Все ближе Новый год. В коридоре редакции народ сновал из одной комнаты в другую. Я заглянул в дверь: кто-то настраивал гитару, кто-то еще доделывал работу, звучали анекдоты... И тут мобильный завибрировал. Звонила Лидочка, секретарь главного редактора. «Главный просил тебя зайти, — сказала она и добавила: — Минут через десять, он сейчас занят». — «Буду!» А пока я заглянул в соседнюю комнату. Коллега на полном серьезе рассказывал: «Представляешь, закончил текст, встал, пошел кофейку испить, вдруг компьютер говорит: «Быстро вернулся, сел и сто раз нажал шифт-контрол-альт». Опять все захохотали. Коллега добавил: «Раньше говорили, ищите женщину, теперь — программиста». Я заглянул еще в одну комнату. Народ сидел на столах и стульях, держа тарелки в руках. Посреди комнаты стоял Стас и, размахивая вилкой, вещал: «Пушкин сказал: «Я презираю отечество с головы до пят, но мне досадно, когда иностранец разделяет со мной это чувство». А почему досадно?» Стас не торопился, держал паузу, наконец рубанул по-шекспировски: «Вот в чем вопрос!» И отхлебнул из стакана. «Все просто. У иностранца любви нет, он не любит. А Пушкин любит. Русский человек любит и знает: где нет любви, нет и правды. Да и вообще русский — это метафизический человек. Его почти нет в настоящем. Он в будущем. У Гоголя куда летит птица-тройка Русь? В будущее она летит. А иноземец, он здесь и сейчас, у него все учтено, все расписано, все на своем месте. Как это противно русской душе...»
Посмотрев на часы, я отправился в приемную. «Ждет», — сказала Лидочка при моем появлении и кивнула в сторону двери. Я вошел. Редактор делал кучу дел одновременно. Ходил по кабинету, говорил по мобильному, протирал очки, листал страницы журналов, раскладывал бумаги, тыкал пальцем в планшет, отхлебывал чаю и отвечал на местные звонки. Он махнул мне, чтобы я сел. Я сел. Закончив разговор, редактор приступил к делу. «Значит, так, читатели хотят получить от нас советы о том, как жить в кризис». — «Так мы уже разъяснили. Тут все совершенно очевидно. Кризис — это проблема богатых. Народ может жить совершенно спокойно: денег как не было, так и не будет. А если взять физику, тут похитрее. Одни говорят, что кризис — это кошка Шредингера и, в принципе, должен исключать сам себя». — «Еще скажите, что кризис — это сам Шредингер, — редактор поморщился. — Довольно нелепостей и фантазий. Нужна какая-то обстоятельность, нужен научный подход». — «Тогда все еще проще. Надо поручить это дело Академии наук. Там сейчас появилось много крупных ученых. Я думаю, они легко растащат кризис на диссертации». — «Оставьте эти глупости. Отправляйтесь к профессору Грамону и выясните, как, наконец, одолеть кризис».
Когда я подходил к лаборатории Грамона, я ощутил какую-то странную, таинственную вибрацию. Может, подумал я, Грамон уже наладил антикризисный генератор и кует благосостояние страны? Дверь, как всегда, оказалась незапертой. Я вошел и услышал нежные звуки неизвестного инструмента. Арфа? И, кажется, флейта, и еще скрипка? Неземные, волшебные, сладкие тона. Не может быть, чтобы струны были способны на такой чарующий, волнующий звук. Как снег, посыпались картинки прошлой жизни: детство, молодые родители, торжественная линейка в первом классе, игры в футбол, занятия в судомодельном кружке. Пионерский лагерь, юность, секция фехтования, занятия конькобежным спортом. Институт, первая сессия, стройотряд, непрерывная череда встреч, расставаний, разговоров, поездок, размышлений... Все вытекало одно из другого, соединялось с другим плавно, плотно, без разрывов. Я и не знал, что прожил такую длинную, изобильную жизнь! Огромную! Я шел от двери до кабинета Грамона целую вечность. Щемящая печаль и тоска от невозвратимости прошлого пронзили меня, слезы подступили к глазам, но музыка подхватила меня у самого дна, устремила ввысь, разворачивая картины будущих свершений, наполняя сердце уверенностью, силой, радостью и счастьем. Я достиг кабинета Грамона, будто заново родившись. Профессор сидел в кресле, полузакрыв глаза. Музыка лилась отовсюду. Осмотревшись, я не нашел и намека на музыкальную установку. «Как вы это делаете, профессор? Откуда музыка?» — «Вы думаете, что я слышу то же, что и вы? Послушайте мое». Резкие, гортанные, высокомерные звуки органа ударили меня, я не переношу орган. Но отторжение быстро таяло, я начинал чувствовать, что уже переношу орган, это была великая, торжественная музыка, но — не моя. «Что все это значит, профессор?» — «Когда-то Пан вызвал на музыкальное состязание Аполлона. Пан играл на свирели, и играл хорошо, но он играл одну музыку для всех. Аполлон сыграл для каждого только его мелодию». — «Но это невозможно — играть на одном инструменте одновременно разные мелодии!» — «Богу все возможно, — отвечал Грамон, — но теоретически случай не так сложен. Музыкальный инструмент мог служить своеобразным пультом, который посылал управляющие сигналы, вызывавшие отклик чистого, неиспорченного материала слушателя». — «Вы хотите сказать, что музыка звучала внутри, что это внутренняя музыка?» — «Совершенно верно, это музыка вашего организма. Кстати, как самочувствие?» — «Великолепное. Во мне столько энергии, что я переверну мир без точки опоры». — «Вот видите, а что было сделано? Были усилены ваши собственные правильные, образцовые колебания». — «Как вы получили эту музыку? Вы что, сгоняли в прошлое и записали состязание Пана и Аполлона на мобильник?» — «Никуда не надо перемещаться. Прошлое повсюду, просто оно в другом частотно-амплитудном диапазоне. Оно очень тихое, поэтому его надо немного усилить». — «Ясно. Но, профессор, у меня к вам дело. Как побороть кризис?» — «Внутренней музыкой». — «Каким образом?» — «Кризис — это обструкция, значит, выражен обструктивной системой колебаний. Посылайте в мир правильные колебания, и мир откликнется благом. Об этом уже сказано. Читайте документы». — «Какие документы?» — «Евангелие. Какою мерою меряете, такой и вам будет отмерено. Как хотите, чтобы поступали с вами люди, так и вы поступайте с ними. Не кормите кризис страхами, гоните от себя мысли, что мы погибнем, все пропало, конец настал, что он уже здесь. — Грамон посмотрел на меня и хитро улыбнулся. — И еще нужна любовь, как у Пушкина». С Новым годом, друзья. С любовью встречайте 2017-й!
