«Театр пустой, никого нет. Ходил-ходил, нашел кабинет, открываю дверь, сидят Ольга Владимировна Волкова и Игорь Петрович Владимиров. А я в мокрой шапке, секретарша бежит за мной. Я сразу выпалил про себя всю информацию: сам родом из Кемерова, учусь в Екатеринбурге, хочу учиться у вас. Владимиров белый как лунь, ему уже за семьдесят было тогда, сидел, смотрел на меня. А Ольга Владимировна вдруг говорит: «Ну возьми парня».
— Виктор, спектакль «Ночь нежна» идет в Театре на Малой Ордынке 27 лет. И в этом флагманском проекте вы недавно получили роль Дика Дайвера. Как поступило это предложение, почему вы на него откликнулись?
— Во-первых, для меня это огромная ответственность. Я ровно 19 лет не служил в репертуарном театре. Снимался в кино, вел несколько передач на телевидении, работал в разных антрепризных спектаклях. Судьба не приводила меня, хотя я очень люблю репертуарный театр, прежде всего ценю особую атмосферу, которая там царит. Антреприза у меня всегда была, есть и останется, но работа в репертуарном театре для актера нечто особенное, она необходима, потому что дисциплинирует.
Когда поступило предложение от художественного руководителя Театра на Малой Ордынке Евгения Владимировича Герасимова, я, честно говоря, растерялся. Во-первых, спектакль идет 27 лет, во-вторых, это визитная карточка театра, в-третьих, материал довольно сложный. Когда мы первый раз встретились с Евгением Владимировичем, я сомневался, высказал опасение: наверное, у меня не получится, я боюсь брать на себя такую ответственность. Герасимов ответил коротко и ясно: «Я в тебя верю». После таких слов оставалось только согласиться.
— Ученик Игоря Владимирова говорит, что у него не получится сыграть роль?
— Ученик Владимирова все-таки остался в далеком прошлом. Сейчас за мной тянется огромный шлейф киноролей в ситкомах. Тем не менее, когда я все-таки углубился в материал, когда понял, что участия в спектакле не избежать, погрузился с головой во всю эту историю, и мы сыграли премьеру. Премьера для меня не является показательной работой, потому что в моем довольно плотном графике не нашлось, к сожалению, большого количества времени, которое хотелось бы потратить и на танцевальные репетиции, и с актерами. Даже на премьере не все было ладно с моим костюмом. Но с конца октября я играю «Ночь нежна» довольно часто, верю, что встану на ноги, расправлю плечи, как тот самый атлант, и все у меня получится. Я очень на это надеюсь, потому что, повторюсь, здесь самая главная для меня задача — не подвести партнеров по сцене, не подвести театр и, конечно, художественного руководителя, который оказал мне такое доверие.
— Вы влились в труппу Театра на Малой Ордынке или играете как приглашенный артист?
— Пока я пришел как приглашенный артист. Для меня это не первый спектакль на этой сцене, за последние 19 лет я играю здесь третий, первые два были все-таки антрепризными. «Хорошо, что выжил... Жаль, что из ума» был полностью антрепризной постановкой, мы играли ее на арендованной площадке. В качестве режиссера «Альтер Эго» выступил мой однокурсник Дмитрий Новицкий, в спектакле принимали участие актеры тогда еще Театра Луны. И на него приходил особенный зритель, желавший не только отдохнуть и развлечься. То есть для меня это тоже было гиперответственное появление на сцене.
Дима Новицкий сегодня ставит спектакли в Театре на Малой Ордынке. Видите, все пути ведут меня сюда. Вообще, этот театр оказался первым московским театром, который я посетил. Все опять-таки произошло неслучайно. В 2005 году, когда продюсеры ситкома «Счастливы вместе», где я был утвержден на главную роль, перевезли меня в Москву, один из моих партнеров по съемочной площадке Леша Секирин работал в этом театре. Они тогда выпустили «Ромео и Джульетту», и он позвал меня на премьеру.
Помню, как искал Театр Луны в какой-то холодный ноябрьский вечер, потому что еще не очень хорошо ориентировался в столице. Завернул за поворот и увидел светящиеся афиши. Я к тому моменту уже имел театральный опыт, служил в Екатеринбургском государственном академическом драматическом театре, но то, что увидел тогда на сцене, произвело яркое впечатление. Кто бы мог подумать, что приду сюда работать в качестве приглашенного артиста. Но случилось, в спектакле «Ночь нежна» играю в составе с Ваней Стебуновым, уже поступило еще несколько предложений, которые я тоже рассматриваю. Ответ будет зависеть от моей занятости в кино, если получится, если случится, с удовольствием приму участие и в других постановках.
— Как вам кажется, почему «Ночь нежна» живет 27 лет? Что такого в Скотте Фицджеральде, что делает его интересным для современных зрителей, многие из которых, будем откровенны, не читали его прозу и не слышали этого имени, не говоря уж об «Оде соловью» Китса, давшей название роману?
— То же самое, что есть в Гоголе, Островском, Шекспире — прежде всего великолепная драматургия. Мастерски оформленные писателем диалоги и увлекательная история. Конечно, зрители идут на актеров, им интересно посмотреть, как артист воплощает тот или иной образ. Но не стоит забывать, что на первом месте всегда стоит, что именно мы играем. Мы, конечно, можем сыграть и сказку «Волк и семеро козлят» и можем сделать это интересно. Но если есть история, берущая зрителей за душу, их интерес возрастает втройне.
Недавно мы с женой Машей случайно проходили в Питере мимо Театра Ленсовета, у легендарного руководителя которого, Игоря Петровича Владимирова, я когда-то учился, и обратили внимание на афишу — «Пиковая дама». Я предложил: а давай сходим. Ну что там могло быть нам неизвестного? Слышали, читали, смотрели, знаем: старая графиня, Германн, тройка, семерка, туз — все понятно. Мы испытали культурный шок. Это была новая интересная постановка режиссера Евгении Сафоновой. Многим зрителям не понравилось, они уходили из зала, но в течение года возвращались к обсуждению этого спектакля в соцсетях. Режиссер нашла неожиданные формы, это было феерично. Но в основе лежал классический материал. Как делать Пушкина — вариантов много, этот оказался безумно интересен.
Если сегодня театр берется за опытных, матерых классиков драматургии, будь то Фицджеральд или Островский, основа спектакля есть, на нее можно надстраивать что угодно. Сегодняшняя версия спектакля «Ночь нежна» попадает в зрителей, которые, как вы совершенно верно отметили, не читали этого произведения, но непременно к нему обратятся, задумаются об ответственности за свои поступки. Все произведения так или иначе говорят о любви, о чувствах мужчины и женщины, любви к Отечеству, детям, самому себе, в конце концов.
Фицджеральд пишет о том, как человек первый раз встречается с этим раздирающим душу чувством, как пытается с ним справиться и не справляется, он ставит многие важные вопросы перед молодым поколением. Потому что чувства определяются мыслями, а мысли формируются не только бытом, но и мировоззрением, и, прежде чем нырять куда-то с головой, нужно посмотреть спектакль и понять, надо тебе это или нет. Я думаю, что у «Ночь нежна» будет еще очень большое прокатное будущее.
— Как складывается ваше партнерство с Еленой Захаровой, Яниной Студилиной, играющими жену Дика Николь и влюбленную в него девушку Розмэри Хойт?
— С Леной Захаровой мы работали в различных проектах, и в кино снимались, и в антрепризе пересекались, мы знакомы и знаем друг друга очень хорошо. Я надеюсь, что все сложится и здесь. С Яниной и остальными коллегами контакт произошел на раз-два-три. Тут же очень важно уважительно относиться к актерской профессии. Я, например, никогда не позволяю себе прийти на репетицию неподготовленным, не зная текста. Конечно, читал Фицджеральда, когда был студентом, но мне скоро исполнится пятьдесят, поэтому, включившись в работу над «Ночь нежна», начал вспоминать: там что-то про любовь, про любовный треугольник. И первым делом перечитал роман. На первую репетицию пришел практически полностью подготовленным, с выученным текстом, что, конечно, подкупило коллег, они сразу начали со мной взаимодействовать, близко вошли в контакт и отработали спектакль.
— Поскольку у вас огромный опыт участия в коммерческом антрепризном театре и одновременно в театре концептуальном, как вам кажется, у кого сегодня больший шанс выжить: у концептуального театра или театра, рассчитанного на зрителя?
— Мне кажется, антреприза очень жизнеспособна. Она, если угодно, вышла из райка, площадного театра, который идет в массы, в народ. С разными спектаклями я и мои коллеги объехали всю страну вдоль и поперек, по пятому разу начинаем катать некоторые названия, и зритель к нам идет. Люди фотографируются с нами и говорят: а мы уже второй или третий раз приходим на ваш спектакль. Тут есть что посмотреть, есть потребность в эмоции. Возможно, не каждый сможет доехать до Театра на Малой Ордынке из, к примеру, Благовещенска или Петропавловска-Камчатского. Антреприза восполняет эту потребность. Репертуарные театры, которые существуют по всей стране, невозможны без концепции. Концепция, определенная художественным руководителем, как маяк указывает путь, тот фарватер, которым кораблю под названием «большой репертуарный театр» нужно следовать. Поэтому я считаю, что обе модели жизнеспособны. Это разные, но одинаково необходимые направления, как есть хорошее драматическое глубокое кино, так есть и развлекательное, которое посмотрел и забыл. Театр без концепции, на мой взгляд, обречен.
— В вашей фильмографии 45 проектов. Давайте поговорим про последний — «Царевна-лягушка». Как проходили съемки, что у вас за роль?
— Недавно я закончил в нем сниматься. Вообще, то, что сегодня выходят подобные фильмы, что встало на рельсы детское, юношеское кино, свидетельствует об огромном культурном подъеме в нашей стране. Воспитание начинается и с нас самих, и с того, что мы показываем нашим детям. Наша российская анимация движется семимильными шагами, уже обогнала игровое кино, и это великолепно. Ее ценят на Западе, это так здорово, что весь мир знает наших «Машу и Медведя», «Трех котов» и многое другое.
В 90-х годах казалось, что российский кинематограф закончился, а уж детское кино точно никому не нужно, на смену Морозко и Василисе Прекрасной пришли сплошные русалочки и гномы. Но сегодня наше детское кино возрождается, зрители идут и на «Летучий корабль», и на «Бременских музыкантов», и на «Чебурашку». Значит, рано еще жить воспоминаниями о советских экранизациях русских сказок, о картинах по произведениям великолепных писателей Бажова, Островского, Михалкова, Драгунского.
В «Царевне-лягушке» я сыграл отца Ивана-царевича Всеволода-царевича. Это современная трактовка русской сказки, но главное, что в новом фильме осталось место чуду и настоящей любви. Думаю, зрители это оценят.
— В картине снимался Никита Кологривый. Как складывалось ваше партнерство?
— В случае с Никитой все складывается великолепно, с первого момента знакомства мы близко сошлись, он родом из Новосибирска, я — из Кемерова, у нас нашлись общие темы для разговора, сибиряк сибиряка видит издалека. Он потрясающе отзывчивый, профессиональный партнер. Играет в этом фильме Кощеева, который некогда был близким другом Всеволода-царевича, но в какой-то момент его подставляет. Тем не менее ситуация, к счастью, выруливается. Последний съемочный день был длинным, долгим, одну сцену мы снимали шесть часов.
— Что за сцена такая?
— Это одна из начальных сцен в картине. Мы снимали фильм с конца и вот наконец пришли к первой сцене. Тем не менее все эти шесть часов очень сплоченно, продуктивно работали, искали правильный градус существования вместе с режиссером Александром Амировым. Могу сколь угодно ярко расписывать фильм, в котором работал, но судить о его качестве будут все равно зрители.
— Если партнером по съемкам оказывается тяжелый, неудобный человек, как в таком случае вы себя ведете?
— Встречались мне противные люди. Но я не сторонник радикальных мер, мол, если актеры сильно поссорились, надо кого-то из них убирать из картины. Я человек достаточно толерантный. Если мне кто-то не нравится, а такое бывало на площадке — ну не идет вот вообще никак, — то мы сужаем наши взаимоотношения исключительно до диалога в кадре. Вынь да положь, ты должен знать текст, точно произнести его в кадре, а все, что происходит вне его, никого не касается. Отсняли и разбежались по разным вагончикам, не видим, не слышим друг друга. У меня такое случалось неоднократно. Ну что ж, все мы люди: и работающие в кино, и гуляющие по улице — все мы личности, каждый великолепно себя чувствует в своем понимании мира. Доказывать кому-то, что черное это белое и наоборот, бессмысленно. Работа есть работа.
— А что вспоминается о «Морозко», где вы снимались с Аглаей Тарасовой и Никитой Ефремовым?
— Великолепные ребята, с ними работа шла на ура.
«Морозко» — сериал, основанный на жизненной истории режиссера Юлии Лысовой, она же написала сценарий. Это история о том, как она пыталась забеременеть, заморозила свой эмбрион. В картине моего персонажа играли два актера — Коля Наумов и я. Коля играл его молодого, я — в старости. Там, собственно говоря, и с персонажем Аглаи была такая же ситуация. Ее в детстве играла маленькая девочка Алиса Руденко, к слову, в «Царевне-лягушке» она снялась в роли моей дочки. Когда снова увиделись на площадке, так радовались друг другу! Когда встречаешь детей-партнеров, они бегут к тебе, снося все на своем пути, и родители тоже радуются.
«Морозко» — прекрасная драматическая история о внутренних переживаниях, где великолепно прописана героиня Аглаи. Никита Ефремов проявил себя как наинадежнейший человек и партнер, с ним очень комфортно работать. Вся команда была очень приятная. Тон всегда задает режиссер. Если он понимает, что в общении артистов возникли какие-то неровности, их непременно сгладит, разведет по разным углам. Потому что режиссер — это не только человек-функция, который нажимает на кнопку REC. Очень важно, чтобы он был немножко педагогом. Как утверждал Леонид Филатов, артисты — это же сукины дети. Дай возможность, кто-то сразу же потянет одеяло на себя, поставит табуретку, залезет и будет провозглашать «апрельские тезисы».
А что касается режиссера, он должен поддерживать, показывать направление, куда идти. Это относится и к театру, и к кино. В моей жизни случались ситуации, когда выходишь на площадку, у тебя есть текст... а где режиссер? А он где-то там бегает, непонятно чем занимается, и артисты начинают играть кто во что горазд. А у каждого «температура тела» разная, у одного высокая, близкая к горячке, а другой играет с холодным носом, потому что так видит предлагаемые обстоятельства. И режиссер не подобрал ключик, чтобы донести до каждого из них, что требуется. Снимается кино — и ладно, на каком-то канале покажут — и хорошо. Бывали такие ситуации. Поэтому, когда артист попадает к хорошему режиссеру, хочется процитировать Маяковского: и стоило жить, и работать стоило.
Многие режиссеры сами сегодня пишут сценарии и потом по ним снимают, пишут они в основном про себя, себя видят в каждом образе. А актеры, которым доверено это воплотить, приходят со своим багажом, и бытовым, и внутренним. Вместо того чтобы обсудить, поискать какой-то компромисс, они слышат: «Давай делай!» И человек делает так, как он это видит. В свою очередь, у автора-режиссера не хватает инструментария, слов, чтобы донести, что он хотел, в какой-то момент он устает и машет рукой: а, как хотите, так и играйте! Актер решает: сделаю, как захочу.
В итоге что-то не сошлось, не срослось, где-то не успели по времени — «давай быстрее». На «Царевне-лягушке» мы снимали сцену шесть часов, пока режиссер не остался доволен. Он работал с каждым: с Никитой Кологривым, с Сашей Метелкиным, который играет моего сына, со мной, со всеми остальными, пока мы не сыграли так, как он хотел. Это относится и к операторской работе, и к реквизиторам, так и должен сниматься фильм.
Когда снимаешься в сериале, у тебя на сцену отведено в производственном плане полтора часа: вынь да положь — уложись. Если в сцене участвуют 15 человек, как ее снять за полтора часа? Не имеет значения! Продюсер торопит: цигель, цигель, ай-лю-лю, свет уходит, давай снимай. В результате сцена снята криво, косо и так ушла в монтаж. Я не люблю, когда в кадр лезет «фанера». «Фанера» — это когда я вижу, как это сделано, какие ненастоящие двери, окна, какая дешевая массовка, которую понабрали по объявлению.
Недавно на Первом канале вышел сериал «Нинель» с моим участием. Время действия — 80-е годы прошлого века. Там великолепно сыграл Александр Лазарев! К себе я всегда имею вопросы, но смотрю на массовку, которая кочует из одного сериала в другой, и вижу, как начинает сыпаться эта «фанера». Ты замечаешь, как кто-то стрельнул взглядом в камеру, и сразу же начинает портиться впечатление. Ну почему этого нет и не может быть в картинах, снятых, скажем, Никитой Сергеевичем Михалковым или Алексеем Алексеевичем Германом-младшим, либо в фильмах, снятых на Западе, когда ты смотришь на экран и тебе ничего не мешает? Я же понимаю, что все люди в кадре — актеры, есть главная линия и фон. Когда ты не цепляешься за актеров массовки-групповки, когда они, органично вплетенные в действие, стали персонажами, не отвлекающими тебя от кадра, ты получаешь наслаждение.
— Герман-младший работал над фильмом «Воздух» три года, и его художник-постановщик Елена Окопная не начинала съемку, если кирпич в кадре был не такого цвета, как во времена Великой Отечественной.
— Мы с Алексеем пересеклись на кинофестивале в Железноводске, который основал Сергей Пускепалис, разговаривали, он как раз показывал там свой «Воздух». Великолепная картина, я считаю, таким должно быть настоящее кино. Хорошо бы, чтобы с каждым актером, который снимается в историческом материале, помимо режиссера, общался еще и психолог. Ну как объяснить молодой девочке-актрисе, что такое подвиг юной комсомолки? Как бы она ни старалась, все равно сегодня у людей другое мировоззрение. За руку брать, показывать правильные фильмы, воспитывать, и тогда, возможно, в картине произойдет чудо, потому что без чуда невозможны кино, театр.
Я с огромным пиететом отношусь к Пускепалису, здесь невозможно другое мнение, поэтому, когда поступило предложение вырваться на фестиваль его памяти буквально на один день, сразу же согласился.
— Сколько же критики вылилось на голову покойного Пускепалиса в связи с этим кинофестивалем!
— Грязь была, есть и будет. За толику малую все это делают люди с двойным дном, это заказ. Говорят, что деньги портят человека. Я так не считаю, деньги вытаскивают ту правду, которую человек, возможно, сам от себя скрывал. Как и алкоголь, кстати, проявляет то, что сидело внутри: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а так... Только тебе заплатили копеечку — и пошло-поехало хаять страну, в которой родился.
— Что сегодня вы играете в антрепризе?
— В антрепризе у меня все очень плотно, на фестиваль я поехал, отыграв премьеру антрепризного спектакля.
— Так слава богу.
— Вот я тоже говорю, не надо бога гневить, спасибо, спасибо, спасибо. Только жена у меня страдает, нечасто видит мужа. В антрепризе у меня состоялась премьера «Собачьего сердца», где я играю профессора Преображенского.
— У вас есть конкурент, в Малом театре эту роль в постановке Алексея Дубровского, главного режиссера, играет народный артист Василий Бочкарев.
— К счастью, я этот спектакль не смотрел. Жаль, что смотрел фильм Владимира Бортко. Хочется хоть немного дотянуться до уровня гениального Евгения Евстигнеева, но ты понимаешь, где ты и где мастер. От этого постоянно чувствуешь какую-то ущербность. Но тем не менее я рискнул согласиться, для меня это вторая работа по произведению Михаила Афанасьевича Булгакова. Первый спектакль катается пятый год, я играю Воланда в «Мастере и Маргарите», хотя тоже согласился не сразу.
— Почему?
— Когда приходят такие предложения, каждый раз задаю себе вопросы, смогу ли я и насколько имею право. Несмотря на то что у Михаила Афанасьевича очень четко прописан Воланд, и глаза, и берет, и цвет пиджака, и все остальное, он все равно оставляет место для фантазии, для полета мысли. Поэтому, каждый раз выходя на сцену в образе очень любимого мной инфернального персонажа, я пробую ответить себе на вопрос, не испортил ли его. И только зритель, который после спектакля бежит со мной фотографироваться, немного успокаивает. Увы, 90 процентов из них не читали великий роман, а если и смотрели последнюю киноверсию Михаила Локшина, ничего в ней не поняли. На наш спектакль ходит молодежь, в нем есть хрестоматийное изложение романа Булгакова, мы не стали хватать все, смешивать все линии героев, которые там прописаны, сосредоточились на отношениях Мастера и Маргариты, а также судьбе Ивана Бездомного, выжившего после встречи с Воландом. Дьявол и его свита вообще появляются там фрагментарно. Но спектакль идет с успехом пятый год.
Когда пришло предложение сыграть профессора Преображенского, уже попроще смотрел на сам материал. Я тут с удивлением узнал, что первую экранизацию «Собачьего сердца» сняли итальянцы в 1976 году. Любопытно смотреть на итальянских Швондера и профессора Преображенского, но попытка была сделана. «Собачье сердце» я, конечно же, читал. Много текста, в основном монологов профессора. Первый вопрос, который задал продюсеру и режиссеру спектакля: о чем сегодня вы хотите ставить «Собачье сердце»? Любовной линии Васнецовой и доктора Борменталя практически нет, спектакль идет всего полтора часа, без антракта. Как вы будете решать вопрос с собакой, какими средствами? Пошли по самому простому пути — собаку играет кукла. Но парень, который работает с ней, настолько вживается в этот образ, что в какой-то момент ты перестаешь видеть куклу.
Я довольно поверхностно относился к кукольному театру, и тут мы с женой недавно решили зайти на «Каштанку» в кукольный театр на Бауманской. Мы получили такое удовольствие! В кукольном театре я был последний раз, наверное, когда учился в Екатеринбургском театральном институте, у нас в общежитии жили студенты-кукольники. С тех пор прошло много лет, и тут мы с женой зашли в кукольный театр: вокруг мамашки с детишками — и мы двое великовозрастных пришли на «Каштанку». Не могли оторваться! Фееричное представление на сцене так захватывает, поглощает тебя полностью, что ты не видишь этот кусок картона. А главная задача кукольника — вдохнуть душу в предмет, они занимаются одушевлением весь первый курс. То же самое делает Костя Мерзликин, который играет Шарикова. Многие ребята, которые у нас работают, — выпускники Щукинского училища. Борменталя играет Дима Исаев. У нас с Димой это уже не первая театральная постановка, тандем на сцене случился. Прошло три спектакля, пока я еще до конца не нащупал, не прочувствовал своего персонажа, местами он достаточно сумбурен. Репетиций было много, но скоро состоится длинный гастрольный тур по девяти городам, потому что в антрепризе самое главное — наездить, накатать спектакль. Надеюсь, к концу тура я доработаю образ Преображенского.
— Как вы к себе строги! Так же принципиальны в выборе театральных и киношных проектов, в которых соглашаетесь участвовать?
— Для меня прежде всего важен материал, хорошо рассказанная история. Снимаюсь в фильме продюсерской компании братьев Андреасян. Проект имеет рабочее название «Герой анекдотов», это будет комедия, отдаленно напоминающая «Ночь в музее», был такой фильм. Герой анекдотов тоже приходит в реальную жизнь, где злобный дядька хочет их всех уничтожить, чтобы никогда об анекдотах никто больше не вспоминал. Я играю антагониста этого злодея. А мне давным-давно хотелось сыграть записного злодея. В «Нинель» мой Боткин тоже человек неприятный, довольно мерзкий и отвратительный, с такой меркантильной мотивацией ко всему, что делает. Но он не главный персонаж, а мне хочется сыграть «доктора Зло». Жду, когда предложат что-нибудь подобное доктору Лектеру из «Молчания ягнят», хочу попробовать понять, прочувствовать темноту персонажа. Может, получится.
— А существуют ли для вас ограничения? Есть вещи, на которые вы никогда не согласитесь, даже если проект интересный?
— Наверное, такого еще не было. Если в фильме предполагаются какие-то откровенные сцены, стараюсь сразу обсудить их с режиссером и продюсером. Я против этого, считаю, что нет необходимости показывать женское или мужское обнаженное тело. Я не Арнольд Шварценеггер, чтобы хвастаться своими мышцами, мое тщедушное тельце мало кого заинтересует. Если же вы демонстрируете на экране обнаженное женское тело, для этого должна быть стопроцентная мотивация, как в фильме «Романс о влюбленных» Кончаловского. В свое время та сцена на пляже стала революционным прорывом, что было драгоценно. Возвращаясь к «Мастеру и Маргарите» Локшина, как мне сказала народная артистка России Ольга Владимировна Волкова: «Витя, зачем мне смотреть на лобок Маргариты?» Я тоже этого не понимаю: для чего?
— В той сцене снималась дублерша Юлии Снигирь.
— Я даже не про Юлю, я про Маргариту: зачем? Все знают, что Маргарита голая летела на метле. Ну для чего прямо детально все это показывать, зачем понадобилась эта анатомия, не понимаю. Пока подобных расхождений с режиссером у меня не было. Снимался в откровенной сцене, но все обошлось, лежал там с партнершей под одеялом, не более того. Пока ничего такого сверхотвратительного мне не предлагали.
— Как вы отнеслись к съемкам продолжения вашего титульного сериала «Счастливы вместе»?
— Сарик Андреасян позвал меня на встречу в мае прошлого года и рассказал об идее снять продолжение. Я сначала обрадовался, даже согласился, потом пришел, обсудил с женой, она была против: «Ты что, дурак, что ли?» Подумал: точно, надо отказываться. Звоню отказываться, говорю: у вас не получится написать новый материал. Уходить нужно на пике популярности, стоя на табуретке, а не пытаться возродить то, что возродить нельзя. Вы сделали драмеди из ситкома. А это неорганично для героев. Вы пытаетесь строить дом из воздушных шариков. Ну не приспособлены они к этому.
Открою секрет: мы возвращаемся к съемкам этого проекта, но не «Букиных», «Счастливы вместе». Это будет сериал без всяких новомодных тенденций. Хотя, в принципе, дети смотрят современное «Ну, погоди!», когда его оцифровали и продолжили с новыми героями. Мне как человеку, влюбленному в советские мультфильм, смотреть это невозможно, я попробовал. Так же, как современное «Простоквашино». Есть же «Маша и Медведь», «Три кота», зачем вы трогаете классику? Если у нас получится возродить утраченное в ситкоме «Счастливы вместе», буду считать, что это большая победа.
— Во многих интервью вы говорили о том, что Букин перекрыл вам серьезные роли, что Гамлета после этого вам уже не сыграть.
— Конечно, перекрыл. Но видите, прошло не так много лет — и раз, предложили «Ночь нежна».
— Как вам кажется, почему в свое время успех «Счастливы вместе» был просто ошеломительным?
— Совпало время узнавания. Но сразу отмечу: сейчас, когда иду по улице, мне в спину кричат не «Гена Букин», а «Виктор Логинов», это уже моя маленькая победа. Повторю свою самую любимую историю о том, как меня впервые узнали в Москве. Вечером стою в магазине на кассе, группа молодых людей о чем-то шушукается и показывает на меня, один отделяется, подходит и говорит:
— Здрасте. А это вы снимаетесь в «Счастливы вместе»?
— Да.
— А можно вам руку пожать?
— Пожми.
— Молодец, я бы в таком говне сниматься не стал.
— Парень, мягко выражаясь, поступил неблаговидно.
— Я не рефлексирую по этому поводу. Мы снимали первую серию месяц. К каждой группе был прикреплен американский супервайзер, к актерам, режиссерам, операторам, сидело несколько сценаристов. Представители Sony следили за каждым шагом. Мы снимали все под кальку, вплоть до момента подъема, вплоть до посыла речи, вплоть до поворота головы. Все заставляли делать так, как в оригинале «Женаты и с детьми». Показали — и не пошло, потому что наша ментальность другая, нечего нам копировать американцев, ничего путного не получится, надо родиться и вырасти в той системе, чтобы так существовать на экране, у них другая природа юмора. Русских звезд, которые пробились на Западе, можно по пальцам пересчитать — Куриленко, Ходченкова, пожалуй, все. Уехавших из Советского Союза Видова, Крамарова я не считаю, большой популярности они не добились.
Как только американские супервайзеры нас отпустили и дали немного подышать, махнув рукой: делайте, как считаете нужным, — все заиграло. Мы стали проявлять свои эмоциональные реакции. Как только проект наполнился русским духом, все сразу закрутилось. Помню, после премьеры многие говорили: это же я, это про меня, у меня жена такая же. В центре картины добрая история про семью. Как бы супруги ни спорили, как бы они ни ссорились, какие бы ситуации у них ни возникали, они оставались вместе и были счастливы, и их дети, и соседи рядом тоже. С такими людьми интересно жить. Поэтому, наверное, и был такой успех.
— Что сегодня вспоминается про вашего мастера Игоря Владимирова? Чему он вас по большому счету научил?
— Мы были последним курсом Игоря Петровича, потом он почил, пусть земля ему будет пухом. Он уже болел, редко к нам приходил, курс вели Олег Александрович Леваков и Олег Дмитриевич Зорин. Леваков работал тут же в Театре Ленсовета режиссером, что-то ставил, как и Зорин. Оба уже были немолодыми людьми. Игорь Петрович приходил на экзамены, смотрел наши работы и давал четкие рекомендации. Примерно такие: «Вот чего ты дышишь? Не дыши». А когда артисту не хватает эмоций, он начинает переигрывать.
Мне запомнилось, как я поступил в ЛГИТМиК. Прилетел в декабре, пришел в деканат, говорю:
— Здрасте, я хочу у вас учиться.
— Так поступай.
— Я сейчас учусь в Екатеринбурге, хочу учиться здесь, возьмите переводом.
— Это нереально, но если мастер курса тебя возьмет, то пожалуйста.
— А у кого актерский курс?
— У Андреева и Владимирова.
— А чей театр ближе к Моховой?
— Ближе Владимирова.
А я в Питере не был никогда, дождь, снег, чапаю в Театр Ленсовета в меховой шапке. Прихожу на вахту, сидит вахтер. Я говорю:
— Мне к Игорю Петровичу.
— Вам назначено?
— Да.
— Сейчас посмотрю.
Он начал листать журнал учета посетителей, а я юркнул в дверь и убежал. Театр пустой, никого нет. Ходил-ходил, нашел кабинет. Открываю дверь, сидят Ольга Владимировна Волкова и Игорь Петрович Владимиров. А я в мокрой шапке, секретарша бежит за мной. Я сразу выпалил про себя всю информацию: сам родом из Кемерова, учусь в Екатеринбурге, хочу учиться у вас. Владимиров белый как лунь, ему уже за семьдесят было тогда, сидел, смотрел на меня. А Ольга Владимировна вдруг говорит: «Ну возьми парня». Мы с Ольгой Волковой до прошлого года работали в одном спектакле, но эту историю она забыла, столько лет прошло. И Владимиров меня взял. Так как я попал к нему в декабре, по театру пошел шепоток, что я его внебрачный сын. Если вы внимательно присмотритесь к памятнику Гене Букину, который открыли вопреки моим желаниям и протестам в Екатеринбурге, я там больше похож на Игоря Петровича. У нас есть что-то общее, шнобель вот этот мордовский. Могу вспоминать о тех временах только хорошее, яркие моменты.
Мы сейчас играем «Собачье сердце» с Димой Исаевым, а он учился на курс старше меня. Постоянно возникает: «а помнишь, была история», «а помнишь, мы ходили на спектакль, где играли Хабенский и Пореченков»... Это было событие, с того спектакля началось триумфальное шествие этих великолепных артистов в профессии.
— Поскольку жизнь у вас насыщенная и интенсивная, как вы восстанавливаетесь?
— Мне жена устраивает всякие восстановительные процедуры. У меня были сложные съемки, после которых я несколько дней подряд еле вползал домой. В два часа ночи жена сажала меня в машину, и мы ехали в баню, это помогало восстановиться. Для меня нет ничего лучше смены деятельности. Я не могу просто валяться на диване, лежать, мне это неинтересно. Если у нас выходной, мы вместе с женой можем затеять уборку или совместную готовку. Когда хорошие, позитивные мысли, хочется делать что-то вдвоем, голова сильно отдыхает, когда разбираешь какие-нибудь вещи.
— Давайте расскажем о том, где вы встретили свое счастье? Где такие красавицы встречаются?
— Где актер может познакомиться? Где физик-ядерщик может познакомиться со своей будущей половиной? Где врач может найти свою половину? Врач — в больнице, физик-ядерщик — где-нибудь на каком-нибудь адронном коллайдере. А актер — в театре. Потому что в этом графике невозможно ходить по ресторанам и ночным клубам.
У нас был проект, который, как я понимаю, и был создан для того, чтобы мы познакомились, потому что сыграли его один раз. В свое время мой мастер Сергей Александрович Внуков взял меня, 15-летнего, в театральную студию. Он сейчас в Москве, что-то снимает, ставит, я тоже помогаю, когда могу. Он предложил: «Витя, давай сделаем антрепризный спектакль-концерт по классическим произведениям — Ростан, Шекспир. Чтобы в пансионат приехать, порадовать людей». У нас была сцена из «Укрощения строптивой», я играл Петруччо, Мария — Катарину. В конце поцелуй, и так мне понравилось репетировать! Репетировали долго, в конце концов Маруся сдалась и вышла за меня замуж. И вот четыре года мы вместе. После этого спектакля через месяц я сделал предложение. Потом случился ковид. Мы пережили его вдвоем, запертыми в высокой башне.
— Что бы вы сегодня самому себе пожелали?
— Подходя к своему 50-летнему рубежу, я пожелаю всем здоровья: будет здоровье, будет и все остальное. Когда тебе 20 лет, ты об этом не думаешь, несешься во весь опор, в какую сторону, куда — не важно, лишь бы за ушами свистело. Когда тебе к пятидесяти, понимаешь: тут крякнуло, тут хрустнуло, тут заболело, а хочется играть. В спектакле «Ночь нежна» я падаю на колени, ну не падаю, а присаживаюсь, а они уже болят. Так что всем здоровья!
