Он осторожно положил телефонную трубку на рычаг и отняв руку, почувствовал, что пальцы дрогнули. В такт им где-то глубоко в груди замерло и вновь гулко стукнуло сердце...
Вдохнув поглубже, он медленно подошел к окну и окинул взглядом раскинувшийся внизу город. Эти предзакатные минуты в Москве Василий Васильевич всегда особенно любил. Ни в одном городе мира — ни в Одессе, где провел детство и юность, ни в Париже, где бывал с любимыми женщинами в самую волнительную, первую пору взаимных чувств, ни даже в обожаемом Мюнхене Кандинский никогда не испытывал ничего подобного: будто весь город превращался в один огромный оркестр, под руководством невидимого дирижера исполнявший чистую, волнующую мелодию.
Три года назад, летом 1913-го, решив построить в Москве на Зубовской площади шестиэтажный доходный дом, он отдельно обсудил с архитектором возведение особой башенки-фонаря с окнами на все стороны света, чтобы из нее наблюдать по вечерам любимый город в закатных лучах. Из угловой квартиры, которую собирался оставить за собой, в башенку можно было подняться по особой винтовой лестнице.
Увы, из-за начавшейся после объявления войны неразберихи квартиру занял дальний родственник, наблюдавший за строительством, пока сам Кандинский окольными путями выбирался из вражеской Германии в Россию. Просить его освободить жилье Василий Васильевич посчитал неделикатным...
Впрочем, из окон пятого этажа, в котором квартировал теперь, город тоже был виден как на ладони. И майское солнце, нехотя уходившее с небосклона, звучно било своими последними лучами в открытое окно. Но чем дольше стоял перед ним Василий Васильевич, тем отчетливее понимал, что сегодняшнее его волнение связано отнюдь не с закатом.
Что же это было, в самом деле? Звяканье телефона, незнакомый девичий голос. Собеседница представилась Ниной Николаевной Андреевской и сказала, что получила номер Кандинского у его племянника Анатолия Шеймана. Далее — несколько фраз, извещавших Василия Васильевича о ходе подготовки его заграничной выставки. По словам Нины, передать эти новости ее просил знакомый, недавно бывший в Москве проездом из Европы.
Ничего необычного ни в ее словах, ни в самой ситуации не было: в мире, охваченном войной, письма ходили нерегулярно и передавать новости предпочитали с нарочными, которыми становились порой незнакомые люди. Вежливая благодарность, уверение в готовности оказать при случае аналогичную услугу — ничем большим этот случайный, короткий и сугубо деловой разговор не должен был закончиться. Но он завершился его неожиданной просьбой о встрече и ее смущенным молчанием, за которым последовал уклончивый лепет об отъезде с мамой на Кавказ... И вот теперь, зачем-то все-таки добившись от совершенно незнакомой девушки обещания непременно перезвонить ему по возвращении в Москву, он уже почти полчаса стоит у окна, вновь и вновь перебирая каждое сказанное ею слово, точнее даже не сами слова, а те волнующие мелодии, что звучали в ее голосе...