— Александр Юрьевич, недавно состоялась премьера фильма «Гардемарины 1787. Мир». С именем его режиссера Светланы Дружининой многое связано в вашей жизни. Она не устает вспоминать, как когда-то, во время озвучания «Гардемаринов», заметила вас и пригласила в свою картину…
— Наверное, и надо начинать с этого. Меня же пригласили на пробы еще первых «Гардемаринов». Это было во время моей работы в Малом театре сразу после окончания театрального училища, но я был призван в армию. И как-то это все само собой затихло и больше не возникало. А потом, не помню, какой судьбой, меня позвали на озвучание роли Александра Белова в исполнении Сергея Жигунова в фильме «Виват, гардемарины!». До этого никогда не занимался ни дубляжом, ни озвучанием профессионально. Была проба голоса, и голос, видимо, «попал», и вот здесь уже Светлана Сергеевна принимала непосредственное участие… Но все произошло немножко не так, как она теперь вспоминает. Она меня не видела, я стоял в темном зале. Все ее рассказы, что я повернулся и она увидела голубые глаза...
— Это уже легенда. Но мы в нее верим, и Светлана Сергеевна тоже.
— Мы все действительно в это уже давно поверили, но на самом деле все было достаточно прозаично, хотя не без определенной доли романтики и его величества случая. Иначе бы Светлана Сергеевна не вспоминала бы историю нашего знакомства так красочно. Если уж говорить обо мне и о профессии, то здесь я получил первый урок, как нужно себя вести в актерском мире. Мной была допущена стратегическая ошибка, которую больше никогда в своей жизни, в профессии не повторял. Надо было, соблюдая этику наших взаимоотношений, конечно, позвонить Сереже Жигунову и сказать, что я приглашен его озвучивать. Я этого не сделал. Потом мне это, конечно, аукнулось... Но я действительно каюсь и благодарю судьбу за урок.
— Вы не хотели этого делать или даже об этом не подумали?
— В то время не подумал, мне было не до этого, я был молод… Потом мне люди объяснили, что это необходимо сделать чисто по-человечески. Но как бы там ни случилось, была озвучена картина. Сейчас иногда, когда попадаю на фильм, переслушиваю голос, по-моему, он хорошо лег на образ… Во время озвучания мы познакомились с Анатолием Михайловичем Мукасеем, который на меня произвел тогда такое впечатление: суровый мужчина, очень высокий, как мне тогда показалось, с не слишком дружелюбным взглядом. Анатолий Михайлович на меня внимательно посмотрел и сказал, что меня надо перекрасить… в блондина. Проб, насколько я помню, даже не было, только фотопробы. И началась работа над третьими «Гардемаринами». В общем, все благодаря им… Я действительно считаю Светлану Сергеевну крестной мамой в кино, а Анатолия Михайловича — крестным папой. Хотя после «Гардемаринов» карьера резко не пошла в гору.
Когда участвуешь в каком-то нашумевшем проекте, который все смотрят, его герои становятся сверхпопулярны, думаешь, что и ты завтра проснешься очень знаменитым и популярным… Нет. Все оказалось не так. После премьеры фильма «Гардемарины III» получал предложения в кино, но не очень много, и они были, как вам сказать, несколько примитивны. Но очень скоро Анатолий Михайлович Мукасей начинает снимать у режиссера Бориса Лейбовича Бланка фильм «Если бы знать...». Мне дают читать сценарий. Персонаж — Соленый… Виктор Мережко написал сценарий, некий такой парафраз «Трех сестер». И Мукасей уже на уровне наших отношений говорит: «Давай соглашайся». Отвечаю: «Соленый — нетрадиционной ориентации, я не буду это играть». Взяли другого артиста, начали снимать, что-то не заладилось… Опять Мукасей: «Давай, ну поверь мне». Соглашаюсь. И вот, как ни странно, картина «Если бы знать...» для меня профессионально сделала гораздо больше в смысле предложений.
— Как зритель, посмотревший новых «Гардемаринов», скажу: мне нравится, что главных героев не заменили. В 1992 году мне было 12 лет, сейчас — 43, и я вижу по лицам героев, что и они страдали, и они уже отказались от многих своих мечтаний… Но каково актерам «тридцать лет спустя»?.. Многие в продолжениях боятся сниматься.
— Мое мнение, что как раз в этом продолжении и в этом материале мне не то что не стыдно, а необходимо было работать. Совершенно не нужно бояться изменений, которые произошли с твоей физикой и с твоим лицом. Что касается Паши Горина, и смешное там есть, и грустное там есть… Это все на уровне сценария и драматургии: есть где показать, что произошло с характером за это время. Но лицо-то никуда не денется, годы-то на лице остались. Бояться возраста глупо. У меня ощущение, что и Дима Харатьян не стесняется этого, и Миша Мамаев… Когда ты полностью доверяешь режиссеру-постановщику, тем более оператору в этом плане… А Мукасею нельзя не доверять. Он говорит: «Вы свое дело делайте, а я найду и придумаю, как вас снять!»
Поскольку мы семья, мы не смотрели на часы на съемочной площадке. После съемок остаемся и начинаем репетировать следующий день. Сидит Анатолий Михайлович, который, простите, не молодой человек. Сидит Светлана Сергеевна, которая в свои годы может устать, но не устает. Они с 7 утра до 21 вечера на площадке и двигают эту машину, которая называется съемочный процесс. А после смены, когда все службы, цеха и — новое модное слово — департаменты разъезжаются домой, остаются некоторые артисты, Светлана Сергеевна, Анатолий Михайлович и разбирают следующий день. Эта работа строится на человеческих качествах, на полном доверии и взаимопонимании. Что и называется — семья. Мне хорошо, мне удобно, не надо из себя ничего выдрючивать, а еще не надо бежать к косметологу делать подтяжки на лице и казаться лучше, чем ты есть на самом деле.
— Меня поразил ваш уровень верховой езды. Были тренировки?
— Но это уже сколько лет! Во-первых, у нас там была та же команда каскадеров под руководством Игоря Новоселова, который занимался всеми трюками еще на съемках «Виват, гардемарины!». Не помню уже, сколько десятилетий мы общаемся. Поэтому, если мне говорят: «Саня, сейчас мы тебе коняшку подготовим», я знаю, что Игорь мне не подгонит дурака, не подгонит кобылу, которая не пойдет, а подберет более-менее рабочего коня. Конечно, уже навык не тот, ты уже не вскочишь так лихо и быстро в седло, как 30 лет назад. Но проскакать, продержаться в седле по старой школе, по которой нас учили... Ну дайте мне час, два, три, и я буду сидеть. Тело вспомнит. Конечно, мы ездили на конюшню, и это было не один раз. Познакомиться с лошадьми, понять их характер, насколько они податливы или своенравны. Но я не считаю, что это какие-то сверхзатратные усилия. Они входят в понятие выполнения работы, которая тебе доверена и которую нужно сделать хорошо. Да и как можно по-другому с родными тебе людьми?
— Александр Юрьевич, еще одно важное событие сезона — премьера пьесы «Маскарад» в Театре Российской армии. Билеты уже невозможно достать… Казалось бы, сколько этих «Маскарадов» было. Но вы прямо взорвали интерес публики — многие увидели в давно знакомой пьесе новое…
— Конечно, спасибо, за «взорвали», но мы только в начале пути и еще много что нужно сделать. Да, спектакль готов, он крепко собран, но если говорить обо мне, то это пока только робкий набросок, проба на зрителе наших мыслей и того, что мы нащупали в этом огромном объеме. Понимаю, когда люди говорят: опять «Маскарад»… Но все выходившие недавно постановки — совершенно разные. Мы пытались, по возможности очень бережно сохранив всю драматургическую составляющую, привнести свое видение этой истории. И при этом не утратить лермонтовское слово, сюжет. Вся сложность работы была в этом… Мы с режиссером спектакля Ниной Чусовой говорили актерам: «Ребята, это Лермонтов! Это даже не наш любимый с Ниной «Ричард III». В Шекспире, в сложнейшем переводе Донского еще можно было себе позволить какие-то вольности.
Но у Михаила Юрьевича, простите, нельзя. Текст должен быть понятен, слышен и точно произнесен. Это наше уважение к русской поэзии, к русской драматургии, если хотите». Может, это очень громко звучит, но проиграть историю, чтобы она была интересна в 2023 году без всяческих режиссерских экзерсисов, — сложная задача. Чем ты меня возьмешь? Будут смотреть? Ну да, может, и будут, конечно… А как сделать так, чтобы зритель удивился? Почувствовал силу воздействия, которую можно вложить в лермонтовские стихи? Наверное, только тем, чтобы зритель, слушая лермонтовский текст, через энергетику и полное погружение артистов почувствовал и прочувствовал всю глубину этой драмы...
— Более того, это первая интерпретация, когда половина людей в зале считают, что Арбенин все правильно делает. Просто удивительно…
— Началось все с того, что артист Домогаров пришел, как ученик, к режиссеру и говорит: «…У меня два вопроса: «Зачем Арбенин пошел в игорный дом? И зачем Нина пошла в маскарад?»… И если быть честным, то артист до конца пока не нашел ответы на эти вопросы. Есть предположения, есть наши поиски в репетициях, есть наши мысли, и мы их пытаемся воплотить на сцене. Маленького предательства в этой жизни не бывает, оно влечет за собой большее. Кажется, что это все элементарно, история банальна до предела, за исключением характеров. Но это не так. Вот поэтому считаю, что мы только в начале пути. К похвалам отношусь очень осторожно и, пока сам не скажу себе: «Это пристойно, это имеет право быть», не расслабляюсь. Сейчас, по моим ощущениям, такой «Маскарад» имеет право быть. Но эта работа может длиться и год, и два, и три… И это не громкие слова. Здесь есть что искать. Спектакль, как живой организм, будет меняться. Будем искать ответы на вопросы и в этом находить какое-то ежесекундное удовольствие.
— Скажете что-то на тему «Моссовета»?.. Вам предложили новую роль…
— На тему Театра имени Моссовета вообще не хочу говорить. Придет время, может быть, и расскажу кое-что. А пока тема закрыта.
— Хорошо, давайте вернемся к кино. Мне кажется, вас зовут в некоторые сериалы, чтобы повыше приподнять уровень того или иного проекта.
— Вы знаете, так давно не предлагают ничего интересного, что, видимо, приподнимать уже нечего. А если и предлагают, то это невыносимо даже читать…
— Прекрасный Качалов в сериале «Раневская» был совсем недавно…
— Думал, что это будет не очень увлекательно для зрительской целевой аудитории. История великой русской актрисы… История, связанная с театром, байопик, которых последнее время очень много, может быть интересна только людям, которые связаны с этим миром. Думал, будет что-то среднее, проходное. Потому что только людям 80+ известно, кто такой Качалов… Но к счастью, вышло все не так! Больше скажу, покупал весной цветы (всегда вешаю дома петуньи, большая очередь стоит в этом садовом питомнике в 70 км от Москвы), ко мне подходят люди и говорят: «Спасибо вам за Качалова». Я говорю: «Боже, мне за Качалова? Как неожиданно, спасибо!» Это правда очень здорово, потому что мы не знаем, как на самом деле выглядел Качалов, к сожалению. Да, сохранились фотографии, много архивных записей этого шикарного голоса, но визуально... А мне так хотелось вот этого небожителя показать, у которого свое отношение к театру, к искусству, особенное отношение к миру. Мне было трудно предположить, что будет на выходе, потому что работа растянулась на долгие месяцы, снималась небольшими сценами.
— А вы долго готовились к этой сцене знаменитой, с танцем в балетной пачке?
— Самое интересное, что по этому поводу был единственный звонок мне от режиссера, он говорит: «У нас послезавтра съемка, там в сценарии написано…» Отвечаю: «Я готов и сразу говорю — да! Да, я согласен». Потому что мне в кайф это было.
— А что написано было в сценарии?
— Что Качалов в балетной пачке приходит в гости…
— Режиссер думал, что вы не заметили это, да?
— Да, наверное, он подумал, что сейчас приедет артист… Ну Домогаров, он, по слухам, такой несдержанный человек, и скажет: «Не будет этого!» Но услышал от меня по телефону: «Только, пожалуйста, вызовите мне хореографа. Мы поставим танец. Ну хоть какой-то, элементарный, чтобы это действительно было смешно…»
— Не каждый наденет такой костюм…
— Притом на совсем не худышечку Домогарова. Причем там была и та пачка, которую в итоге надел, и классическая, «зонтиком»… Я ее примерил и сказал: «Да ну вас!..» Пока дошел до площадки из своего вагончика — все умерли от смеха...
— Александр Юрьевич, если позволите, вопрос про вашего сына Сашу, про его работу. Мы за ним наблюдаем с радостью и волнением… Слышала, что он снова приступил к съемкам сериала, который ему пришлось оставить из-за тяжелой болезни матери.
— Сначала нужно, наверное, кое-что прояснить... Этот период был очень тяжелый для всех нас, кого объединяет фамилия Домогаров. Я имею в виду всех: друзей и родственников, близких и далеких. С Ириной Анатольевной Домогаровой мы не общались только, может быть, полгода после того, как разбежались. Это было очень давно. А остальные 34 года — каждый день звонки по телефону, по три раза на дню: ты где, ты как? Это была норма. Уже не родственники, не бывшие мужья и жены, это была какая-то другая связь, вторая половина моей жизни, которая существовала вне зависимости от того, что со мной и кто со мной. Какая у меня жизнь на этот момент, и даже несмотря на то, что у нас общий сын. Знаю, что очень многие не понимали и до сих пор не понимают наших отношений... Наши отношения — это наши отношения... И самое страшное произошло 10 июля, когда Ирину выписали из больницы и отдали документы. Остановив лечение, которое длилось два с половиной года… И у меня, и у сына вылетела почва из-под ног, мы поняли, что это уже какой-то край. Естественно, мы не успокоились, не опустили руки, начали опять поднимать все связи и знакомства, но было понятно, что мы летим в пропасть…
Выпустил спектакль, и впереди оказался, наверное, самый тяжелейший месяц в моей жизни, когда все это происходило у нас на руках. Мы решили, что Ира останется дома. Каждый день был вместе с ними; слава богу, это всего 15—20 минут от меня. Потом сын мне рассказал, что начинают ходить слухи, что он сорвал проект, начинает об этом писать пресса. Я настаивал, чтобы он работал, мне в какой-то момент показалось, что нужно его оградить от той неизбежности и он должен уехать и работать. Но Саша принимает решение — никуда не уеду, не могу, я себя не прощу, если уеду. Смог ему только сказать: «Сань, твое решение. Я принимаю его. Это мужское и сильное решение. Понимаю, что это глупо с моей стороны, то, что я тебе предлагал, но дай бог, чтобы у тебя все это как-то потом устаканилось. Я-то постараюсь выскочить, у меня все равно есть работа, есть спектакли. Ты остался без работы, и там на тебя идет плохая атака, что ты недоговороспособный…» Сын ответил: «Мне все равно».
— Но теперь Саша снова вернулся к съемкам…
— Спасибо Игорю Мишину, генеральному директору онлайн-кинотеатра KION, который с самого начала этой истории повел себя как глубоко понимающий и сочувствующий человек. Спасибо Рубену Дишдишяну, генеральному продюсеру «Марс медиа». Сын даже мне еще не успел позвонить, как приходит сообщение от Мишина: «Мы возвращаем Сашу в проект». И я ему отвечаю: «Спасибо, вы даже не представляете...» Я продумал все, продумал, что увезу его, что мы подальше от дома вместе с близкими нам людьми будем приходить в себя. Но самое лучшее лекарство — это работа. Саша прямо с бешеной энергией включился в это дело. Хотя ему пришлось нелегко. Через две недели уехал в Питер. Группа распущена, объекты потеряны, реквизита нет, костюмов нет, и все заново, но они выдюжили, справились и через месяц практически запустились. Сейчас ребенок в Питере, работу работает. Я счастлив!
Более того, через неделю после того, как Ира ушла, он говорит: «Ты снимешься у меня в кино? Материал хороший, я тебе сейчас пришлю». Присылает, читаю, ну совсем не мое, молодежная история, молодежный сленг. «Ну давай попробуем, ну пап, ну давай». Я говорю: «Что от меня надо? Я, в принципе, согласен, ты скажи, что от меня нужно…» — «Тебе надо пробы сделать». — «Здравствуй, дорогой мой сынок! Я только вырвался из той жизни, дай мне прийти в себя». — «Пап, нужны пробы, пап». Короче говоря, Саша Домогаров-старший, получив от сына сцены на двоих-троих персонажей, переписывает себе монологи, сцены, разгребает со своей второй половиной кухню и начинает думать, как, где и что снять. Сняли четыре дубля, я как-то что-то там подмонтировал, послал ему. «Получай. Первый раз в жизни делаю самопробы...» Ответ: «Все хорошо, ну а вторую сцену?» Говорю: «Тебе еще и вторую сцену?!»... Клянусь вам, я залез на крышу! Там в сценарии у Саши было написано «Сцена на крыше». Короче, меня не утвердили. Сыну сказали: «Знаешь что, либо мы кино снимаем, либо экспериментируем с Домогаровым. Так что возьми нормального артиста и снимай кино».
— Недавно я посмотрела документальный фильм, выпущенный к вашему юбилею, «Неудобный артист»… Вы его сами видели?
— Нет, я его не видел до момента выхода. Примерно был в курсе сценарного плана, но не контролировал его.
— Удивляюсь. Обычно артист показывается «весь в успехе». А вы там говорите, что, наверное, с кино, в общем-то, уже история закончена…
— Ну она далеко не закончена, твердо уверен, что хороший и достойный материал еще придет. Не хочу рисовать то, чего нет. Не вижу в этом никакого смысла в 60 лет. Не хочу представляться другим человеком, у которого что-то хорошо, что-то замечательно, а что-то еще более круто. У меня действительно все хорошо, вышла премьера, впереди еще есть предложения, которые из-за суеверия не хочу озвучивать. Прекрасные любящие люди дома, рядом друзья! Но я хочу, чтобы меня воспринимали таким, какой я есть на самом деле — со всеми своими болями, бедами, радостью и счастьем. Естественно, я больше половины не рассказываю… Ну если у меня в кино напряг последние полтора года с предложениями? Ну не могу я себе позволить, даже за большие деньги, сняться в фильме с рабочим названием «Девственница»... Не хочу никого обидеть, ну не мое это, не мое! И почему об этом не говорить? Может быть, я и не был готов… Мне эти два с половиной года было не до проб, и не до съемок, и не до театра было...
— Вы же из-за болезни Ирины Анатольевны даже не отмечали день рождения…
— Какой день рождения?! ...Там не до дня рождения. 12 июля был спектакль-юбилей, не знаю, как я и мои близкие выдержали эту премьеру, а 13 августа Ирина ушла. У нас этот месяц был, мягко говоря, страшным. У меня вообще за два с половиной года поменялась точка зрения на людей, на друзей, потому что помощь приходила, откуда совсем не ждали. Среагировали люди, которые не должны были, мы их не просили. А те, от кого мы ждали помощи, не среагировали. Те, от которых не ждал нападения, но искал понимания, меня не поняли… Много что случилось за эти два с половиной года, с момента вынесения Ирине «приговора» и нашей драки и борьбы. Мы дрались за нее, мы боролись, до последнего боролись. И до последнего нам помогали люди. Мы бы вдвоем с Саней просто не справились, кто-нибудь из нас закончил бы плохо… И за это время у меня изменилось отношение к людям.
— Но все-таки больше в хорошую сторону поменялось отношение?..
— Не знаю, в какую сторону, думаю, стал более осторожен в общении. На характер это никак не повлияло, характер такой же сумасшедший, взрывной и не терпящий несправедливости. Может быть, это плохо, может быть, это инфантилизм, как меня характеризует мной очень уважаемый Андрей Сергеевич Кончаловский... Не знаю… Но точно знаю, что никогда не поступлю подло. Меня так жизнь научила… И я за это время научился говорить нет, это очень тяжело.
— А вы не умели говорить нет?
— До последних, наверное, полутора лет я пытался найти отговорки. Говорил — да, хотя понимал — нет. То есть ты находишь такой путь, который тебя заставляет мучиться, потому что ты не сказал человеку как есть: «Я не могу, не рассчитывай на меня». Научись говорить слово «нет». Оно длиннее на одну букву, но решает многие вопросы. А если ты говоришь да, то будь любезен выполнять свои обещания. Поверьте мне, что это иногда много значит в твоей жизни — уметь говорить нет. Нет, я не хочу. Нет, я не могу. Нет, я не согласен. Нет, у меня другое мнение.
— Вы говорите, что стали осторожнее. Но мне кажется, что так говорить правду в лицо мало кто осмеливается из наших артистов. Вы по-прежнему на первом месте в этом.
— Никто из думающих людей не говорит всю правду. Иногда хочется сказать больше, чем нужно, все зависит от ситуации, в которую поставлен человек… Уверен, что таких, как я, достаточное количество. Просто у них нет таких обстоятельств, в которые они так жестко были бы поставлены. Я бы тоже себя так не проявлял, наверное, если бы были предложены другие правила игры. Если бы не все это, жил бы в совершенно другом мире, наверное. Мне важны определенные ценности в жизни, которые возникли не вчера, они были культивированы десятилетиями. И это все обнажило какие-то такие вещи… Считаю, что по-другому на них реагировать нельзя и невозможно. Почему я должен ограничивать себя придуманными другими людьми «законами этики», когда есть общепринятые законы? И я их не преступаю. Да, высказываю свое мнение, может быть, делаю это в резкой форме... Но я так думаю.
— Вас не останавливает, что за эту правду приходится расплачиваться? И вы платите очень дорого.
— Плачу. Очень дорого. Но сплю спокойно. Я никому ничего не должен. Не должен человеку тем, что я солгал ему, и себе, и всем, и мучаюсь от этого, чувствую себя неловко… Этого нет. Мне — ловко. Всегда выполнял договоренности, всегда старался понять, войти в положение, быть помощником в чьих-то трудных ситуациях. Поэтому могу спокойно и открыто смотреть всем в глаза. За мной — моя правда. Я не говорю, что она единственная. Если я не прав, объясните мне мою неправоту, докажите делом, что я ошибаюсь и мое мнение ошибочно. Знаю, что никого не предал. Вот по большому счету за свои годы я никого не продал. Мне спокойно. Есть чем заниматься в жизни, много что в задумках и ждет своего часа... Из ближайшего — мой большой творческий вечер 31 октября в Театре эстрады. Работы и забот выше крыши.
— 31 октября вас придут поздравить коллеги, поклонники. Уже понятно, как это будет?
— Мы готовим вечер. Очень хочется, чтобы он был теплый, домашний, с участием моих хороших коллег и друзей, которых ценю. До последнего оттягивал разговор с Александром Яковлевичем Розенбаумом, хотя 12 июля первый звонок был от него: «Тут разведка донесла, что у тебя день рождения, я тебя поздравляю». Оттягивал, потому что было какое-то необоснованное беспокойство… Как среагирует на это приглашение?.. Очень боялся услышать слово «нет». Он согласился. Мне радостно, что Геннадий Викторович Хазанов так среагировал на просьбу предоставить зал Театра эстрады. Есть такое нервное состояние, когда… Надо же позвонить, попросить… И попросить за себя... Вот за кого-то ничего не стоит снять трубку и сказать: «Здрасьте, это Домогаров беспокоит, слушайте, вот такая есть проблема…» А когда ты просишь по поводу себя… Приятные были разговоры и с Ларисой Долиной, и с Ириной Аллегровой, такие домашние, теплые разговоры. Екатерина Гусева согласилась вести этот вечер. Не хочу перечислять всех артистов, всех очень люблю и ценю их согласие. И сразу начинаешь о себе думать немного лучше: «А я все-таки ничего, раз такие звезды придут ко мне». Надеюсь, все будет здорово.
— Еще одно недавнее хорошее событие — вы участвовали в выездной школе МХТ и, по-моему, судя по видео, очень интересно там выступили.
— Понимаешь, да? Никакого отношения к МХАТу не имею, оканчивал Щепкинское училище — академию Малого театра, можно сказать мекку русского театра... Но, слава богу, поддался уговорам Марины Михайловны Корчак, которая служит давно в СТД и делает многие фестивали, творческие лаборатории и все эти выездные сессии. Нас слушали тридцать с лишним человек артистов из разных театров. И большой список выступающих: Хабенский, Калягин, Золотовицкий, Писарев, Леонтьев… Было интересно. Меня давно склоняют к педагогической деятельности…
— Может, это будет новая страница в вашей жизни?
— Просто боюсь, что не смогу совмещать. Надо либо заниматься студентами стопроцентно, либо играть в театре, репетировать, сниматься в кино… Так, иногда приходить на курс, как подарок, — это неправильно, тогда ты их не воспитаешь. Играющий артист будет подсказывать, как он бы сыграл. А научить — совершенно другая профессия. Не подсказать, а научить. Дать молодому артисту или студенту набор знаний, приспособлений, которые он может потом использовать в своей жизни, дабы овладеть ремеслом, профессией. Так что, наверное, пока еще не созрел до такой ответственности. Время покажет.
— Несколько вопросов на более земные темы. Знаю, что вы любите в доме что-то проектировать, придумывать, строить. Какие проекты удалось осуществить в последнее время?
— «Проекты» — это сильно сказано. Люблю делать под себя, под нас, чтобы всем моим было комфортно. За это время мы все пришли к какому-то определенному, нами созданному миру, касаемо построения зон в доме, зон сада, виду мебели... В свое время пробовали и хайтек, и классику. Сейчас создался какой-то наш мир, где всем комфортно. Входим в дом и понимаем, что «дом живет», он наш, нами создан и придуман. Последний, как вы выразились, «проект» тоже практически завершен в плане глобальной перестройки объекта. Берешь за основу то, что тебе досталось, и путем каких-то картинок, набросков рисуешь «дом мечты», рисуешь сад… Какие ты видишь шторы, мебель, что тебе кажется необходимым для ощущения собственного, нам всем приятного пространства. Закончить ремонт невозможно, его можно только остановить силой воли — всем известная истина. Все, что удалось мне сделать на поприще дизайнера, моим нравится.
— Александр Юрьевич, если вам надо отдохнуть после тяжелого рабочего дня, чем вы, скорее всего, займетесь? Устраиваете ли себе информационный детокс, вечер без телефона, или, наоборот, будете общаться?
— Мой телефон меня беспокоит не так часто, как вам кажется. Стараюсь не брать незнакомые номера, отвечаю на них только по предварительному сообщению. К телефонному вакууму отношусь, как и все артисты, очень настороженно. Но у меня, как говорится, то пусто, то густо... В общем, наверное, как у всех. Но иногда бывает нежелание разговаривать вообще с кем-либо. После тяжелых спектаклей, а других в последнее время у меня нет, нужен минимум день, чтобы вздохнуть и прийти в себя, что поделаешь — годы. Просто находиться в горизонтальном положении и совершать минимум телодвижений... Много кофе и сигарет. Знаю, что курение — медленная смерть, но ничего не могу с собой поделать... Лень во имя дальнейших действий. (Улыбается.)
— Была поражена вашими коллекциями, хранящимися в доме. Много подарков. Все храните, что дарят? И вообще, куда девается огромное количество цветов и пакетов с подарками после спектакля?
— Люблю подарки. Дом большой — складываем, вешаем на стены, естественно, не все — то, что нравится... Цветы, те, которые доезжают до дома, стоят везде! И мне это тоже нравится, когда весь дом в цветах... Да простят меня поклонники, часть цветов дарю службам, костюмерам, помощникам... Это люди, которые находятся за кулисами и делают все для того, чтобы артист вышел на сцену. Они всегда в тени света рампы, а их работа и то, что они делают, не менее важно, чем работа артиста. Дарят книги, картины — очень часто с моим лицом... Честно, этого достаточно много и не всему уже находится место. И так дома уже начинают перешептываться, что у меня «мания величия». (Улыбается.) Если серьезно, мне это нравится. Люди дарят от сердца, их никто не заставляет это делать. И это не может не вызывать чувство благодарности. Но очень беспокоюсь, когда дарят иконки, какие-то сверточки с ними, к этому отношусь очень настороженно и отдаю в храм.
— Какие занятия, не имеющие отношения к театру и кино, вас сейчас радуют? От чего вы получаете энергию и радость? Когда вы последний раз от души смеялись?
— Получаю энергию от ни к чему не обязывающего общения. Таких людей в моем кругу немного, но они существуют, дай бог им здоровья. Им от меня ничего не нужно, мне от них. Это прекрасное общение не зависимых друг от друга людей. Все они не представители моей профессии. Мне с ними легко и хорошо. Энергию, скорее всего, получаю от домашних. Только им известны тайны, которые могут меня отвлечь от проблем насущных... А вот от души смеялся, наверное, давно...
— После пандемии в актерском мире стало актуально заботиться о будущем и что-то свое открывать на случай, если работы не будет. Вы как этот вопрос для себя решаете или не решаете? Не было никаких идей?
— Идеи есть, но их воплощение… Пытаемся, мы пытаемся... Не хочу говорить пока... Может, это будет многим интересно, но, опять же, это все связано с моей профессией. Не могу и не вижу себя вне...
— Среди наших читателей много любителей животных. Обложка с овчаркой Пальмой в журнале «Семь Дней» имела большой успех. В связи с этим, может быть, что-то расскажете о ваших питомцах. Есть ощущение, что вы ими прямо занимаетесь. Балуете?
— Осталась одна питомица. Вторая ушла в этом году, 7 мая, как раз в день спектакля «Ричард III», было сложно в этот день. Все-таки животное, которое прожило в доме 12 с половиной лет, становится членом семьи. Осталась одна. Думал взять щенка, но Габи после ухода Ники очень повзрослела и стала совершенно другой. Она вдруг превратилась в «хвост», который стал все время следовать за человеком. Это удивительно. Была всегда сама по себе, и вдруг... Конечно, сейчас зацелована, не могу сказать, что балуем… Да нет, вру! Балуем, и игрушки покупаем чаще, чем когда-либо, и беспокоиться стали сразу после каждого «чиха», как бы не заболела… Ну в общем, все понятно с питомцем... Всем бы так жить, как сейчас она.
— Что вы можете сделать для себя сами, абсолютно без помощи других? Сварить кофе, приготовить, проехать 400 км на авто, посадить растение?
— Ну не думайте, что я совершенно не приспособлен к жизни... Может быть, я не смогу сварить себе борщ или свежие щи с грибами. Но пожарить картошечки, стейк, заварить «доширак» в состоянии… Так что в одиночестве, если такое случится, а такого не случится никогда, я не пропаду. Машину вожу достаточно сносно, мотоцикл, он же трицикл, тоже. Квадроцикл мне тоже подвластен… За 400 км на авто не отвечаю, но с Сашкой ездили на площадку «Пальмы 2», я был за рулем и служил водителем у сына. 160 км в одну сторону и 160 обратно осилил без труда... И растения сажал в свое время. Весь участок засажен. Сейчас с этим, правда, возятся люди более знакомые с садовыми делами. Зачем мне этим заниматься, когда люди лучше меня знают что и как? Или вас интересует, могу ли я выкопать яму и знаком ли я с лопатой? Знаком...
— Вопрос-тест. Вы вышли покурить на станции Вышний Волочек из «Сапсана» (стоянка поезда одна минута), и поезд ушел. Мобильный, деньги — в поезде. Платформа пуста, вокзал закрыт. Ночь. Ваши действия?
— Начнем с того, что я люблю курить, но не настолько, чтобы выходить на станции Вышний Волочек, когда стоянка одна минута. Я не выхожу из «Сапсана» даже в более мне знакомой Твери, где тоже стоянка одна минута. Потом, мобильный всегда при мне и деньги тоже… Не ношу портмоне, они всегда в кармане брюк, джинсов и тому подобное. Я из 80-х годов, поэтому привычкам не изменяю... Но если такое случится, буду говорить про себя, что я м..., который вышел в Вышнем Волочке ночью покурить, поезд ушел, мобильник в поезде, платформа пуста… Остается ждать утра и надеяться, что кто-нибудь меня утром узнает, примут, обогреют и помогут связаться с родными. Те все бросят и приедут меня спасать.
