На такие шоу стоит ездить, ты ведь каждый раз преодолеваешь себя. Скажем, «Дон Кихота» и «Шехеразаду» танцевали с Надей в двенадцать ночи — ждали, пока всех отснимут. Пол, кстати, там своеобразный, очень скользкий, плюс несколько камер, причем одна движется у тебя перед лицом. Это непросто...
Две недели съемок мы жили в столичном отеле, на площадку ездили каждый день, проводя там по пять-шесть часов. Никаких дублей, шанс давался только один. Если упал — значит упал... Когда танцевали «Щелкунчика», я сломал палец на руке. В па-де-де было четыре кавалера и мы с Надей. Один из ребят бросал мне партнершу, и я ее ловил в поддержке. Именно в этот момент и почувствовал острую боль. Но понимал, что переснимать не будут, и продолжил как ни в чем не бывало. Проект нас с Надей очень сплотил, в следующем сезоне в Мариинском театре больше танцевали вместе. Считаю, мы тогда достойно выступили, и это дало новый толчок к развитию. Ведь если артист не развивается — он умер.
— Гран-при вы не получили. Огорчились?
— Жажды выиграть любой ценой не было. Честно. Это же искусство, а не гонки. Гораздо важнее, что шоу транслировали не только в России, но и в странах СНГ. И то, что бабушка с дедушкой, которые не могут приехать в Петербург и Москву, увидели меня на сцене. Да не один раз, а каждую неделю смотрели на внука.
Был, впрочем, и «побочный эффект» от появления на ТВ. Стали узнавать на улице и в ресторанах, куда заходил перекусить. Но к этому отнесся абсолютно спокойно, я не тщеславен. Мне важно доказать, на что способен, не кому-то, а себе самому. Если бы стремился к популярности, активно продвигал бы себя в соцсетях, но жалко тратить на это время. Выложу несколько фотографий, на том все и заканчивается. И потом, разрекламированный спектакль порой не так хорош, как рассказ о нем в Интернете. Посмотришь на чью-то страницу — ахнешь, а придешь в театр — ничего особенного. Считаю, что артист должен восхищать на сцене, а не в Сети.
— Травмированное колено мешает жить?
— Сейчас уже нет, мне сделали операцию. Пью витамины, колю лекарства. В балете же нагрузка, как в спорте. И у каждого проблемы либо со спиной, либо с коленями, либо со стопами. У некоторых коллег ситуация посерьезнее, чем моя, но они держатся и на сцене показывают уровень. Мы народ закаленный, и что бы ни случилось, спектакль нужно довести до конца...
Самое сложное в нашей профессии — не бороться с травмами, а поддерживать форму. Выйти из нее легко, а восстановиться потом трудно.
Каждое утро просыпаешься и самостоятельно разогреваешься. Потом стоишь у палки. Затем отдельно урок уже в театре, следом репетиция, после нее необходимо отдельно покачаться самому, сделать какие-то упражнения, растяжки. У меня к тому же есть особенность: мышцы такие, что больше времени требуется на разогрев. Я пользуюсь специальными мазями, стараюсь больше гнуться, растягиваться. Если всего этого не делать, совсем «засухарюсь».
— Прославились вы в Мариинском театре, а сейчас блистаете в Михайловском. Почему сменили одну сцену на другую?
— Когда уходил из Мариинского, мой наставник Геннадий Наумович очень сокрушался. Но со временем принял мое решение, заметив: «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше». На прославленной сцене у меня могло быть три-четыре спектакля в месяц. Кому-то достаточно, для меня же это застой — хотелось работать больше. Но не получалось — мы никогда не знали своего расписания на месяц вперед, приходилось отказываться от многих поездок.
