему платили. В итоге, когда пришел работать к Алле Пугачевой гитаристом, у меня уже была высшая категория. Она в тот период получала 50 рублей за концерт, а я около 30 рублей, больше всех в коллективе. Другое дело, что 50 рублей — это был официальный заработок, а реально звезды получали гораздо больше. Когда Алла «работала стадионы», помню, как приносили чемоданы с деньгами. Однажды при мне открыли, и я обалдел: такого количества денег никогда не видел. Сотни фиолетовых купюр в 25 рублей и зеленоватых полтинников.
— А в каких условиях тогда жили и работали гастролирующие музыканты?
— В дичайших! Это невозможно сравнивать с сегодняшним днем. Изменилось все! Теперь у артистов есть директор, стилист, визажист, помощник по пиару, а тогда музыканты все делали сами. Гастрольные туры длились по три-четыре месяца. Если ехали на поезде, в лучшем случае у нас было купе, но часто — места в плацкартном вагоне. Я даже не знал, что существует СВ! Между небольшими городами обычно передвигались на автобусе «Кубань». По аналогии с маркой «Фольксваген» музыканты прозвали их «Фурцваген» — в честь министра культуры Екатерины Фурцевой. Она в свое время подписала документ, чтобы для артистов выделяли именно такие автобусы. В то время уже были марки получше — «ЛиАЗы» и другие. Но Фурцева считала, что «Кубань» для артистов самый замечательный транспорт. Хотя там были неудобные сиденья, отсутствовали печки — воздух согревался от двигателя. Поэтому если музыкант хотел погреться, то садился попой на кожух мотора рядом с водителем. Или ставил на эту «печку» ноги в валенках — да, зимой без такой обуви было никуда. А в конце автобуса ехала наша аппаратура, которую мы сами загружали и выгружали. В общем, архинеудобный транспорт. Но это я сейчас понимаю, а тогда считали за счастье куда-то поехать, выступить.
В солидных профессиональных коллективах ситуация была получше. В ансамблях имелись и завхозы, и осветители, и рабочие сцены, которые расставляли аппаратуру. Но все равно условия на гастролях с нынешними не сравнить. Помню, как в составе ВИА «Добры молодцы» мы прилетели в Магадан. Нас поселили в лучший отель города — рядом с автовокзалом и недалеко от здания филармонии, где мы выступали. Так вот, наш ансамбль разместили в восьмиместном полулюксе: в большой комнате — восемь кроватей! Хорошо еще, что туалет был на этаже, а не где-то на улице. Потому что случалось и так. Когда я работал в чечено-ингушской филармонии, в Грозном мы жили в двухэтажном домике с «кабиной прямого падения» на улице.
У меня долго не было даже нормальных фото для постера. Помню, как мне сделали абсолютно дурацкие афиши: жуткая черно-серая бумага плохого качества, и я сижу с глубокомысленным видом перед приемником «Ригонда» — типа, ловлю радиоволну. Ничего более глупого и банального придумать нельзя. Но почему-то все эти проблемы сейчас вспоминаются с улыбкой...
— Среди коллективов, с которыми вы работали до начала сольной карьеры, был ансамбль «Ритм» — он выступал с Пугачевой. Какая она была в те годы?
— Абсолютно разная. Однажды в туре мы плыли из Ялты в Сочи. По-моему, теплоход назывался «Грузия» и считался очень модным: в нем был невероятный бар — нечто похожее мы видели только в кино. Окна круглые, в виде иллюминаторов, и, сидя в баре, можно наблюдать за бассейном на палубе. Сидишь, выпиваешь, закусываешь и смотришь, как народ, словно рыбки в аквариуме, плавает... Как-то мы засиделись в баре до позднего вечера. Уходя, Алла пригласила всю команду — от капитана до матросов, человек тридцать — на свое завтрашнее выступление в Сочи. И вечером все ребята с корабля пришли к служебному входу в зал «Фестивальный» и стали ждать, когда их пропустят в зал. А их не пускают: мол, ничего не знаем, никакого распоряжения администратор нам не давал. Началась перепалка. Появляется Алла, спрашивает: «В чем дело? Почему кого-то не пускают на мой концерт?» Но на ее слова служители зала не обращают внимания. И тут я вижу, что Алла Борисовна зеленеет, потом белеет, наконец превращается просто в фурию — такой разъяренной я ее редко видел. Думал, что у нее будет инфаркт, так она ругалась. В итоге ребят с теплохода пропустили, но Пугачеву в ярости я увидел, а с ней в таком состоянии лучше не пересекаться!
— Она же поет в своей песне: «Все знают — в гневе я страшна!»
— Но гораздо чаще Алла была доброй, душевной. Какие чудесные застолья она нам устраивала по окончании гастролей! Мы собирались в ее номере люкс, там лилась музыка, шли беседы, все хотели Алле Борисовне угодить, потанцевать с ней. А она сама выбирала, с кем танцевать, а кого послать…
Алла была невероятно популярна. Помню, в Ставрополе мы сидим в ее трехкомнатном люксе на пятом этаже. Лето, жара, окна открыты. И вдруг в одном из окон появляется башка человека! Мы даже не поняли, что произошло. Потом все-таки подошли к окну. Выяснилось, что поклонник Аллы залез на пятый этаж по карнизам и по водосточным трубам, чтобы ее увидеть! После недолгих переговоров ему разрешили войти в номер, Алла дала ему автограф. Мы сказали парню: «Больше так никогда не делай, ты же мог упасть и разбиться» — и выпустили его из номера через дверь.
А когда Пугачева выступала на стадионах, нам всем приходилось спасаться бегством, потому что народ просто неистовствовал! Охрана, конечно, была. Но что могут сделать
10 милиционеров с 50 тысячами фанатов! Сначала Алла в конце выступления просто быстро убегала с площадки. Потом на стадион стали пригонять «Волгу» или «Чайку», в которую она садилась и красиво уезжала. Но возбужденным поклонникам надо было выплеснуть свою энергию, на ком-то «оторваться», и они устремлялись за нами, музыкантами пугачевского ансамбля. Нам всегда удавалось убежать и спрятаться...
Появление Аллы на сцене вызывало какой-то психоз. Подобное я видел только на выступлениях Муслима Магомаева, но у него публика была все-таки другая, более сдержанная. Тем не менее я прекрасно помню, как микроавтобус, в который сели Магомаев и другие участники концерта, толпа подняла на руки. Я тогда почувствовал, что мы зависли в воздухе! Потом подумал: все, нам хана! Но нет, фанаты Магомаева автобус опустили на землю, и мы спокойно поехали.
— Среди звезд, с которыми вы дружили, был и Игорь Тальков. Знаю, вы назвали в его честь своего младшего сына, а еще провели в память о Талькове благотворительный концерт после его трагической гибели...
— Сначала мне дали послушать кассету с его записями, и я обратил внимание на голос, на песни. Потому что тогда приносили много всякой музыки, но это в основном была какая-то серость. А тут я услышал серьезные тексты — про Россию. Потом мы встретились с Игорем на съемках новогодней программы и как-то быстро подружились. Тальков жил на Пролетарском проспекте, в хрущевке, в маленькой двушке со смежными комнатами, с коридорчиком «два на полтора» и маленьким туалетиком. Все очень скромно. Игорь же не был москвичом, приехал в столицу из Щекино Тульской области и сам себя сделал...
Тальков был революционером, все время куда-то рвался, искал правды, смело высказывал свое мнение. Возможно, в какой-то степени это был эпатаж. Но он ничего не боялся, собственно, за что и пострадал, поплатился: история его гибели за кулисами концерта широко известна...
Когда я приехал на похороны Талькова — гроб стоял в Московском дворце молодежи на Комсомольском проспекте, — вся эта широкая трасса была забита людьми, транспорт не ходил, как будто хоронили Ленина или Сталина. Вы представляете, ведь в планах у Игоря не было того злополучного концерта в Питере! У меня планировалось выступление в Киеве, и я пригласил его тоже там поучаствовать. Но потом какие-то люди предложили ему поехать в Питер. И он поехал. А если бы отправился в Киев, его судьба сложилась бы иначе...
— В год смерти Талькова вы уже выступали как сольный исполнитель. А до этого восемь лет проработали в популярном ВИА «Веселые ребята»...
— Именно с этой группой я впервые попал за границу. Когда работал в «Самоцветах», слышал: «Скоро поедем в Испанию», «Поедем в Германию». Но эти поездки не состоялись. А в 1983 году проходили Дни культуры Москвы в Хельсинки. В Финляндию отправили специальный поезд «Лев Толстой», набитый артистами, чиновниками, представителями всех церковных конфессий — от батюшек и имамов до раввинов. Тогда еще не был снят фильм «Интердевочка». Но я очень хорошо запомнил совсем молодую Елену Яковлеву, которая частенько выходила с нами в тамбур — покурить. В нашу делегацию еще входили Людмила Георгиевна Зыкина, Иоаким Шароев — руководитель эстрадной кафедры в ГИТИСе. У него была любимая фраза: «Пошли хлеба». Перед концертами и мероприятиями девушки в русских костюмах и кокошниках выносили караваи — в ответ на финское гостеприимство. Вот Шароев этот момент так и назвал.
Поселили нас шикарно, в пятизвездочной гостинице. Меня больше всего поразили не интерьеры, а то, что на этажах не сидели дежурные. Мне дали ключ от номера, я прошел несколько длинных коридоров и не встретил ни одного такого надзирателя! А я привык, что в гостиничном коридоре стоит стол, на нем лампа, которая горит всегда — и днем, и ночью. За столом сидит дама и строгим голосом спрашивает каждого проходящего: «Куда пошел?» Мы обычно отвечали, что мы артисты из Москвы. А она: «Ясно! Э, артисты! В рукомойники не сс...ть». А в Хельсинки — пустые коридоры!
Естественно, из Хельсинки я привез очередной усилитель. Занял деньги у звезды балета Славы Гордеева…
— У вас с собой было мало денег?
— У советских людей валюты не могло быть много: суточные выдавали крошечные. Поэтому накануне поездки руководитель «Веселых ребят» Павел Слободкин сказал: «Всем взять с собой по две бутылки водки — помогу ее продать». Спиртное в Финляндии чрезвычайно дорогое, и финны с удовольствием покупали водку у советских туристов, которые рады были получить вожделенную валюту. Еще я взял с собой несколько баночек черной икры, ее также охотно покупали на Западе. Причем водку Слободкину мы не отдали, решили, что реализуем сами. Не допили полбутылки — этот остаток у нас с удовольствием купил бармен.
— И что вы в результате купили на вырученную валюту?
— Первым делом я приобрел виниловую пластинку Боя Джорджа, был такой модный, очень интересный и одиозный певец. Еще одежду своему маленькому сыну Алексею, подарки маме, жене... В Финляндии я увидел другой, капиталистический мир, который показался сказкой. Фешенебельный отель, роскошные машины, магазины с красивой одеждой, молодежь с ирокезами! С другой стороны, прямо на улицах Хельсинки я увидел много валяющихся пьяных людей. Оказалось, там пили страшнее нашего. Может быть, сейчас такого нет... Это было интересно — знакомство с другой цивилизацией. Я только в фильмах видел эту красивую жизнь, а тут познакомился с ней воочию. Тогда не мог представить, что пройдут годы и у нас тоже появятся шикарные магазины, автосалоны… Жизнь — она вообще очень непредсказуемая и удивительная!
