От этой покупки его отговаривали решительно все — и староста Райдль, и трактирщик Инвальд, и сапожник Крупичка, даже ничего не смыслящий в деньгах учитель Мареш был против. Чего ради платить двадцать пять тысяч крон за развалюху, если за те же деньги можно построить новый дом? Но Ярослав Гашек, писатель из Праги, бог весть каким ветром занесенный в маленький городок Липнице, оставался непреклонен.
Ему нравился вид на Липницкий замок, нравился и дом — неказистое, прилепившееся к холму сооружение: с одного боку — двухэтажное, с другого — одноэтажное, и со всех четырех сторон по входной двери.
Полицейский Штепанек за кружкой пива пошутил: «Пану Гашеку, верно, пришлось по душе то, что домик напоминает жилище мелкого помещика былых времен — стены толстые, окна маленькие. Если, не ровен час, на Липнице нападут разбойники, в нем можно отсидеться».
Так это было или не так, но летом 1922 года прежний хозяин получил за дом двадцать пять тысяч крон, а местный архитектор — выгодный контракт на его перестройку и ремонт. Гашек нанял двух каменщиков, отметил начало стройки в трактире «У чешской короны» и впервые в своей тридцатидевятилетней жизни стал владельцем жилья. До этого он обитал в съемных квартирах, а чаще — у друзей, спал на кроватях без простыней, укрывшись собственным пальто и подложив под голову свернутый пиджак.
Теперь все изменилось: «Швейк» оказался воистину дойной коровой, книга раскупалась влет, тут же переиздавалась. Гашек справил новый костюм, купил трость с серебряным набалдашником, заказал местному портному домашнюю куртку и летнюю рубаху с поясом, являясь в трактир, угощал всех, кто там сидел, и дарил новые сапоги проходящим через Липнице бродягам.
Но деньги, против обыкновения, не кончались, и тогда Гашек решил: ему нужно собственное гнездо. Хватит ютиться в каморке на втором этаже трактира, где зимой сыро и холодно. Он купит дом — и все пойдет на лад. И хотя в глубине души Гашек в это не верил, надеяться не переставал.
Обстоятельства слишком запутались: он стал другим, оттолкнул тех, кого любит, и никак не может выбраться из своей теперешней жизни… Зато стройка шла очень хорошо. Каждый день он угощал каменщиков пивом и сардельками с красным перцем и радовал архитектора просьбами внести в смету очередной каприз.
Лето 1922 года выдалось теплым и сухим, такой же оказалась и осень: можно бродить по окружающим Липнице лесам, сидеть в трактире и болтать с завсегдатаями — да и мало ли хорошего сулит жизнь?! Но издатель одолевал телеграммами, требуя продолжения «Швейка». Приходилось много писать, а он, готовя свой любимый матросский грог («…пол-литра воды, три зерна душистого перца, восемь зерен черного перца, десять гвоздичек, щепоть корицы, сок целого лимона, полкило сахара, три литра белого вина, литр коньяку — а кто скажет, что неплохо бы всыпать еще и ванили, так дай ему по роже»), как назло, обварил руку.
Гашек нанял секретаря, им стал сын полицейского Штепанека, двадцатипятилетний Климент. Четыреста крон в месяц, будет он ему диктовать или нет, — жалованье просто отличное, и пусть послевоенная крона уже не та, что во времена Австро-Венгерской империи, новоиспеченный секретарь был на седьмом небе от счастья. Сам Гашек в те редкие времена, когда у него было постоянное место, не получал больше сотни — и считал себя богачом. Климент был большим поклонником «Швейка», и ему не терпелось начать записывать продолжение романа. В девять утра он пришел к Гашеку в трактир, но тот еще спал, спала и его молодая жена Шура, которую он вывез из России. Климент вернулся через час, но Гашек по-прежнему спал. В полдень он велел секретарю прийти после обеда, но толка опять не вышло: рабочий день пропал, а Климент Штепанек стал богаче на тринадцать крон с мелочью.
На следующий день до «Швейка» дело снова не дошло: заспанный Гашек угостил Климента рюмкой сливовицы и с ходу надиктовал юмореску. Перечитывать и править текст он не стал. Потрясенный секретарь положил рукопись в конверт и отправился на почту, автор же натянул старый черный сюртук, помнивший лучшие дни еще во времена императора Франца-Иосифа, и отправился гулять. Делу — время, потехе — час: он подышит свежим воздухом, выпьет несколько кружек пива, узнает местные новости и сам расскажет завсегдатаям трактира пару смешных историй. Чем не жизнь? Разве у него нет оснований быть довольным собой?
Спускаясь по крутой лестнице, Ярослав Гашек невесело улыбнулся: впервые в жизни он добился настоящего литературного успеха, но кроме этого радоваться-то нечему.
В Липнице он попал случайно: вышел из пражской гостиницы за пивом с двухлитровым кувшином в руках, в шлепанцах и домашних штанах. Встретил в пивной старого знакомого, художника Панушку. Тот сообщил, что как раз едет в самое красивое место Чехии: там есть и леса, и старинный замок, в трактире вкусно кормят и подают отменное пиво. Кувшин остался в пивной, Гашек с Панушкой отправились на вокзал и вскоре появились в липницком трактире, к величайшему изумлению трактирщика, державшего комнату только для пана художника. Шуру Гашек оставил в Праге и вспомнил о ней только через три прекрасные недели, полные новых знакомств, выпивок и песен у костра, над которым жарились шпикачки.
