Все в нашей квартире осталось в неприкосновенности со времен деда, Рубена Николаевича Симонова. В спальне по-прежнему стоит резная кровать из Михайловского дворца. Кто знает, может, именно на ней задушили императора Павла? На кухне живы «холодильник» — полочки с форточкой — и мраморный столик для умывания с бронзовым краном. Только недавно я разобрал чемоданчик деда, который все эти годы стоял в прихожей...
— Чемоданчик был им заготовлен на случай ареста. Там лежали сухари, зубная щетка, зубной порошок, носки и смена белья.
Многие судачили о том, что Рубен Николаевич редкую ночь проводил дома: бильярд, рестораны, карты, женщины. Наверное, когда тебя в любой момент могут арестовать, хочется испытать как можно больше удовольствий...
И потом, это было не столько гуляние, сколько скорее наивная попытка не находиться дома в два-три часа ночи — время интенсивных арестов. Именно ночью «черный воронок» приезжал за своими жертвами, поэтому дедушка каждый день возвращался домой где-то часов в пять утра.
В то время обязательно подписывали письма против какого-нибудь деятеля культуры, например Мейерхольда. Так вот, ни под одним подобным письмом вы не найдете подписи Рубена Николаевича. Героизм был уже в том, чтобы избежать этого момента, исчезнуть. Он и уезжал — в Барвиху, в Узкое... Дома старались не говорить на скользкие темы, телефоны прослушивались. Помню, в шесть утра раздавался звук в телефонной трубке «Дз-зинь» — это включали прослушку, и только где-то в два ночи ее отключали: «Дз-зинь».
— Но ведь ни один театр не обошелся без потерь в сталинское время...
— А в Театре Вахтангова не был репрессирован ни один человек. Конечно, в этом заслуга и Анастаса Ивановича Микояна, большого друга Симонова.
Двадцать второго июля 1941 года, когда вахтанговцы еще не успели уехать в эвакуацию, в здание театра попала бомба. Немцы метили в Министерство обороны, но промазали. Сталин, который каждый день проезжал по Арбату и никогда не останавливался, увидел руины театра и вышел из машины. «Сделаем новый фасад», — сказал он и уехал. Фасад с колоннами восстановили уже после войны.
Театр эвакуировался в Омск. Комитет по делам искусств при Совмине предложил товарищу Сталину: «Здание все равно разбомблено, а поднимать культуру надо! Поскольку вся промышленность выехала за Урал, надо как-то поднимать искусство и культуру в Зауралье». Была подготовлена бумага о том, что Театр Вахтангова после эвакуации не вернется в Москву, а из Омска переедет в Новосибирск на постоянное место жительства. Анастас Микоян, присутствовавший в кабинете Сталина, молча выслушал этот доклад. Он не мог напрямую возразить вождю, поэтому сказал: «Очень правильно! — сделал значительную паузу и добавил: — И Третьяковскую галерею давайте туда же вышлем!» Сталин улыбнулся, погрозил ему пальчиком, и вахтанговцы вернулись в Москву.
