Это сейчас все могут подогнать — вплоть до одной буквы, а тогда мы играли на записи от начала и до конца не переделывая. Студийное время было ограничено: дали четыре часа — будь добр уложиться. Звукорежиссеры презирали тех, кто начинал ковыряться и что-то не мог осилить без дублей. Хотя записывать тоже особо никто не умел, тогда же не было профессии звукорежиссер. Мы на ТВ первые программы играли живьем в кадре, аппаратуру с собой привозили, запись шла параллельно процессу съемок. Потом слушали: какой ужас! И не потому что плохо играли, просто качество записи оставляло желать лучшего.
— Можно о связях и человеческих отношениях поподробнее?
— До 1984 года с песнями было сложно — мешали определенные стандарты. Допустим, я написал «Кораблик», но чтобы песня попала на радио и ТВ, один из авторов должен быть либо членом Союза писателей, либо членом Союза композиторов. В итоге мою музыку мы оставили, а Михаил Пляцковский написал другой текст. Мои строки «Маленький кораблик, на нем не устоять и не уплыть...» уплыли в небытие.
Так вот, чтобы песня состоялась, нас с Пляцковским специально познакомили: дело было на каких-то съемках, мы пели «Красного коня», нас представили. Михаил взялся написать текст и предложил нам свою новую песню. «Ты ходишь где-то, как в море дождик, как солнце летом...» — дальше что-то там в рифму: «целую» и «ревную». И феноменальный припев: «А пароходы-ходы-ходы, а самолеты-леты-леты...» Я стою и думаю: «Только б не заржать!», а губы сами в улыбку расплываются. Конечно, хит про пароходы в наш репертуар не попал — это было бы уже слишком.
— Вот вы сказали, что завоевывали публику концертами. Много ездили?
— Да уж, по стране мы поколесили. Могли работать три-четыре концерта в день. Держались, мы же были молодыми. Под фонограмму тогда никто не выступал, и когда однажды количество концертов дошло до пяти, чуть голоса не сорвали. В Старом Осколе, помню, просидели два дня — оборудование опаздывало. Сорванные из-за этого концерты надо было отрабатывать, вот и получилось их по четыре-пять.
К слову, мы почему-то не имели права работать на филармонию больше двадцати одного концерта в месяц. Так что остальные выступления организовывали по-хитрому. Временно устраивались в филармонию того края, где шли гастроли. И нам хорошо — платят ставку, и им деньги. Были у нас, помню, гастроли по Узбекистану — примерно сто концертов в месяц. После такой пахоты придешь вечером, ноги в холодную воду опустишь: «Эх, тяжела и неказиста жизнь советского артиста!»
