И уходила красиво, с гордо поднятой головой. Никто даже не догадывался, что я могу до слез переживать — да нет, не за себя, не за деньги! — что погорячилась, обидела грубым словом. Так всегда со мной: ляпну не сдержавшись (может, и по делу), потом места себе не нахожу. Ни в коем случае не хочу, чтобы кто-то на меня обиду таил, чтобы зло от меня исходило.
Мама, слава богу, потихоньку восстанавливалась, опять пошла на работу: экспертом от министерства культуры, новые фильмы просматривала — какие пускать в прокат, какие нет. А еще сценарии для документальных фильмов писала и преподавала в Киевском национальном университете театра, кино и телевидения — она у меня кандидат искусствоведения. А бабушка — классный театральный критик, трудилась в журнале «Театр», все время ездила по театрам Украины, России, Франции.
Тут как раз случилась «оранжевая революция», мы с братом бегали на митинги каждый день, возвращались промерзшие, как мама говорит, синенькие.
Брату даже медаль потом дали за стойкость. Меня часто спрашивают: «Какие подарки для вас самые дорогие?» — имея в виду, как обычно, злато-серебро. Так вот, самый для меня дорогой подарок — оранжевый шарф. Мама связала и мне, и брату своими только-только зашевелившимися, едва гнущимися пальцами, чтобы ее «гавроши» не мерзли на баррикадах. Этот шарфик и есть для меня редчайший бриллиант самой чистой воды! Потому что я знаю, чего маме это стоило, через какое «не могу», через какую боль вывязывала она каждую петелечку.
В общем, она возвращалась к жизни, вздохнув облегченно, и я — тоже. Пришла пора вспомнить, что я ж не просто так пошла на отделение народного вокала, а потому что решила стать певицей. Мама, конечно, спускала меня с небес на землю, напомнив, что необходимых на раскрутку денег у нас нет, так что, мол, по одежке надо протягивать ножки. А я подумала — справимся.
Точно знала, что никаких папиков-спонсоров не будет, никто и никогда не сможет сказать, что Анастасия Приходько получила что-то через постель, — это табу. И вообще в этом смысле я была очень строга, при том что на синий чулок совсем не походила, но близко до себя никого не допускала.
Надо иметь в виду, что события последних лет не могли пройти бесследно. Когда начались наши большие и маленькие трагедии: смерти, болезни, уход отчима, безденежье — казалось, что я выхожу на улицу и все на меня смотрят, видят мои заплаканные глаза и жалеют.
А мне не хотелось, чтоб жалели. Если в детстве я стремилась привлечь к себе внимание, то теперь хотелось стать невидимкой, чтобы перестали замечать совсем. На этом пути боли и мучений я растеряла уверенность в себе. Хотя во внешних проявлениях все еще оставалась такой же бойкой и норовистой пацанкой, внутри у меня уже поселился другой человек — мягкий, ранимый, страдающий. Возможно, он всегда там был, но считая это слабостью, я тщательно скрывала его в себе. Мне до сих пор комфортно, когда не привлекаю внимания. Но иногда подходят:
— Простите, вы так похожи на певицу Анастасию Приходько...
Отвечаю:
— Мне это часто говорят, я ее фанатка и просто под нее кошу.
Так же четко и сразу решила: ни полуголой, ни в блестках, ни в перьях петь не стану, краситься сильно тоже — придумаю свой стиль. Так появился пресловутый черный цвет Анастасии Приходько. Честно говоря, это в основном сценический образ, по жизни всегда ходила как мальчишка — в джинсах, свитере, ни грамма макияжа, вместо расчески — пятерня и небрежно завернутый на затылке в «дулю» хвост. И дружила в основном с мальчишками, у меня почти не было подруг. Но на какие-то концерты и кастинги, которые с определенного момента стали постоянной составляющей моей жизни, меня одевала бабушка — в платья и юбочки, но почти по-пуритански, никаких мини, декольте и открытого живота.
И что в итоге?