Февраль — ужасный месяц, особенно для тех, кто любит Рождество и Новый год. Писательница и художница Туве Янссон, создательница Муми-дола, где процветало семейство Муми-троллей, нежно любила зимние праздники, февраль же вгонял ее в депрессию...
Серое небо, серые лица, тусклый Хельсинки — праздники прошли, вернулась рутина, людям не хочется улыбаться.
С моря задувает сырой ветер. В феврале наступает оттепель, под ногами хлюпает снежная жижа, и город кажется неуютным местом: клерки, отведавшие на рождественских каникулах свободы, вновь отправляются в офисы, ощущая себя приговоренными к пожизненной каторге. В офисе Туве Янссон не работала ни дня, но хорошо их понимала. В нынешнем 1959 году проекту, который принес ей славу, исполнялось пять лет, и она чувствовала себя одинокой и безмерно усталой. Спасибо Чарльзу Сэттону, члену совета директоров Associated Newspapers, его арт-директору, редактору Фиппсу, отделам продвижения, рекламы и всем, кто ей помогал, за то, что к 45 годам она стала богата, но дальше так продолжаться не может. Думая об этом, Туве садилась в трамвай, который отвезет ее на угол улицы Алексантеринкату, в маленькую булочную, хозяйку которой она знает с детства.
Каждую субботу Туве Янссон покупает у нее творожный торт: когда-то она жила рядом с заведением госпожи Алекси, позже добиралась до нее одним и тем же способом: пешком и на трамвае. Теперь у нее столько денег, что она могла бы купить «Роллс-Ройс» и завести личного шофера, но Туве нравилась ее жизнь, и она не собиралась ничего менять.
Скромная квартира в Хельсинки и любимая работа — что еще нужно для счастья? Но сейчас она чувствовала себя ужасно, и дело не только в вымотавшем ее проекте: много лет она работает на выходящую 12-миллионным тиражом Evening News, с кучей полос в неделю. Она рисует даже в гостях, на вечеринках, между салатом и жарким, «абсолютом» и «бурбоном». Карандаш и блокнот стали ее вечными спутниками, и в конце концов это ей надоело.
Выходя из трамвая, она услышала песенку уличного шарманщика и замерла на тротуаре, не обращая внимания на осторожно обходящих ее людей — словно памятник типичной жительнице финской столицы, немолодой, скромно одетой, неприметной даме.
Этого не может быть — прошло столько лет, а шарманщик совсем не изменился! Та же седая бородка, те же длинное пальто и старая шляпа с обвисшими полями, шарманка со сколотым лаком и одетая в красный шерстяной свитер обезьянка на плече — она вытаскивает из большой кожаной сумки билетики с предсказаниями. Что за чудеса, почему он ничуть не постарел? И откуда в нынешнем Хельсинки взялся шарманщик? В сороковые по городу еще ездили извозчичьи пролетки, на улицах встречались господа в цилиндрах — тогда такое было не в диковинку…
