«Потом наш худрук рассказывал, что принял меня за иностранку. С короткой стрижкой, в воздушном платье из жатого шифона и грубых ботинках с квадратными носами я выглядела как француженка. Точнее, как французская авантюристка из Петрозаводска! Но он не смог найти аргументы для отказа».
— Хельга, в титрах одного из фильмов, снятых в начале двухтысячных, вы значитесь как Ольга Филиппова...
— Не может быть. Ольга Филиппова — совсем другая актриса.
— Поэтому я и подумала, что вы сменили имя, дабы вас не путали!
— Нет, я всегда была Хельгой. У меня финские корни. Мои дедушка и бабушка были финнами. Дедушка вырос в США, но ему были близки идеи коммунизма, и в 1932 году он приехал в Советский Союз строить новую жизнь. С моей бабушкой дед познакомился в лагере, куда они, как многие финны, попали в годы сталинских репрессий.
Я родилась и выросла в Петрозаводске. Папа у меня был токарем высшего разряда и всегда работал с личным клеймом. Он выполнял самые сложные заказы разных предприятий и даже делал детали уникальных медицинских приборов. Мама получила педагогическое образование, работала в школе, но в 40 лет поменяла профессию и стала хорошим экономистом.
В детстве я была очень активной, занималась во всевозможных кружках. Просилась в художественную и музыкальную школу, но меня в них не отдали, потому что обучение там было платным, а еще надо было столько всего купить... Для занятий музыкой, например, требовалось пианино. Я, конечно, не понимала, сколько оно стоит. Папа любит вспоминать, как однажды мы с ним приехали в Питер и зашли в Гостиный двор. Там в одном из магазинов стоял красивый белый рояль. Увидев его, я попросила: «Пап, купи!»
— Сколько вам тогда было?
— Лет пять или шесть. У меня есть фотография в этом возрасте, которой я очень дорожу. Вот, смотрите: я в центре, рядом с Евгением Леоновым. Мы тогда всей семьей отдыхали в пансионате в Зеленогорске. Евгений Павлович приехал туда с творческим вечером, и мне посчастливилось сфотографироваться с ним вместе с другими зрителями.
— После встречи с Леоновым вы решили стать артисткой?
— Нет, хотя в школе участвовала в художественной самодеятельности. Я бойкая была и смелая, как мальчик, и занималась спортивным ориентированием с элементами альпинизма. Получила разряд кандидата в мастера спорта и с нашей школьной командой, можно сказать, обошла всю страну.
Навсегда запомнила один поход зимой, при температуре минус двадцать пять. Мы тогда сбились с маршрута и были вынуждены топтать лыжню. Потом очень долго шли до ближайшей деревни. В тот день я узнала, что такое мираж. Во время короткого привала вдруг увидела мужика в телогрейке и шапке-ушанке, сказавшего: «Остался один километр, вы уже близко». Обрадовалась. Что такое километр? Ерунда! Мы продолжили путь, но деревни все не было и не было. В какой-то момент я увидела впереди уже несколько мужиков, звавших нас за собой и вскоре растаявших в тумане, потом перед глазами возникла церковь, и я подумала: «Вот и деревня». Но церковь тоже исчезла, а мы все шли и шли. И когда показались реальные дома, я сказала: «Ребята, не верьте, это мираж!»
— Спорт вас закалил?
— Дисциплинировал, выработал ответственность, собранность, способность к быстрому принятию решений. И понимание того, что действительно важно, а что нет.
— Сейчас чем-то занимаетесь?
— Нет! Через год после окончания школы я поступила в Санкт-Петербургский институт культуры и почувствовала, что мне не хватает физической нагрузки. Ничего похожего на спортивное ориентирование там не было, и я пошла на бадминтон. Какое-то время этого хватало, а потом наступило лето. На каникулах я не занималась спортом и вдруг поняла, что больше и не хочу. И если бы сейчас мне, например, предложили бегать по утрам, я бы ответила: «Ни за что!» Потому что до сих пор помню неприятный привкус железа во рту, появлявшийся при больших нагрузках.
— Что привело вас в институт культуры?
— Это длинная история. В старших классах я все-таки стала подумывать об актерской профессии и написала в один театральный институт: «Подскажите, что нужно сдать, чтобы к вам поступить!» Мне прислали программку. Я ее полистала и решила, что такое не потяну. Слишком высокие требования предъявлялись к абитуриенту. Тут еще мама рассказала о том, как тяжела и опасна актерская профессия, на примере Елены Драпеко, чуть не утонувшей на съемках фильма «...А зори здесь тихие». И я передумала становиться актрисой.
— Ваша мама увлекалась кино, читала «Советский экран»?
— Не только. Наша семья выписывала 32 журнала и кучу газет. «Советский экран» был у дедушки. Он любил читать и собрал шикарную библиотеку, в которой, например, была знаменитая БВЛ — «Библиотека всемирной литературы» в 200 томах. Интересно, что когда дедушка приехал в Советский Союз, то знал только английский язык. Позже освоил финский. А для того чтобы он овладел русским, бабушка ему в течение трех лет каждый день устраивала диктанты, и с домашними дед общался исключительно по-русски. Ругался с бабушкой по-фински. У него была смешная присказка: «Октябрьская революция из русского языка изъяла «ять», а я — мягкий знак». Он принципиально никогда не писал «ь» в окончаниях глаголов. Английский дедушка не забывал, поддерживал в форме. Любимым занятием у него было разгадывание кроссвордов в «Огоньке», очень сложных...
Так вот, после окончания школы я решила никуда не поступать, потому что не понимала, в чем мое призвание. Педагогом, как мама когда-то, быть не хотела, математиком тоже, хотя любила точные науки. Когда уставала или нервничала, открывала учебник высшей математики и решала примеры. Меня это как-то структурировало, и я успокаивалась.
В то время нашего завуча по внеклассной работе назначили директором школы, и она предложила мне стать пионервожатой. Еще существовала пионерская организация. В школе я проработала год. Идеологическим воспитанием почти не занималась, в основном организовывала досуг ребят, придумывала какие-то мероприятия, вечера, конкурсы. Эта работа вполне закономерно привела меня в Санкт-Петербургский институт культуры, который я окончила по специальности «организация и методика культурно-просветительской работы». Должна была стать директором какого-нибудь дома культуры или спортивного комплекса. Но решила, что не буду работать по этой профессии.
Однажды подруга рассказала, что некий иностранец набирает вокальную группу для работы в ресторанах в Швейцарии. Прослушивания проходят в Союзе театральных деятелей.
— Не хочешь сходить?
— Хочу, — ответила я. Хотя не занималась вокалом и никогда не ходила на прослушивания. Это была чистейшая авантюра.
Спела я неплохо. Иностранец взял в свою группу меня и еще нескольких девчонок, купил нам билеты на поезд, и мы уехали в Варшаву. Там он снял квартиру, в которой мы стали разучивать песни из репертуара Шаде, Мадонны, Фила Коллинза и других западных звезд. Но вскоре случилась война в Персидском заливе, и в Польшу стали возвращаться музыканты, работавшие за границей. Мы не могли составить им конкуренцию.
— До Швейцарии вы не добрались?
— Нет, но домой я уезжала с мыслью, что через несколько месяцев вернусь в Польшу. И будучи деятельным человеком, решила не сидеть сложа руки. В Петрозаводске пришла в Министерство культуры и предложила свои услуги. Меня охотно взяли, и через неделю я стала старшим методистом.
— Чем вы занимались?
— По моим меркам, сущей чепухой. Но должна была отсиживать положенные восемь часов с девяти утра до пяти вечера. Для меня это было невыносимо, я стала думать, чем бы еще заняться. Однажды на глаза попалась газета, в которой было объявление о наборе в молодежную студию при финском драматическом театре. Я подумала, что речь о художественной самодеятельности, и обрадовалась, что нашла себе развлечение. Буду днем работать, а вечером заниматься в студии.
Набрала указанный телефонный номер. Хмурый мужской голос на том конце провода спросил:
— Что вы хотите?
Я возмутилась:
— Что я хочу? Себя попробовать! Себя показать!
Повисла длинная пауза. Наконец голос сказал:
— Ну приходите в театр.
Я пришла и увидела мужчину лет сорока с кудрявыми волосами и голубыми глазами. Оглядев меня, он с сомнением спросил:
— Вы вообще что-нибудь читали?
Видимо, его озадачил мой внешний вид, хотя по меркам того времени я выглядела шикарно. На мне были блестящие черные лосины и кофта неонового зеленого цвета, с жабо, спереди короткая, сзади длинная. Челка тоже была зеленой.
— Конечно, читала, — ответила я. — Вам перечислить авторов? Чехов, Достоевский, Солженицын, Булгаков. Дальше продолжать?
— Нет, прочитайте что-нибудь.
Тут я напряглась, потому что не готовила программу. К счастью, вспомнила стихотворение Мандельштама, которое и прочитала. Мужчина велел: «А теперь басню». Я знала только «Волка и Ягненка». Не очень твердо, мой экзаменатор несколько раз меня поправлял. Потом я еще спела и станцевала с грехом пополам, и он сказал:
— Хорошо, вечером придете и покажете то же самое директору театра и моему курсу.
— Какому курсу?
— Который я обучаю. Да, и переоденьтесь, пожалуйста.
— Если найду в шкафу что-нибудь другое, — дерзко ответила я.
Кофту заменила, лосины оставила. Вечером пришла, отчитала ту же самую программу и услышала, что меня берут. Тогда же узнала, что летом в студию были вступительные экзамены, как в театральный вуз, со всеми полагающимися тремя турами. На дворе стояла осень, ребята успели проучиться целый месяц. Руководил студией мужчина, велевший мне переодеться, — Лев Борисович Эренбург, замечательный режиссер и педагог, ученик Товстоногова.
После зачисления передо мной встала дилемма: остаться на скучной, но хорошо оплачиваемой работе, или сделаться нищей студенткой. На размышление дали неделю. На занятиях мозг у меня просто взрывался от количества новой информации. Когда мы стали разбирать литературные произведения, чтобы подготовить отрывки, я поняла, что раньше ничего не понимала, хотя и читала все это. Лев Борисович учил нас правильно читать, дал ключи. В общем, в студии было так круто и интересно, что через неделю я уже не сомневалась в том, что надо бросить работу и заниматься театром.
— Сколько продолжалось ваше обучение?
— Два года, после чего меня взяли в финский драматический театр. Но я очень быстро поняла, что работать там не смогу. Сыграла всего в одном спектакле.
— Финским театр назывался номинально?
— Нет, и в студии мы два года учили язык. В совершенстве я его не выучила, но играла в спектакле на финском. Потом из-за отсутствия практики позабыла то, что знала. Но, бывая в Финляндии, многие вещи понимала на каком-то невербальном уровне.
— Вы не пытались показаться в другой театр?
— Нет, я решила: может, мне и не театром нужно заниматься, а чем-то другим? Пошла работать в бутик и попробовала поступить в музыкальное училище.
Однажды предложили поучаствовать в конкурсе молодых исполнителей «Шанс». Я согласилась — не потому, что хотела заявить о себе как о певице. Мне было интересно, как устроены такие конкурсы. В итоге я заняла первое место с песней Мадонны!
— Не зря вы осваивали в Польше ее творчество!
— Да, но я чуть не вылетела после первого тура. На нем нельзя было петь на английском языке, и я исполняла старый советский шлягер «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?» в непривычной, джазовой манере. Жюри меня просто закатало в асфальт, а зрители поддержали. У них было право оставить одного участника, и я прошла.
Для второго тура учила песню, написанную специально для меня. Но накануне его выяснилось, что минусовка записана на тон ниже и петь в такой тональности невозможно. К счастью, у одного из музыкантов оказалась минусовка песни Мадонны.
— А как я ее выучу?
— Я дам тебе кассету, — успокоил он.
По ней мне и пришлось всю ночь учить текст — на слух, записывая на листочке английские слова русскими буквами. Чтобы обыграть плохое знание материала, я придумала целый номер, в который позвала своего сокурсника Вадима Грушевского. Он загримировался и оделся под Мадонну, даже сделал себе остроконечный бюстгальтер, как у нее. Мы вышли вместе, потом Вадик стал танцевать, а я якобы с «пачкой писем» присела на стул. Это от кого? Не может быть! От Мадонны! Открыла письмо, достала листочек с текстом, взяла микрофон, спела и победила.
— Страсть к авантюрам у вас в крови?
— Авантюрное начало мне часто помогает. По-моему, человек должен откликаться на новые вызовы и расширять свои горизонты.
— После победы на конкурсе вы решили поступить в музыкальное училище?
— Мне было интересно, пройду или нет, я себя испытывала. Это тоже была авантюра, конечно, потому что в такие учебные заведения обычно поступают выпускники музыкальных школ или хотя бы люди, знающие нотную грамоту. Я ее не знала и на музыкальных инструментах не играла, поэтому квест не прошла. Но получила предложение заниматься индивидуально народным вокалом. И «галочку» себе поставила: ага, я пою, все, снято.
— А в каком бутике вы работали?
— Он назывался «Новая мода», и там продавалась авторская одежда разных художников. Руководство никак не могло определиться с тем, какую должность я занимаю. Ведь я не только продавала какие-то вещи, но и могла помочь покупателю сделать выбор и одеться красиво, а еще занималась оформлением магазина, формировала интересные комплекты и подарки. То есть, по сути, была и продавцом, и стилистом, и дизайнером.
— Сами одевались в этом бутике?
— Иногда покупала какие-то вещи, а другие заказывала в ателье. Например, у меня было платье а-ля Надежда Константиновна Крупская, в пол, с воротничком, прямо исторический костюм. Под него была специально сделана шляпка-таблетка с вуалькой. Сама я тоже себе шила. Например, брюки-галифе из ярко-зеленого бархата, которые носила с красной рубахой, сумкой в виде портупеи и белой буденовкой.
— Народ не шарахался?
— Народ — нет. Но если я куда-то выходила в таком виде вместе с папой, он держался в отдалении. Мама иногда говорила:
— Оденься ты наконец как все!
— В черную юбочку и белую блузочку? Ну нет!
Мне нравилось играть с вещами и стилями и создавать красоту своими руками. Иногда, когда какое-то изделие уже было готово, я к нему остывала. Мне было неинтересно его носить. Как-то связала свитер с пейзажем. Там были не только вывязаны домики и деревья, но еще и кое-что вышито сверху. Сначала я отнесла свой свитер в художественный салон, но, увидев, что за два дня почему-то никто его не купил, сняла с продажи и подарила одному человеку.
— Вам не было обидно, что актерская карьера прервалась в самом начале?
— Нет, ведь те навыки, которые дал мне Эренбург, остались при мне. Просто я не хотела работать в конкретном театре, а куда двигаться дальше, не понимала. Однажды однокурсник Артур Харитоненко рассказал, что учится в Санкт-Петербургской академии театрального искусства на актерско-режиссерском курсе у Михаила Александровича Хусида. Предложил поступить к ним. А я уже и сама подумывала о том, чтобы продолжить образование.
Хусид был известным режиссером и реформатором кукольного театра, а также основателем «Интерстудио» — Международной мастерской театра синтеза и анимации СПГАТИ. «Интерстудио» часто называли Царскосельским филиалом, потому что мастерская находилась в городе Пушкине, ранее носившем название Царское Село. В распоряжении студентов было трехэтажное здание Запасного дворца Кочубея. Обучение было бесплатным, мы получали очень хорошую стипендию, и нам оплачивали проезд. Сейчас многие театры занимаются синтезом и анимацией, используют видеоинсталляции, балет, рок-музыку. Тогда это было в диковинку, и прародителем этого направления был Михаил Хусид. Я приехала к нему в мае, когда учебный год уже близился к окончанию. Услышав, что хочу у него обучаться, Михаил Александрович удивился:
— Как вы себе это представляете? Мои студенты уже год как учатся.
— Ну и что? Как выпускнице института культуры часть предметов мне могут зачесть. Те, которых не будет хватать, я сдам. Что касается актерского мастерства, то я умею гораздо больше, чем большинство ваших студентов, потому что два года отучилась у Льва Эренбурга.
— А сколько вам лет?
— Двадцать три.
— Для актрисы слишком много.
— Я не хочу быть актрисой, меня интересует режиссура.
Потом наш худрук рассказывал, что принял меня за иностранку. С короткой стрижкой, в воздушном платье из жатого шифона и грубых ботинках с квадратными носами я выглядела как француженка. Точнее, как французская авантюристка из Петрозаводска! Но он не смог найти аргументы для отказа. Предложил подготовить отрывок. Я взяла рассказ Чехова «Дочь Альбиона» и сделала его вместе с будущими однокурсниками. После учебы у Эренбурга это не составляло труда. Меня зачислили сразу на второй курс. И опять без экзаменов и творческого конкурса.
— Артисты вашего поколения обычно рассказывают, как тяжело было учиться в лихие девяностые. А у вас, получается, все было в шоколаде — и учились во дворце, и стипендию получали, и даже проезд вам оплачивали?
— Ну это как посмотреть. Добираться до нашего дворца было тяжело, я очень уставала. Жила на Озерках, в северной части Санкт-Петербурга, а Пушкин располагается в 30 километрах к югу от него. Дорога до места учебы на трамвае, метро, электричке и автобусе занимала два часа. Обратно — столько же. И так каждый день.
Стипендии не хватало. Хорошо, муж помогал — мой однокурсник. Тогда мы еще не были расписаны, но жили вместе. Обычно студенты актерских и режиссерских факультетов подрабатывают аниматорством, праздниками. Я поставила детский спектакль «38 попугаев» по Григорию Остеру, и мы с ребятами играли его по детским садам.
— Вы ведь и Эренбурга привезли к Хусиду?
— У него все время менялись педагоги по актерскому мастерству, постоянного не было. И я действительно привезла Льва Борисовича. В то время он работал врачом в Петрозаводске. У него ведь не только режиссерское, но и филологическое, и медицинское образование.
Когда наш курс оканчивал академию, мы решили не расставаться. Так возник Небольшой драматический театр, художественным руководителем которого стал Лев Борисович Эренбург. Официально НДТ был зарегистрирован 1 сентября 1999 года. Статус государственного театра получил только через десять лет, и первые лет пять мы работали вообще без зарплаты. С помещением помогло казачество Санкт-Петербурга — предоставило его в центре, на Думской улице, возле Гостиного двора. Мы там репетировали в течение двух лет. Играли на разных площадках. Денег на машину не было, и реквизит приходилось возить на себе в общественном транспорте — в основном гробы и коляски.
— Что?
— Репертуар у нас тогда был небольшой. Чаще всего мы играли спектакль «В Мадрид, в Мадрид...», с которого и начался НДТ. Это история о безумной испанской семейке, в которой используются инвалидные коляски, гробы и клетки для птиц. Соответственно, если мы играли, допустим, в «Балтийском доме», то грузили костюмы на инвалидные коляски, брали в руки гробы и шли в метро.
— Пассажиры были в шоке?
— Они видели, что гробы не настоящие. Но, конечно, мы выглядели живописно и бросались в глаза.
Интереснее всего реагировали офицеры таможенной службы. На театральные фестивали в Европу мы ездили на поезде и весь реквизит везли с собой в купе. Читая список багажа, таможенники веселились от души, потому что там значились не только гробы и инвалидные коляски, но и порнография и фаллоимитатор.
— Ваша постановка производила фурор?
— Она пользовалась огромным успехом, возможно потому, что решена в очень необычном жанре, у нас он называется черно-белым трагифарсом. Мы опирались на пьесу Хуана Хосе Алонсо Мильяна «Цианистый калий... с молоком или без?», но очень сильно обострили все предлагаемые обстоятельства. Характеры и ситуации в этом спектакле доведены до абсурда, и возникает безумная смесь смешного и страшного. Я вам сейчас перечислю некоторых персонажей: глухонемая дурочка, нимфоманка и алкоголичка, парализованная испанка, старая дева и так далее. И все они одержимы мечтой попасть в Мадрид, как чеховские сестры когда-то в Москву.
— Вы играете Лауру, старую деву, которая и готовит кофе с цианистым калием?
— Да, она хочет отравить 92-летнего дедушку, мешающего ей жить. По мнению Лауры и ее парализованной матери, если уничтожить злосчастного старика, жизнь наладится.
— Вашему театру уже 25 лет, но спектакль «В Мадрид, в Мадрид...» по-прежнему является визитной карточкой НДТ?
— И самым аншлаговым. Он меняется вместе с нами по мере нашего взросления, оставаясь таким же смешным и интересным, как раньше. Я до сих пор нахожусь в поиске, как еще можно сыграть Лауру. Спектакль живой, хотя мы играем его четверть века.
Удивительно, что за это время практически никто из актеров, создававших НДТ, не ушел из театра. Представляете, я работаю с людьми, которых знаю 30 лет! Это моя семья. Мы не похожи друг на друга, но разговариваем на одном языке, потому что вместе учились, развивались и выросли в крутых актеров и личностей. Это счастье — являться частью такой сильной и сплоченной команды.
— Лаура — ваша любимая театральная роль?
— Одна из любимых. Я еще очень люблю роль Женщины в спектакле «Ю» по мотивам пьесы Ольги Мухиной. Она сочинена мною целиком и полностью. У Мухиной нет такого персонажа, есть две сумасшедшие старухи, произносящие странные монологи, из которых ничего не вытащить. Я почитала их, придумала свою бабку и написала для нее монолог, являющийся финалом спектакля.
Обычно на нем все плачут. А мне и хотелось создать такого персонажа, над которым можно посмеяться, а потом поплакать, чтобы возник контрапункт. Мы часто встречаем на улицах или в магазинах старых людей, которые очень медленно двигаются, очень долго открывают кошелечек дрожащими руками и что-то достают, и всегда находится какой-нибудь человек, который говорит: «Ну сколько можно копаться!» Никто не задумывается, какую жизнь прожили эти люди, какое, может быть, героическое у них прошлое. Они всем мешают. В спектакле «Ю» сначала все посмеиваются над нелепой бабкой, а в конце понимают, что она пережила войну, лагеря и навсегда сохранила любовь к одному человеку и верность ему...
— А когда и как в вашу жизнь вошло кино?
— Впервые я снялась вскоре после окончания «Интерстудио» в российско-итальянском фильме «Русская красавица». Сыграла жену кубинского посла.
— Облик у вас тогда был вполне подходящий — длинные темные волосы...
— Потом я их обрезала, потому что такой меня практически не снимали. Мы, актеры, когда выпускаемся из театральных вузов, думаем, что будем нарасхват, но этого не происходит, и начинаются поиски причины. Я решила подстричься, и, когда сменила образ, меня как будто бы чаще стали утверждать.
— Не раз слышала от ваших коллег: «Перекрасилась — стали снимать, подстриглась — стало больше ролей». Такие превращения действительно работают?
— У кого-то работают, у кого-то нет. Сколько я уже сыграла, а до сих пор не знаю, по каким законам происходит утверждение. У меня сейчас такая позиция: если тебя не утвердили, значит, это не твое, ты не должна это играть. В качестве подтверждения я смотрю фильмы, в которые пробовалась, но не была утверждена, и принимаю позицию режиссера, выбравшего другую актрису. Признаю, что она сработала точнее.
— В свое время вам пришлось побороться с режиссером за одну из ваших лучших киноролей — следователя Ганеевой в сериале «Черный ворон»?
— После проб режиссер Андрей Кравчук сказал:
— Тебе не подходит эта роль. Ты слишком хорошо выглядишь. А Ганеева — старая дева.
— Подожди, это же просто делается. Смотри, стоит мне зализать волосы, гребеночку надеть, очки роговые, и я уже другой человек. И вообще, старая дева — это не внешность, а способ мышления.
Когда я готовилась к роли Лауры в спектакле «В Мадрид, в Мадрид...», то довольно долго общалась с психиатром. Мне хотелось понять, в каких конкретных особенностях, физических, психических, выражается это состояние — старая дева. Психиатр рассказал, что таким женщинам свойственна эхолалия, то есть неконтролируемый повтор слов или фраз. В спектакле Лаура говорит: «Наливаешь холодной воды из-под крана, ждешь, пока закипит, закипит». Еще многим старым девам свойственны так называемые непродуктивные движения. Лаура без конца открывает и закрывает веер. У многих из них есть какой-то фетиш. У моей героини это ножницы.
Когда я рассказала обо всем этом Андрею, он ответил: «Хорошо, давай попробуем». И меня утвердили. От этой роли я получила колоссальное удовольствие. Она одна из моих любимых.
— Вы участвовали в съемках легендарного фильма Александра Сокурова «Русский ковчег», снятого одним кадром. Чем они запомнились?
— Необыкновенной ночью, проведенной в Эрмитаже. Как известно, фильм снимался в Зимнем дворце, в котором по сюжету оказывались два путешественника во времени. Перед ними проходили три века истории этого «русского ковчега», от петровских времен до блокады Ленинграда. Репетиции заняли несколько месяцев. Все актеры, и я в том числе, приехали в Зимний к семи часам вечера 22 декабря 2001 года, а снимать нас начали только в двенадцать часов следующего дня. Нас ведь было несколько сотен, и всех нужно было одеть, загримировать. И это было просто чудо какое-то, волшебный сон, когда залы Эрмитажа заполнили герои разных эпох в старинных костюмах. У меня было платье в стиле второй половины XIX века, с четырехметровым треном. В нем я и прикорнула на диванчике, а трен расстелила на полу, чтобы не помять во сне. Каково же было мое изумление, когда, проснувшись, я увидела, что на нем спят несколько актеров! Двигаться побоялась, так и лежала, пока они не встали.
— Сколько заняла съемка?
— Около полутора часов. Два раза мы начинали, и происходил какой-то сбой — слава богу, в первом зале или во втором. Потом объявили десятиминутную готовность там, где работала я, то есть вот-вот должна была войти камера, и вдруг погас осветительный прибор. Сейчас же распахнулись двери, в зал въехала машина с лестницей, на которой сидел человек с кислородным шнуром. Он воткнул его в погасшую лампу, она зажглась, машина уехала, двери за ней закрылись, и в ту же секунду в зале появилась камера! Это было невероятно красиво.
— Одно время вы «специализировались» на иностранках...
— Я сыграла немку, еврейку, голландку, англичанку, финку. Видимо, у меня европейский типаж.
— ...но постепенно у вас сложилось амплуа сильной женщины и даже стервы?
— Стерва была вначале. Как-то позвонили:
— Хельга, здравствуйте, мы бы хотели предложить вам роль. Это такая бизнесвумен...
— ...и сука, — подхватила я.
— Ой, вы что, уже читали сценарий?
— Нет, просто это не первое предложение.
Постепенно мне стали предлагать и каких-то других персонажей. Одна из моих любимых острохарактерных ролей в кино — Люба в сериале «Неопалимая купина» по произведениям Бориса Васильева.
На пробах я честно призналась режиссеру Дмитрию Тюрину, что из сценария ничего не поняла про свою героиню:
— Про всех остальных могу рассказать, отчего они такие, что с ними происходит, а с Любой не складывается у меня. Такое впечатление, что роль недописана. Просто есть женщина, работающая на железнодорожной станции, в кубовой, она строгая. И все.
— Поэтому я тебя и позвал.
— То есть я могу делать все что хочу?
— Да.
— Хорошо, я подумаю.
Почитала Бориса Васильева, подумала. Приехав на съемку в Прибалтику, сказала Диме: «Слушай, у меня только один вариант, я тебе его покажу. Мне кажется, Люба не совсем здоровая, блаженненькая». И я показала ему такую женщину, перекошенную, трясущуюся. Рядом с Димой сидела актриса Клава Коршунова, которая изумленно спросила:
— И ты так сможешь полностью сыграть роль?!
— Конечно, смогу.
— Ну, может быть, так остро не стоит, помягче, — заметил Дима. — Просто мы скоро уедем отсюда и уже ничего не сможем переснять.
Но когда я начала работать в кадре, он попросил: «Не надо смягчать, давай по полной». А у меня уже сложилась героиня, я поняла ее способ думать, отчего у нее такие реакции.
— Режиссеры часто вам говорят «делай что хочешь, я тебе доверяю»?
— Последнее время бывает такое. Мне дают возможность посочинять.
— А как было в «Триггере»? Ваша героиня в первом сезоне — мать погибшего Леонида и Николая — запомнилась мне даже больше знаменитого Артема Стрелецкого в исполнении Максима Матвеева!
— Режиссером первого сезона тоже был Дима Тюрин. И он меня не ограничивал. А что касается Артема Стрелецкого, то я с большой нежностью отношусь к Максиму Матвееву, особенно в «Триггере». Мне кажется, у него там богатейшая актерская палитра.
Понимаете, бывает, что у актера роль длинная, а он везде одинаковый. А у Максима на протяжении сериала абсолютно разные краски и огромное количество пристроек, как мы, актеры, это называем. Он потрясающий в «Триггере».
— Короля играет свита. Не было бы у Стрелецкого такого врага, как ваша мамаша, глядишь, и его образ получился бы менее ярким.
— Кино — история коллективная. В «Триггере» у меня было два любимца — Максим Матвеев и Даня Воробьев, игравший моего сына Николая.
— Многим зрителям полюбилась ваша Ирина Юрьевна, врач-невролог, в сериале «Знахарь».
— Она хорошая. И после «Знахаря» мне писали очень много медиков. Они хвалили мою работу и утверждали, что первый раз увидели в нашем сериале реальных врачей. То есть мы попали в характеры, и консультанты, работавшие на проекте, сделали свое дело. У нас не было ляпов.
— Очередную странную женщину вы сыграли в фильме «Синдром отложенного счастья», снятом вашей коллегой по театру Татьяной Колгановой?
— В этом фильме Таня была не только режиссером, но и сценаристом, и у нее снялся практически весь НДТ. Проб не было, она знала, кого и в какой роли хочет снимать. Персонажи написаны на определенных актеров. У меня Таня попросила разрешения вставить в фильм героиню, придуманную мной для спектакля НДТ «Оркестр» по пьесе Жана Ануя. Я там играю парализованную женщину, и у меня всего одна сцена — танец. В фильме я тоже парализована и тоже танцую, но подтекст совсем другой.
— Как вам работалось с Колгановой?
— Прекрасно. Она же просто умничка, и мы 25 лет работаем в одном театре и очень хорошо знаем друг друга. Мне кажется, Тане очень удался этот фильм. В нем много и смешного, и трагичного. Это потрясающая работа.
Не так давно Колганова выпустила еще два фильма. Детский — «Мухадракон» и документальный — о Небольшом драматическом театре. Оба замечательные.
— В минувшем году вы снялись в сериале «Тайны Карениной». Что это за проект?
— Уникальный, художественно-документальный. Он основан на книге Павла Басинского «Подлинная история Анны Карениной», но в нем есть игровые эпизоды. По сюжету сейчас как будто снимается очередная экранизация знаменитого романа, что очень интересно обыгрывается. Например, в одной из сцен двое актеров на роль Вронского в ожидании кастинга спорят об этом герое. Нам показывают и прототипов главных действующих лиц.
— Кого же сыграли вы?
— Графиню Лидию Ивановну, знакомую Анны Карениной и приятельницу ее мужа. Такую его тень. Она в немалой степени способствует разрушению семьи Каренина, потому что любит его и пытается расчистить место вокруг него, чтобы заполнить пустоту собой. Очень рекомендую вам и вашим читателям посмотреть этот сериал.
— Мне кажется, с годами у вас стало больше интересных предложений.
— Когда я пополнела, у меня появились острохарактерные роли, которых раньше мне не давали. И это так здорово! Мне очень нравится играть странных женщин. Когда мы делали в НДТ спектакль «На дне», то сами выбирали роли, которые хотим исполнять. И я выбрала Анну.
— Калеку?
— Калекой ее сделала я. У Горького Анна умирает от туберкулеза. Играть это на сцене невыгодно. У туберкулеза два основных признака — кровохаркание и кашель. Ну, первый один раз еще можно использовать. А кашлять на сцене нельзя, потому что рефлекторно начинают кашлять зрители в зале. Я стала искать для Анны смертельную болезнь с яркими признаками, с помощью которых можно что-то играть. Консультировалась с врачами, ходила в больницы. И нашла — сухотку спинного мозга, когда у больного не работают руки, ноги и лабильна психика, то есть он может вести себя по-разному. То как ребенок, а то и очень агрессивно. Перепады настроения позволяют придумывать интересные решения разных сцен.
В спектакле, например, есть сцена, когда Анна проявляет любовь и заботу к мужу. А как это может сделать человек не ходячий, плохо говорящий и плохо двигающийся, для которого самая обыкновенная бытовая вещь — проблема? Я обострила обстоятельства и придумала, что Анна вяжет мужу свитер. Спицы для нее необыкновенно опасны, потому что координация движений нарушена, любое неловкое движение — и можно попасть в глаз. И это так обогатило сцену!
— У вас актерская семья?
— Муж у меня не актер.
— Он же учился вместе с вами и, по-моему, даже с вами снимался когда-то, в фильме «Подсадной»?
— Но однажды сказал: «Я не хочу этим заниматься». Хотя у него были все основания. Думаю, мой муж был бы очень интересным и большим артистом, если бы остался в театре, у него прекрасная природа. Он не любит театр.
— Сын Никита не собирается пойти по вашим стопам?
— Нет, нет. Ему шестнадцать, он учится в президентском кадетском училище, и сам его выбрал. Это не я настояла. В середине восьмого класса, во время зимних каникул, Никита просто каждый день твердил: «Мама, как мне стать кадетом? Как мне стать кадетом?» Я удивлялась, потому что раньше даже мысли не могла допустить, что ребенок пойдет по военной линии. Ничто не предвещало. Но моя мама всегда уважала мой выбор и научила этому меня. Я уважаю выбор ребенка.
Позвонила в приемную комиссию:
— Скажите, если мальчик очень хочет учиться в кадетском училище, может ли он перейти в него из общеобразовательной школы?
— Может. Приходите послезавтра на собеседование.
Мы пришли. На следующий день сына зачислили в училище, где он обучается уже третий год и очень доволен.
Никита абсолютно не похож на нас с мужем, потому что мы гуманитарии, художники, а он химик. Сейчас пишет научную работу. Химией увлекается очень серьезно, идет по военному направлению.
— А как Никита относится к актерской профессии?
— До шести лет он вообще не знал, чем я занимаюсь. Ну ходит мама на работу, и все. Свои спектакли и фильмы я ему не показывала. Но однажды в детском саду Никите сказали, что его мама работает в театре, и он очень удивился. А потом как-то сказал: «Господи, какая у тебя скучная профессия!» У меня дыхание перехватило. Я спросила:
— Почему?
— Ну каждый день одно и то же.
— А какая профессия не скучная?
— Инженер. У него каждый раз новые задачи.
В детстве он меня часто удивлял своими высказываниями. В четыре года выдал такой перл: «Если женщина имеет детей, то в старости она будет бабушкой, а если женщина не имеет детей, то в старости она будет старухой». Или, помню, собираемся мы в детский сад, я говорю:
— Давай быстренько завтракай.
— Я уже поел. Сейчас мне пора в школу.
— А ты в школе учишься? — подыграла я.
— В третьем классе.
— И какие у вас предметы?
— Геометрия, математика и астрономия.
— Очень интересно, тогда отвечай: сколько планет в Солнечной системе?
— Девять.
— Какая самая большая звезда?
— Солнце.
— И какая по счету от Солнца планета Земля?
— А об этом нам сегодня на уроке расскажут, — выкрутился Никита.
— Вы не нашли, что ему возразить по поводу «скучной» профессии?
— Я решила, что не буду его переубеждать. Знаете, в детстве у Никиты была очень киношная внешность. Его можно было снимать, и мне несколько раз это предлагали. Но я всегда говорила: «Если сын сам захочет заниматься актерской профессией, сознательно, то пусть занимается. А тянуть его в кино или кружки театральные я никогда не буду». Я вообще против детских театральных студий, потому что они, за редким исключением, ломают детей. Потом им сложнее поступать в театральные институты, потому что природа сломана. И сниматься для детей не очень полезно. Я знаю не одну трагедию.
Ребенок до девяти лет не может отделить себя от героя, дистанцироваться. Если он кого-то играет, то играет себя. А сценарии бывают разные, в том числе и очень страшные. И они влияют на детскую психику.
Никита, кстати, уже ходил на мои спектакли. А недавно я обнаружила, что он изучал мою фильмографию. Раньше не проявлял заинтересованности в том, чем мама занимается, и вдруг оказалось, что он в курсе того, где я снималась и снимаюсь, и что-то смотрит.
— Вам еще не предлагали преподавать?
— Я иногда это делаю. Но, по-моему, время еще не пришло. Нет, я могу преподавать, но это накладывает такую большую ответственность и отнимает такое количество времени, да практически все время, что я пока себе позволить такое не могу.
— За исключением педагогики вы открыты для любых новых вызовов и предложений?
— В общем-то, да. Как-то спросили: «Слушай, а ты не можешь снять рекламный ролик?» Я никогда этим не занималась, но ответила: «Да, было бы любопытно, давайте». И придумала очень интересную историю.
В другой раз предложили помочь с декорациями для спектакля НДТ «История доктора Дулиттла» и сделать маски для актеров. Я походила по магазинам, подумала, из чего их можно было бы быстро изготовить и чтобы они при этом были легкими. Взяла одноразовые тарелки и строительный фен, выложила на ведре контур маски из фольги и с помощью фена очень быстро сделала слепки, которые потом обработала и превратила в маски. Художник Андрей Севбо поразился, когда это увидел: «Господи, на то, чтобы сделать такую маску, нужно огромное количество времени. Изготовить слепки, залить формы и так далее. Это гениально».
— К вам обратились, потому что вы рукастая?
— Конечно, в театре же об этом знают. И у меня муж работал художником-декоратором. Одно время, когда театр не приносил денег и кино было не так много, мы с ним организовывали большие корпоративы. Я выступала в качестве режиссера, а муж занимался декораторством. Мы много чего мастерили вместе. Сейчас, когда я прихожу в строительный магазин и просто смотрю на какой-то материал, то уже знаю, как с ним обращаться и что в результате может выйти. Например, из пластиковой мочалки, если залить ее определенной краской, может получиться прекрасный парик для ангелочка.
Для «Истории доктора Дулиттла» я связала семь кошачьих шапок для актеров, ни одна из них не повторяется, они все разные. Смастерила из старых капроновых колготок усы и шапочки для тараканов. Когда возникла необходимость сделать костюм паука, сшила ему платье из распущенных капроновых колготок, получилась просто дизайнерская вещь. Помимо этого, я еще сделала обитателей морского дна — медуз, рыбок. Их актеры водили, как кукол. В свое время мне не довелось поучиться в художественной школе, картины рисовать я не могу, но теперь фактически занимаюсь прикладным искусством, потому что чувствую форму и материал.
Вообще человек может гораздо больше, чем думает сам. В нем заложено огромное количество способностей, о которых он узнает постепенно, открывая какую-то очередную «дверцу». Как-то общалась с художником, и он сказал, что каждый человек умеет рисовать, просто не каждый может справиться с барьерами. Например, тебе сказали: нарисуй стакан. Ты смотришь на него, и у тебя возникает куча барьеров — опасений, что ты неправильно передашь форму и цвет, неправильно расположишь светотень. И ты не рисуешь. А если тебя, например, попросить нарисовать печаль, ты справишься. Потому что печаль абстрактна и у каждого разная. Когда ты снимаешь барьеры, то отпускаешь себя, твой мозг говорит: «Да ты умеешь рисовать!»
В каком-то смысле я тоже постепенно снимаю барьеры. Сначала сняла рекламный ролик, потом небольшой фильм. В пандемию, когда большинство актеров сидели дома, я скачала специальные программы и стала рисовать мультики. У людей тогда вдруг образовалось огромное количество свободного времени, и можно было заняться тем, на что его не хватало раньше. Мы в театре должны были поддерживать контент в интернете, и я записала аудиорассказ. Потом решила, что просто слушать неинтересно, нужен визуальный ряд. И я создала его — из детских рисунков и огромного количества фотографий, найденных в Сети.
Моя гордость на сегодня — фильм про Антарктиду для школы, в которой раньше учился Никита. Однажды там решили снять видео о полярнике, участвовавшем в 24 экспедициях на ледяной континент. Сначала дети записали для него видеовопросы, потом приехали к нему и записали видеоответы. Попробовали все это смонтировать и поняли, что смотреть невозможно, скучно. Обратились за помощью ко мне, и я сделала 30-минутное кино. Видео об Антарктиде собирала по кусочкам в интернете — по две, три, четыре секунды. Выкладывая фильм в Сеть, я обратилась к зрителям: «Если вы учитель географии, или учитель химии, или учитель биологии, или просто родитель, посмотрите обязательно этот фильм, потому что он реально очень интересный, покажите его детям». Сначала у меня было две тысячи просмотров. Сейчас не знаю, сколько их, не отслеживала.
Еще я помогаю студентам Санкт-Петербургского института кино и телевидения. Недавно снялась в студенческой работе. Редко на это соглашаюсь. Отказываюсь обычно на начальном этапе, а тут прочитала сценарий и подумала: интересно, но есть вопросы. Написала режиссеру. Она вышла на связь. Три часа мы с ней проговорили о том, что нужно сделать. Через неделю она прислала новую версию. Я увидела, что та переработана, и согласилась сниматься.
— Многие преподаватели жалуются, что нынешние студенты невежды, ничего не читают.
— Нет, что вы! Они читают больше меня, все смотрят. Во всяком случае, студенты института кино и телевидения, с которыми я общаюсь. Они такие тонкие, такие умненькие, делают такие интересные работы! Я получаю большое удовольствие от общения с ними. У нас растет замечательное новое поколение.
Как-то получила сценарий, написанный 25-летним человеком — Ильей Михеевым. Прочитав его, я подумала, что это круто, очень круто, и не могла поверить, что автор так молод. Ну не может такой юный человек так мыслить и писать! Он же был режиссером этой картины, и когда я пришла к нему на съемку, то была в полном восторге. Илья так необычно и тонко разбирал сцены и делал такие нестандартные предложения, что хотелось их сразу воплотить в жизнь. Фильм замечательный получился, называется «110».
У нашего кинематографа большое будущее, я в этом убеждена. Я являюсь режиссером-постановщиком церемонии открытия и закрытия Международного кинофестиваля студенческих работ звукорежиссеров «INтонации» и вижу эти работы. Там есть о чем подумать и поговорить...
