«Коля потрясающе двигался, танцем занимался с детства — его мама была балетмейстером, работала с балетными труппами в Москве, создавала коллективы в Монголии, Вьетнаме, Сирии. Он был не очень высокого роста, но потрясающе сложен, двигался и танцевал изумительно. У нас все девчонки хотели танцевать только с ним».
Евгений Арсеньевич: Мы с Колей Караченцовым учились на курсе Виктора Карловича Монюкова и Киры Николаевны Головко в Школе-студии МХАТ. Какое же было золотое время, скажу я вам! Вспоминаю его с огромной радостью. Утром начинались занятия по актерскому мастерству, вокалу, танцам, речи, сцендвижению. Потом трехчасовой перерыв, и во второй половине дня — занятия по общеобразовательным предметам. Иногородние студенты, в том числе моя будущая жена Галя, возвращались в общежитие, оно находилось совсем рядом с Камергерским переулком. Там они отдыхали, обедали. А нам, москвичам, разбегаться по домам не имело ни малейшего смысла, все жили далеко от центра. Так что не оставалось ничего другого, как убивать время, гуляя по улицам и придумывая всяческие развлечения. Наша троица — Боря Чунаев, Коля Караченцов и я — сложилась сразу, как только мы поступили. Боря был самым старшим из нас.
Иногда мы не уходили из Школы-студии. Боря приносил гитару, на которой сам прекрасно играл. Покажет нам с Колей какие-то аккорды, а мы по очереди пытаемся их повторить. Так в конце концов и научились играть. Пели и играли рок — кто лучше. Коля прекрасно пел под свой же аккомпанемент. У него со временем сложилась целая концертная программа, где он исполнял песни и играл на гитаре. Брал он инструмент и на творческие встречи со зрителями, непременно что-то исполнял под аплодисменты публики. Замечу, что и я это делал в итоге не хуже. Спасибо Боре Чунаеву.
Галина Максимовна: Ребята — Женя, Коля и Боря — были все время на связи. Они играли в чикирому, когда выдавалась свободная минута между занятиями. Это такой футбол. В пустой аудитории напротив друг друга ставили четыре стула, ребята садились, раздевались, под эти стулья нужно было загнать теннисный мячик. И вот они сидели и гоняли этот мяч туда-сюда. Это было их любимое занятие.
Однажды зимой ребята заглянули к нам в общежитие. Помню, сидели, что-то обсуждали и договорились до того, что Борька на спор пообещал прогуляться по Тверской раздетым. Он снял пальто, шапку и, обмахиваясь носовым платком, делая вид, что изнывает от страшной жары, профланировал-таки от Камергерского до Пушкинской площади. У шедших ему навстречу вытягивались от удивления лица, прохожие только что пальцем у виска не крутили. Мы это видели своими глазами, поскольку его сопровождали. Но уж такие у нас были актерские развлечения. Коля с Женей, чтобы рассмешить нас, девчонок, позже повторяли этот «подвиг».
Евгений Арсеньевич: Почти напротив Школы-студии в полуподвальном помещении располагалось кафе, которое мы прозвали «Артисти?к». Для нас, бедных студентов, там было недешево, но после стипендии мы туда непременно заходили, могли себе позволить заказать какую-нибудь рыбку или другую нехитрую закуску. С выпивкой было сложнее, в «Артисти?к» подавали исключительно коньяк.
— А водочки можно?
— Нет, водку мы не наливаем.
Артисты, отыгравшие спектакль во МХАТе, заглядывали в кафе, чтобы прямо у стойки опрокинуть рюмочку коньяка, сбросить напряжение после творческой работы. Нам коньяк был в то время не по карману, но сердобольное руководство кафе шло навстречу: нам разрешали приносить с собой бутылку водки, ее разбавляли чайной заваркой и ставили нам на стол в графинчике, чтобы выглядело как коньяк.
Галина Максимовна: Иногда ребята шли куда-нибудь в палисадник, брали с собой бутылку вина, сидели, вели беседы о театре... Единственный минус — из закуски у них был на всех один глазированный сырок.
Евгений Арсеньевич: Чтобы у читателей не сложилось превратного впечатления, подчеркну: в этом вопросе мы соблюдали умеренность. Виктор Карлович был здесь категоричен и крайне строг. Однажды кто-то из однокурсников появился на занятиях, что называется, после вчерашнего. Годы-то молодые, активные, многие поступили после школы, всем лет по восемнадцать. И Монюков, очень доброжелательный по отношению к своим ученикам, предупредил: «Если продолжите в таком же духе, мы с вами распрощаемся!» Помню, все страшно перепугались.
А Кира Николаевна Головко относилась к нам как заботливая мама, была по-человечески внимательна. Если дома у кого-то случались неприятности, она это чувствовала, помогала, поддерживала, могла и подкормить, и помочь небольшими деньгами.
Галина Максимовна: Помню, как Кира Николаевна повезла ребят с нашего курса с концертами в Мурманск, где в свое время ее муж, адмирал Головко, служил на Северном флоте. Мы с Караченцовым попали в эту компанию. Нас разместили в скромной гостинице, откуда возили по воинским частям. Мы выступали перед местными моряками в клубах, стихи читали, песни пели под гитару.
Мне поездка особенно запала в память. Мы с Колей специально для той программы отрепетировали ковбойский танец, в финале которого он рывком поднимал меня на плечо и уносил за кулисы. И вот привезли нас на подводную лодку, где предстояло станцевать. Я сразу отметила, что потолок там низкий, не развернуться. Попросила Колюню: «Поднимай меня осторожнее». — «Хорошо». Но Колин темперамент в танце зашкаливал. Конечно же, он подбросил меня на плечо так, что я стукнулась головой о потолок. Слава богу, не сильно.
Коля потрясающе двигался, танцем занимался с детства — его мама была балетмейстером, работала с труппами в Москве, создавала балетные коллективы в Монголии, Вьетнаме, Сирии. Он был не очень высокого роста, но потрясающе сложен, двигался и танцевал изумительно. У нас все девчонки хотели танцевать только с ним.
Педагог по танцу Ольга Всеволодовна Гернгросс, выпускница Вагановского училища (картинная галерея ее предков занимала все стены в ее квартире), уговаривала:
— Галя, вот смотри, какой Женя Киндинов мужественный, будешь с ним танцевать.
— Нет, — упрямилась я, — не хочу, я буду с Колей.
Евгений Арсеньевич: Да, все с ним хотели встать в пару, она была не одна такая.
Галина Максимовна: В конечном итоге выпускной танец мы, разумеется, станцевали с Женей, потому что нас уже связывали романтические отношения. Ольга Всеволодовна поставила для нас «Осенний вальс». Начинался он с того, что два старичка двигались вглубь сцены, а потом вдруг скидывали плащи, и к публике выходили уже два юных существа. Женя — в зеленом сюртуке, я — в дивном белом платье... Мы начинали вальсировать — это было потрясающе!
А Караченцов с Чунаевым разучили какой-то испанский танец, напоминавший корриду, в котором я тоже участвовала. Там был момент, когда я с разбега прыгала им на руки и они меня держали. И на репетиции эти малолетние хулиганы вдруг отпускают руки, и я распластываюсь на полу, как лягушка. Это Борька мне за что-то отомстил. Шлепнулась я не сильно, но обиделась, сказала им: «Бессовестные!» Потом, конечно, помирились.
Евгений Арсеньевич: Наше общение с педагогами было каким-то душевным, радостным, искренним. Не припомню никакого вранья.
Галина Максимовна: А Монюков этого не терпел. У нас был полный контакт, уважение к педагогам, огромное доверие, потому что мы понимали: нас учат очень хорошо, к нам относятся как к своим детям. Педагоги часто собирали нас, чтобы просто посидеть за столом, поговорить, попеть песни, почитать стихи.
Виктор Карлович готовил нас к реальному театру. Счастье, что в конце нашего обучения между нами не случилось каких-то склочных выяснений отношений, не возникло зависти друг к другу. Мы четко знали, кто какие роли играет. Спасибо ему за это. Коля, Женя, Боря уже выходили на мхатовскую сцену в массовках. За это им платили три рубля, на них можно было поесть. На курсе мы общались как семья. После окончания Школы-студии каждый год встречались и с педагогами, и с сокурсниками.
Мы с Женей выпускались с «Врагами» Горького. Посмотрев дипломный спектакль, Павел Александрович Марков написал про Женю в журнале «Театр», что это лучший дебют года.
А Караченцов на дипломе играл эдакую шпану в спектакле по современной советской пьесе про дворовых ребят.
Евгений Арсеньевич: Я тоже участвовал в постановке вместе с Колькой. Спектакль был озорной, с юмором, песнями, мы играли его с удовольствием, нам было весело.
Галина Максимовна: А я в том спектакле играла бабушку в возрасте, такую эстонку с акцентом. В классическом репертуаре педагоги Колю мало занимали. Он был безумно хорош и заразителен в современной действительности, в современных песнях, которые пел. Коля проживал жизнь активно, весело, с душой. Он был общительным, обладал чувством юмора. Вообще, у нас на курсе учились замечательные ребята, и Коля в их числе. Неудивительно, что все продолжали дружить и по окончании Школы-студии.
Коля долго не женился. Конечно же, романы у него были, но не с актрисами, а, как мы слышали, с балетными красавицами. Но он никогда не приглашал их на наши показы. Мы их не видели и не знали. После института Коля пошел в «Ленком», мы с Женей остались во МХАТе. Когда периодически встречались, неизменно спрашивали:
— Коль, ты когда женишься?
— Да нет, пока не собираюсь.
И вот однажды мы с Женей поехали в гости к его сестре, вышли из метро «Аэропорт» и встретили Колюню. Как всегда, интересуемся:
— Коль, ну когда ты наконец женишься! Есть претендентка?
И он нас огорошил:
— Есть, женюсь. Ты, Галь, наверное, ее не знаешь.
— Скажи, кто это.
— Это Люда Поргина.
— Да знаю я Люду. И ты правда женишься на ней?
— Да.
— А почему ты решился?
— Знаешь, она так похожа характером на мою маму.
Людка тогда была худенькая, глазастенькая, очень симпатичная. Правда, она была замужем, но развелась. И вскоре мы гуляли у них на свадьбе.
Евгений Арсеньевич: Собрались все свои у них дома. Получилось как-то тепло, по-студенчески. И в дальнейшем часто собирались у Коли с Людой. Их квартира находилась в центре, в Брюсовом переулке, а когда Коля стал ведущим артистом «Ленкома», у них появилась большая квартира. Мы там встречались и общались замечательно. А еще ходили друг к другу на спектакли. Попасть на «Юнону и Авось» было невозможно — такой немыслимый лом стоял на этот спектакль. Но Коля выбил для нас контрамарку. Он обладал фантастическим темпераментом. Играть такие сцены было ему легко и в кайф. Он оставался громким человеком не только тогда, когда это требовалось по роли, но и в жизни.
Галина Максимовна: Хочу рассказать об одном случае. Женя находился где-то на съемках. А не только Колюня, но и часть ребят с нашего курса ушли в «Ленком», потому что вроде бы худруком театра должны были назначить Монюкова. И вот ребята говорят: «Галка, приходи к нам на спектакль». Сажают меня в первый ряд. И случилось как в сказке про Буратино, когда он пришел на спектакль, где играли Пьеро с Мальвиной, и те потом затащили его на сцену. Тот же самый вариант повторился у нас. Колька увидел меня и весь спектакль играл для меня, ходил передо мной, смешил. Я хохотала невозможно. Потом мы, конечно, встретились, посидели.
Общались тесно, мы видели все его спектакли, он с удовольствием звал. Однажды пригласил на свой творческий вечер в Дом кино, настаивал: «Приходите обязательно». А Колюня там пел замечательно, его научили вокалу друзья-музыканты. Коля дружил с Максимом Дунаевским. Нам иногда давал послушать свои записи, спрашивал: «Как вам? Понравилось?» В тот раз посреди концерта он вдруг обратился к залу: «Знаете, сегодня здесь присутствует мой друг Женя Киндинов». Зрители тоже обрадовались, стали аплодировать.
Евгений Арсеньевич: Мы действительно любили друг друга. Коле было важно, чтобы у нас все шло нормально. Если вдруг случалось что-то плохое, он старался нам помочь, поддержать. Это были настоящие дружеские отношения.
Галина Максимовна: Коля очень любил свою маму, а Янина Евгеньевна обожала сына. Она, по-моему, была его первой поклонницей, первым союзником, первым советчиком. Ребята рассказывали, как каждый раз после спектакля он звонил маме и делился, как прошел день, как он отыграл спектакль. Янина Евгеньевна была очень симпатичной. А Колиного папу мы не видели, они разошлись, когда Коля еще не родился. Мама ездила на гастроли за рубеж, и Колюня был всегда прекрасно одет в модные роскошные джинсы.
Но однажды мама привезла ему из Вьетнама обезьянку, звали ее Линька. Я просила:
— Коль, расскажи про обезьяну.
— Ну что тебе рассказать, давай приходи, посмотришь на нее сама.
И вот мы собрались к нему с нашим однокурсником Колей Малюченко. Женя опять уехал сниматься. Приезжаем в гости, заходим в квартиру, а там настоящий погром — штора сорвана, обои подраны! Я спрашиваю:
— Коль, а где Линька?
— Пришлось ее отдать, ты посмотри, что она здесь натворила!
В общем, так и не пришлось повидать его обезьянку.
Когда его мама ушла, Люда говорила, что с Колей творилось невероятное. Печальная весть застала его где-то на съемках, он приехал и буквально вполз в квартиру, потому что уход мамы стал для него жутким горем, настоящей трагедией.
И эту нишу заполнила собой Люда. Мы были у них в гостях, когда они уже переехали на Суворовский бульвар. Люда ушла на репетицию. Колюня сказал: «Ребята, мне сейчас нужно отъехать, записать телеинтервью, потом я вернусь, посижу с вами и поеду на Ленинградский вокзал, у меня съемки в Питере. Галь, ты возьми все в холодильнике, поставь на стол». Я открыла холодильник, а там все заставлено плошечками с винегретиком, салатиками, котлетками. Люда заранее приготовила еду, чтобы любимый муж пришел и сразу поел. Мы все это выставили на стол, закусили, Коля пришел, тоже закусил. Посидели, он уехал на вокзал, а мы разошлись по домам. Люда о нем очень заботилась.
Кто-то осуждал ее за то, что выводила больного Караченцова на светские мероприятия. А я считаю, что она правильно делала, окружала его теплом и заботой, вытаскивала из депрессии. Люда продолжала собирать в доме гостей, чтобы Коля не чувствовал себя изгоем. Он всегда сидел с нами за столом, где царила атмосфера дружбы. Мы с Женей присутствовали и на их венчании. Несмотря на то что Коля незадолго до этого вышел из больницы, он отстоял на ногах весь чин венчания, церемония получилась красивой и трогательной. Люда сдержала клятву: была рядом с Колей и в горе, и в радости.
Евгений Арсеньевич: Мы жили радостно и интересно не только те четыре года в институте, но и когда стали работать в театрах. Крепко дружили, хорошо общались. Вспомнил, и на душе потеплело.
Галина Максимовна: Главное, что мы не расстались, ходили друг к другу на спектакли, в гости. Колюня, нам есть что вспомнить...
