Это она не дала утонуть или попасть под винт теплохода, когда лет в двенадцать, красуясь перед девчонкой, решил на спор переплыть Волгу. Не подумал о том, что из рулевых рубок кораблей никто не увидел бы голову над водой, так бы и прошлись по мне, разрубив на части. Спор тогда выиграл, доплыл до противоположного берега, а соперник выбился из сил и повернул назад. Правда, девчонка подвига не оценила. Но больше всего приключений и опасных ситуаций мне подкинула любимая профессия.
После школы я поступил в Щукинское. Со мной учились Лена Коренева, Юрий Беляев. Студентов-актеров не отправляли на картошку, из них создавали концертные бригады. Наш курс разделили пополам, одним сказали: «Поедете в Казахстан», других, в том числе и меня, отправляли на Камчатку. Первым я даже позавидовал: в Казахстане тепло, растет виноград, из которого делают вкусное вино. А Камчатка? Да туда же лететь бог знает сколько! Но на Дальнем Востоке встретила такой красоты природа!
Выступать нас отправили на Командорские острова, где похоронен знаменитый мореплаватель Витус Беринг. Туда попадает не каждый: это пограничная зона, до Аляски рукой подать. Пообещали: «Предоставим вам шикарный самолет». Когда его увидели, испугались — такой старый был.
— Чем же он шикарный? — спрашиваем.
— Вы полетите над водой, если упадете, самолет не потонет в течение тридцати пяти минут!
Долетели нормально, приземлились в селе Никольское. Здание аэропорта — небольшой барак. И вот мы — шесть мальчиков и шесть девочек — выгрузились: кто с гитарой, кто с баяном, кто с сумками реквизита. Самолет развернулся и начал разбег. Наш сопровождающий спрашивает у местного авиационного начальства в фуражке:
— Во сколько завтра обратно полетим?
— Как завтра?! Самолет вернется только через неделю.
И мы застряли на острове, где из русских лишь товарищ в фуражке и милиционер дядя Яша, остальное население — коряки, человек сто пятьдесят. Клуб есть, а гостиницы нет, одни частные дома. Дядя Яша спрашивает меня как ведущего концерта:
— На сколько времени он рассчитан?
— Час сорок пять.
— Да ладно, выступайте минут тридцать, и хватит!
— Не получится, у нас все расписано. Стихи Бодлера, мексиканский танец, песни на французском, скетчи.
— Какие песни, да еще французские?! Они по-русски плохо понимают!
Ну, думаю, сейчас я вам покажу силу искусства, преодолевающего языковые барьеры! Выхожу на сцену со словами: «Дорогие друзья, к вам сегодня приехали студенты Училища имени Бориса Щукина...» И вижу — по залу носятся дети, на стенах висят моржовые шкуры, а женщины, как индейцы, курят трубки. Запах стоит специфический: смесь рыбьего жира и немытых тел, поскольку там ванн не принимают. Продолжаю что-то вещать и вдруг понимаю: мог бы сейчас с таким же успехом ругаться матом или стоять молча, все равно никто не прореагирует. Отбарабанил свой текст, зашел за кулисы:
— Ребята, трындец!
— А что такое?
— Мексиканские танцы еще проканают, а как читать Бодлера, не представляю!
Концерт начался, и через какое-то время девчонки стали падать в обморок за кулисами от духоты в зале. Но час сорок мы продержались. Закончили, публика продолжает сидеть, смолит свои трубки и не аплодирует.
