Несмотря на свою сумасшедшую славу и популярность, он всегда умудрялся жить не по голливудским правилам. Вот и теперь 74-летний Пачино делает исключительно то, что сам хочет. И прекрасно себя чувствует — рядом с обожающей его красавицей подругой (моложе актера почти на 40 лет) и своими прелестными близнецами.
— Знаете, многие актеры, с которыми мы общались, на вопрос, какой эпизод в кино им больше всего запомнился, говорят одно и то же: сцена в «Крестном отце», где вы сидите в ресторане и думаете, доставать вам пистолет или еще нет. Вот этот ваш взгляд завораживающий…
— Очень лестно такое слышать. Неплохо сняться в столь знаменитом фильме, не правда ли? (Смеется.) В тот момент я, возможно, думал о том, сколько еще продержусь на съемках и когда меня, наконец, уволят. Потому что как раз накануне этой сцены на студии вновь шел разговор об этом.
— Хавьер Бардем про вас сказал: «Я не верю в Бога, я верю в Аль Пачино...»
— Да, я что-то слышал в этом роде. Люблю Бардема, он прекрасный актер, как-то я провел в беседе с ним час или около того, и он, разумеется, может говорить все, что хочет. Я же предпочитаю не задумываться о подобных вещах. Когда меня называют легендой или еще кем-то — мне все равно. То есть я не могу сказать, что мне это не нравится, равно как и не могу сказать, что нравится.
— А есть у вас сожаления по поводу каких-то сыгранных ролей или, наоборот, несыгранных?
— Нет, это глупо. Те, которые не сыграл, принадлежат другим актерам, это их собственность. Я же точно знаю, что, когда отказывался или соглашался, именно этого и хотел. После первого «Крестного отца» я играл в кино без перерыва. Как будто меня зарядили в обойму автомата и выстреливали мной. И честно скажу — весь тот период моей жизни для меня до сих пор как в тумане. Я не понимал тогда и не понимаю сейчас, что все это значило. Я был смущен, обескуражен, застигнут врасплох... Но, похоже, все, что происходило со мной в 70-е годы, в плане работы было очень правильно! (После сногсшибательного успеха «Крестного отца» в последующие 20 лет Пачино снялся в 18 фильмах. Он был восемь раз номинирован на «Оскар» и получил его в 1993 году за роль в картине «Запах женщины». — Прим. ред.) При этом я снова и снова возвращаюсь в театр при первой же возможности — в отличие от других актеров, ставших кинозвездами. Только театр помогает мне сохранить ясную голову и чувство реальности.
— В «Крестном отце» тоже не хотели сниматься?
— Скажем так — и я тоже не хотел! (Смеется.) Ведь это меня никто не хотел снимать в этом фильме. Кроме Фрэнсиса Форда Копполы. Но он, конечно, немного сумасшедший. Зациклился на мне, и все тут. Я ему говорил: «Фрэнсис, да успокойся, ну что ты себе нервы портишь? Ну не хотят меня продюсеры видеть в этой роли, ну и ладно, я у тебя еще сыграю обязательно, ты хороший парень, я тебя люблю». Он еще раньше приглашал меня сыграть у него в любовной истории, я сомневался, но он настаивал, особенно после того, как увидел меня в спектакле. И вот я прилетел в Сан-Франциско, где Коппола жил, и там оказался в целой компании режиссеров — Спилберг, Лукас, Коппола. Эти парни очень хотели снимать кино. А я в то время себя считал сугубо театральным актером, но их энтузиазм, конечно, был дьявольски заразителен. Они в моих глазах выглядели как инопланетяне, честное слово, эти умники. Но даже их мнение не могло повлиять на студию. Продюсерам было наплевать, что я получил «Тони», самую престижную театральную награду, за свой спектакль «Носит ли тигр галстук?». В общем, я очень боялся, что Коппола из-за меня потеряет работу в «Крестном отце». Из-за своего упорного желания снимать только меня в роли Майкла Корлеоне. Кстати говоря, Брандо продюсеры тоже не хотели.
— Наверняка вам с тех пор больше не приходилось сталкиваться с ситуациями, когда вас не хотели брать на роль, отвергали…
— Почему же? Это часто происходит — до сих пор. Но бывало и так, что я отказывался и открывал таким образом дорогу другим актерам. Надеюсь, они мне благодарны. Например, мне предлагали сниматься в «Крепком орешке». В результате моего отказа этот паренек Брюс Уиллис сделал отличную карьеру! В «Звездных войнах» мой отказ обернулся ролью для Харрисона Форда. А отказался я потому, что ничего не понял в сценарии.
— Неужели правда, что вы должны были играть и в «Красотке» с Джулией Робертс?
— Да, но я отдал роль Ричарду Гиру и таким образом упустил возможность сыграть самого прекрасного дамского угодника на свете! (Смеется.)
— А почему все-таки вы так невысоко цените годы, когда сыграли такие потрясающие роли — после успеха «Крестного отца» — в фильмах «Серпико», «Собачий полдень», «Лицо со шрамом», все эти фильмы навсегда вошли в историю кино…
— Я чувствовал себя как боксер на ринге. Нокдаун, ему помогают подняться и снова, обмазав вазелином, выводят на ринг. Слишком бурная жизнь. Слишком много изменений. Словно я — это и не я. Ну и, конечно, я очень много пил. Пить начал еще подростком, но потом это стало переходить все границы. И я все время находился в состоянии опьянения — и в буквальном, и в переносном смысле. В 1977 году с алкоголем я завязал. Невероятно, сам себе не верю. Мне очень помогли тогда друзья.
— В том числе, надо полагать, Дайен Китон — одна из ваших женщин, с кем вы довольно долго прожили…
— Да, мы стали жить вместе с Дайен в начале 80-х. Тогда я впервые почувствовал себя относительно нормальным человеком. Не нужно было никуда мчаться, я мог подумать, поразмышлять, набраться внутреннего содержания. Пытался делать что-то сам, может, и не гениальное, зато никто надо мной не возвышался и не дышал в затылок. Играл в театре. Возможно, это был лучший период в моей взрослой жизни. Но несколько лет добровольной ссылки даром не прошли. Однажды Дайен объявила мне свой ультиматум или, вернее, последнее предупреждение: «И что же ты себе думаешь? Полагаешь, что снова сможешь вернуться жить в жалкую конуру, где провел детство и юность? Нет, ты слишком долго уже был богатым — не выйдет. Или, может быть, полагаешь, что по-прежнему числишься в голливудском списке «А»? Ошибаешься, голубчик. Тебя из него даже не выкидывали — ты сам это сделал. Короче говоря, тебе нужно немедленно вернуться к работе». Вот такими примерно, насколько я помню, были ее слова. И Дайен хорошо подготовилась. После своей речи она вручила мне сценарий фильма «Море любви». Очень трогательно с ее стороны. Так мило, заботливо и любезно. Надо сказать, Дайен оказалась права. Этот фильм, как принято говорить, «отреставрировал» мою карьеру.
— Ваша последняя любовь — Лусила Сола, аргентинская модель. Похоже, вы чудно ладите уже семь лет (Пачино познакомился с Лусилой в 2005 году на вечеринке. Его близнецам Оливии и Антону от актрисы Беверли Д’Анджело было четыре года, а дочери Солы Камиле — 7 лет. По ее словам, первые несколько лет они оставались просто друзьями, и лишь потом, во многом благодаря детям, их отношения перешли в романтическую стадию. — Прим. ред.).
— Как говорит Лусила, мы вместе 49 лет. Почему? Кажется, она имеет в виду, что со мной, как с собакой, надо использовать совершенно другое исчисление. (Смеется.)
— Она еще говорит, что вы — настоящий медиум. Через вас постоянно проходит какая-то энергия. И находиться рядом довольно непросто — особенно когда готовитесь к роли.
— И она наверняка привела слова моего друга о том, что я похож на дым — вроде я есть и вроде меня нет. И нельзя поймать, как ни старайся. Такое, мол, детское свойство, что-то эфемерное. Примерно то же самое обо мне написала милая Дайен в своей книге воспоминаний — об этой моей неуловимости и еще что-то о глазах…
— И что именно всем этим Аль Пачино и сводит женщин с ума…
— Знаю одно — впервые я понял, что такое слава, когда после «Крестного отца» женщины начали обращаться ко мне на улице со словами: «О, Майкл!» Я иногда, ну, в подпитии конечно, увидев привлекательную девушку, просто останавливался и говорил ей: «Привет». И она мне отвечала: «Привет, Майкл!» И я мог взять ее за руку и повести за собой. В то время я развлекался напропалую. Или, наоборот, сходил с ума, впадал в депрессию. Но, к счастью, продолжал двигаться вперед…
— Правда, что в 2010 году ваш менеджер втянул ваши деньги в знаменитую финансовую пирамиду Понци и вы потеряли миллионы?
— Верно. Но что делать? Я не впал в уныние или депрессию. Это жизнь, таков мир. Сказал Лусиле: «Закатываем рукава и беремся за работу!» Вот и все. Раньше я получал 15 миллионов за роль, теперь — пять. Ну, может, семь, если соглашаюсь взять в руки пистолет. Ничего не поделаешь. Это тоже реальность. Снимался в рекламе, продал недвижимость, взял кредит в банке, снялся в комедии с Адамом Сэндлером. Кстати, фильм «Такие разные близнецы» получился очень милый. Адам — прелестный человек и хороший актер. Напрасно столько ехидства расточали в мой адрес. И детям моим фильм понравился. Разве этого мало?
— Вы переехали в Лос-Анджелес из Нью-Йорка, хотя зарекались это делать…
— Как говорил мой друг Марлон Брандо, никогда не судись и не живи в Калифорнии. Судов удается избегать, а вот второй совет Брандо я нарушил. Но переехал я из-за детей. До этого приходилось постоянно приезжать сюда, чтобы проводить с близнецами время. А поскольку с их матерью Беверли Д’Анджело мы и раньше жили в разных домах, то все это оказывалось чересчур уж сложно. И я снял здесь дом, теперь к нему подвозят туристов и сообщают им, что здесь живет Аль Пачино. Зато детям раздолье — бассейн, большой сад, и в доме все для игр предусмотрено. И теперь им не нужно перетаскивать свои вещи, они просто приезжают от матери и остаются жить какое-то время у меня. А раньше каждый раз — а я со своими детьми с самого их рождения общаюсь — это было целое событие, переезд из одного дома в другой.
— Ваша старшая дочь, 25-летняя Джули, тоже актриса…
— Да, и я очень горжусь тем, что она делает. Как ищет себя, пытается делать только то, что ей интересно и необходимо. Знаете, когда я учился в школе, учительница пригласила меня в школьный спектакль. И я так вошел в образ, изображая человека, которому очень плохо, что на самом деле почувствовал тошноту. В общем, меня вырвало прямо во время спектакля. И эта учительница не поленилась подняться по грязной и вонючей лестнице на пятый этаж дома, где мы с мамой и бабушкой ютились в крохотной квартирке — мой отец родил меня в 18 лет, а в 20 уже бросил, — чтобы уговорить маму отдать меня учиться в театральную школу. В 16 лет я, впрочем, уже нигде не учился — надо было зарабатывать деньги. Чем я только не занимался, но исправно бегал на кастинги, и меня иногда брали в театральные постановки. Пожалуй, единственная фантазия, которая у меня тогда была в жизни, — я представлял, как вырву свою мать из чудовищной нищеты и тоски, все это после ухода отца сломало ее тонкую и ранимую душу. Ей пришлось даже согласиться на электрошоковую терапию, когда барбитураты и другие лекарства перестали действовать… Я мечтал, как приду к ней и скажу: «Мам, все хорошо. Я получил отличную работу. И с тобой все будет в порядке. У нас будут деньги». И вот незадолго до ее смерти меня позвали на прослушивание — к знаменитейшему режиссеру Элиа Казану. Но я опоздал…
— Вы сами хоть и не женились на матерях своих детей, но к отцовским обязанностям относитесь очень серьезно…
— Наверное, надо благодарить за это моего отца. Я не хотел быть на него похожим. У меня трое детей, и я за них отвечаю. Я — часть их жизни. И очень много получаю в ответ. Когда возвращаюсь домой, к детям, после съемок, всегда испытываю чувство потрясения. Первые 20 минут не могу прийти в себя. Эти человечки меня ждали, чтобы я что-то для них сделал? Ничего себе дела! Ах, ну да, все это для них, это мои дети, и я должен им, а не наоборот. И знаете, мне это очень нравится.
— Один из ваших последних фильмов «Унижение» — о немолодом актере, который утратил все желания, в том числе творческие, и страдает, полагая, что вместе с этим утратил и талант…
— Стучу по дереву, но я еще ничего не утратил! (Смеется.) Скажу честно, мне до сих пор снятся классические актерские кошмары! Я много раз играл шекспировских героев. И мне, например, снится, будто я стою на сцене и произношу текст и неожиданно понимаю, что он совсем из другой пьесы. Допустим, я в роли Гамлета вдруг начинаю играть и говорить как Юлий Цезарь! Ужас... Конечно, кое-какие желания меня благополучно оставили. То есть я не стану даже рассматривать определенные предложения. Берусь только за то, что пробуждает во мне «аппетит». Но не поверите, в этом году у меня выходит фильм, где я играю рокера! (Смеется.) Сбылась мечта, я терпеливо ждал, когда смогу сняться у Мартина Скорсезе. И вот наши с ним многолетние потуги, кажется, увенчались успехом — начинаются съемки «Ирландца», фильма безумно интересного и долгожданного. А еще скоро выйду на сцену в новой пьесе Дэвида Мэмета на Бродвее. Жду не дождусь. Нужно иметь огромное желание, чтобы каждый вечер выходить на сцену — это сродни тому, что делает канатоходец. Бросает вызов. И я все еще не утратил желания бросать самому себе вызов.
— Интересно, а вы как-то форму поддерживаете — все-таки играть, тем более на сцену каждый вечер выходить — невероятно тяжело физически…
— Как говорил мой любимый Оскар Уайльд: «Как только я чувствую потребность заняться физическими упражнениями, ложусь на диван и жду, когда это пройдет». (Смеется.) Нет, ну с детьми я иногда играю в мини-гольф, а Лусила периодически вытаскивает меня поиграть в боулинг с ее компанией. Обычно меня хватает на полчаса, не больше.
— Банальный вопрос, наверное, но как вы реагируете на поклонников, вас ведь караулят везде и умоляют сделать селфи, словом, популярность ваша по-прежнему не знает границ…
— Я всегда стараюсь уважить людей. Фотографируюсь, даю автографы, пожимаю руки. Но не помню, когда последний раз был в супермаркете. И ни разу не ездил в подземке в своем родном Нью-Йорке за последние лет пятьдесят. Детям моим нелегко. Они же никуда не могут со мной пойти, чтобы меня не узнали, и все такое прочее. Но ничего, вот однажды я решусь и куплю домик на озере, где-нибудь далеко-далеко. Это моя мечта. Но придется еще годик как минимум подождать точно.
