Джек не смог бы объяснить, как получилось, но на первом сеансе он начал исповедоваться. Признался, что воровал у мамы деньги на кокаин, плакал…. Он плакал и не мог остановиться, пока глаза не заболели, а через час вышел из кабинета другим человеком.
Вскоре его сочли достаточно безопасным, чтобы учиться с нормальными детьми. Стоя у доски, как на сцене, Томас изучал новых одноклассников — благополучных мальчиков и девочек из хороших семей, которые никогда не прятались от мира под целлофановым пакетом с открытым тюбиком клея. Вот тогда он в первый раз и увидел Таню...
— Я был влюблен в тебя, — признается он ей через много лет.
— Но ты казалась мне слишком хорошенькой, я боялся заговорить с тобой. Я изо всех сил пытался быть этаким рубахой-парнем, которому все нипочем, но с женщинами я робок. Знаешь, для меня всегда было проблемой найти нужные слова и связать их вместе наедине с девушкой своей мечты.
А тогда любовь осталась невыраженной и безответной — отчасти потому, что с Таней оказалось невозможно остаться наедине. Ее везде и всюду сопровождали две сестры, словно тройняшки Хейден еще при рождении дали клятву никогда не разлучаться.
К тому же Джек все еще жил в тени прошлых «подвигов». Он плохо учился, сторонился спортивных площадок и, бог его знает, распрощался ли с наркотиками... Таня и ее сестры, дочери знаменитого джазмена Чарли Хейдена, были девочками серьезными, занимались музыкой, и дружба с хулиганами их не прельщала.
…В бассейне Pinewood Studios Джек винтообразным движением пропихнул голову на поверхность.
Воздух обжег легкие, перед глазами заполыхали желто-красные молнии, зубы выбивали дробь. С помощью водолазов он выполз на ледяной бетон, чувствуя себя первой амфибией, которой пришла идея переселиться на сушу и отрастить ноги. Ноги отрастать не желали — Джек вообще не чувствовал нижнюю половину тела.
— Ты боец, старик, — наклонился над ним Роб. — Спасибо. Снято.
Джек застонал.
— В следующий раз это будет делать дублер, — простучал он зубами.
— Извини, парень. Где ж я найду каскадера твоей комплекции? — пошутил в ответ режиссер.
Джек давно подозревал: последней вредной привычкой, с которой придется распрощаться, будет фаст-фуд. Он никогда не умел готовить, но всегда любил поесть. Здесь, в Англии, Джек тайком от супруги с удовольствием перекусывал в забегаловках быстрого обслуживания. Мысль о расставании со своей маленькой слабостью, расфасованной в яркие картонные коробочки, причиняла невыносимые страдания. С другой стороны, рождение детей заставило Джека задуматься о том, что нездоровые пристрастия в еде и лишний вес представляют реальную угрозу его здоровью. Все чаще, вставая по утрам на весы, он опирается на что-нибудь руками — не для того, чтобы обмануть весы, а просто хочется понять, как будет чувствовать себя, если сбросит десяток-другой килограммов.
Когда ты весишь не так много, твердит он себе как мантру, можешь бегать быстрее и не задыхаешься, что важно, когда в семье двое шустрых мальчишек. Да и чисто эстетически…. Джеку приходится время от времени ронять штаны перед камерой, и ему самому неприятно видеть «второй подбородок у собственной задницы». Проблема в том, что он не переносит чувство голода. Когда Таня хочет побаловать мужа, она приносит домой два буррито — на вечер и на утро. Он съедает один, смотрит по телевизору баскетбол, ложится спать, но мысль о другом буррито не дает покоя. Он вертится рядом с женой на постели, мучимый соблазном. В итоге Джек пробирается на кухню и приканчивает угощение, а потом долго корит себя за отсутствие силы воли.
— Вставай, Джек, а то и впрямь простудишься, — сказал Роб.
В вагончике костюмеров сердобольные женщины завернули его в одеяло, налили из термоса горячего кофе и оставили размораживаться. Уютно устроив голову на спинке кушетки, Джек впал в приятную полудрему.
…Кто бы мог подумать, что пятнадцать лет спустя они с Таней встретятся как старинные знакомые на чужом празднике, и какая тут может быть неловкость, какие церемонии? Пристроившись за столиком и посадив на третий стул гитару Джека, чтобы никто не нарушил их тет-а-тет, они впервые в жизни разговаривали откровенно, касаясь самых деликатных тем по праву общей юности. Ни один не вспоминал, что на самом деле они никогда не были друзьями, более того, Таня относилась к нему свысока, как к низшей форме жизни, обреченной на вымирание в силу катастрофического несовершенства.