Мой персонаж Кат в сериале «Шерлок в России» — лютый фанатик и маньяк, ставший таким из-за отношений с отцом. Готовясь к роли, я невольно вспоминал батю, все детство стоявшего надо мной с армейским ремнем. Казалось бы, что за провинность — украсть яблоко или кусок шифера, сбежать из школы — глупость ведь какая-то, но с меня за это спрашивали серьезно. И когда вырос, все равно жил с ощущением, что за любой кипеш придется отвечать. А роль Ката — это же легальное хулиганство, которое совершил первый раз в жизни!
— Первый месяц мы тусовались на одном кураже, потом в разговоре вдруг промелькнуло слово «няня». До этого моя девушка не упоминала про своих детей. «Круто!» — удивился я. Но очень здорово вошел в их компашку: одному ребенку тогда было четыре, второму — три, уже вполне сознательные человечки, многое подмечают, задают вопросы неудобные: «А где папа? И что это за Женя?» Оказалось — классно любить женщину, у которой дети! В какой-то момент приходишь к тому, что неважно, чьи они: можно своего плохо воспитать и прекрасно — чужого.
Ведь так сложилось, что к двадцати годам я уже приобрел огромный опыт в воспитании детей: в моей семье кроме родного брата было восемь неродных ребятишек...
— Очень интересно! И как же ваши родители на такое решились?
— Это было сложно. Ни я, ни брат, ни папа не были готовы — только мама. Да и она не планировала их усыновлять. Просто наша семья участвовала в большом светлом проекте по воссоединению разрушенных семей. Мама работала в Дмитрове в реабилитационном центре для детей из неблагополучных семей — вела там рисование. Ездила из военного городка Рогачево, куда папу когда-то перевели по службе из Запорожья. Мама увидела в этом эксперименте хорошую возможность для нас с братом ходить в дмитровскую школу, жить в большом коттедже... Таких там была целая деревня, в каждом доме — пример здоровой семьи, в которую подселяют детей из детдомов и интернатов. Они имели право называть моих маму и папу как им угодно, сидели с нами за столом, участвовали в нашей жизни. А рядом — огромный реабилитационный центр, где у них по часам расписаны занятия. Приходили к нам и их биологические родители — дети всегда знали, что это их мама с папой. И это очень непросто: ребенок хочет подойти, прикоснуться, но ему не позволяют сложившиеся отношения. Воссоединение, конечно, дорогого стоит! Когда эти матери-дуры со слезами на глазах обнимают своих детей... За одиннадцать лет такой работы мы восстановили восемь семей, а всего через наш дом прошло семнадцать детей.
— А вы ревновали родителей к чужим детям?
— Первые года три у меня была дикая ревность! У самого переходный возраст — тринадцать лет, а еще на всю неделю уезжал в Москву в спортивный интернат ФШМ «Торпедо». Возвращался домой на выходные, а пространство изменилось — вещи не на месте, что-то уже поломалось. Здесь хозяйничают посторонние дети! После тяжелых тренировок было только одно желание: уткнуться в мамино плечо, получить немного любви. Но там уже кто-то висел, обнимал ее, дергал за юбку, требовал к себе внимания... И я этих детей готов был перекусать. Даже преступления придумывал, как усложнить их жизнь настолько, чтобы сами от нас сбежали... И с их стороны шла агрессия, ведь у меня все равно было то, чего лишили их: сытый, одетый, а еще чем-то недоволен!
