На моем пути художника, сценариста, режиссера и продюсера встреч было немало. Но сейчас хочется рассказать о не самом любимом ребенке — фильме «Д’Артаньян и три мушкетера» и самом любимом друге — Володе Высоцком.
Все, что свойственно старости, мне довелось пережить в ранней юности, когда был болен и обездвижен. И наоборот. Потому что сегодня я — счастлив и любим, бодр и молод как никогда. Но если человеку под восемьдесят, как бы благополучен и обласкан судьбой в настоящем он ни был, огромная часть его жизни — воспоминания.
Приятные и не очень, иногда такие, которые не хочется ворошить, а иные не дурно было бы и вовсе вычеркнуть из памяти, но от них никуда не деться. Путь приобретений и потерь, радостей и скорбей, преданности и предательств, побед и ошибок, любви и ненависти — суть бесценный дар жизни, данной человеку Богом на пути возвращения к Нему. Все гениально продумано, ни один эпизод, ни одно нечаянно брошенное слово — не случайны. Каждый встреченный человек, плох он или хорош, — посол великого режиссера человеческой жизни. И на моем пути художника, сценариста, режиссера и продюсера их было немало. Но сейчас мне хочется рассказать о не самом любимом ребенке и самом любимом друге.
Бывает, что нечаянный плод минутной страсти становится возлюбленным чадом своего родителя.
А бывает иначе. Желанное, выношенное в мечтах задолго до рождения детище, появившись наконец на свет, не приносит ожидаемой радости. Так случилось со мной и с фильмом «Д’Артаньян и три мушкетера».
Ну как, скажите, мне его любить, если он рождался на моем горбу, — и отнюдь не в переносном смысле. Бюджет был нищенский, техники нормальной нема, мало того что снимали «Конвас-автоматом», самой поганой в мире — ручной! — камерой, из-за отсутствия операторской машины, чтобы снять что-то в движении, я высовывался в окно такси, ложился на живот, а оператор Саша Полынников мне на спину ставил этот самый «Конвас» в пятнадцать-двадцать килограммов весом. Мы ехали параллельно скачущим или бегущим героям и снимали.
А д’Артаньян всех времен и народов? Так бы вы его и видели! Боярский же чуть не погиб! Когда делали через десятки лет «Возвращение мушкетеров, или Сокровища кардинала Мазарини», у нас был целый год на то, чтобы актеры научились фехтовать. Но на первом фильме — ни сном ни духом! Нет, Миша-то блистательно фехтовал, а вот тот, кто бежал ему навстречу (известный всем деятель, не стану его называть), совсем наоборот. В азарте он размахался шпагой и... проткнул Боярскому небо: два сантиметра до мозга оставалось! «Скорая» еле кровь остановила, наложили швы и объявили, что голоса у него не будет. А нам для съемок нужен был Дом моряка — старинное здание, одно из самых красивых в Одессе. Накануне директриса, не будь дура, заявила: «Если Боярский вечером даст концерт, разрешу. На нет — и мое нет». Ну и Миша собирался петь... Вот вам и «Пора-пора-порадуемся на своем веку...»!
Место съемок в полном пролете ровно в тот момент, когда Фрейндлих и Трофимов уже в полете, то есть на пути в Одессу. Такой дурдом начался!
Но Боярский сотворил невозможное. В тот же вечер, после операции, пошел и спел. Гениальный парень! И вот что удивительно, точно Господь его за этот подвиг вознаградил: к изумлению врачей, от того, что Миша пел, у него зарубцевался шов и он не потерял голос.
Все это здорово звучит, когда рассказываешь как об уже пережитом, тогда же было совсем не здорово — мне с актерами-мушкетерами вообще пришлось нахлебаться всякого. Михаил Боярский сказал однажды: «Хил сделал меня, вытесал, как папа Карло — Буратино. А это не особенно приятное занятие».
