«Мам, посмотри, как замечательно получилось!» — в моей руке снимок: пронизанные солнцем сосны, песчаный берег и я, бегущая по легким волнам озера. Фотограф подошел ко мне прямо на улице и попросил попозировать. «Какая красавица!» — повторял он, самозабвенно щелкая затвором фотоаппарата.
Снимки вскоре появились на стендах поселка, где я училась в школе, но провисели недолго. Ребята из воинской части разбили стекла и все растащили.
С детства знала, что я особенная, не такая, как все. Чтобы смириться с окружающей реальностью, фантазировала: воображала себя то принцессой из сказок, то героиней фильма про любовь. Темы для фантазий возникали сами собой — из музыки, картинки в журнале, прочитанной книжки. Однажды в кино я увидела удивительного мужчину. Он разительно отличался от тех, кто окружал меня. Аристократичный, спокойный, потрясающе красивый. Именно о таком я мечтала. После сеанса подошла к афише, чтобы запомнить имя, промелькнувшее в титрах: Ивар Калныньш...
И откуда только взялись такие фантазии у девочки, выросшей в глуши? Родители мои жили на хуторе в тридцати километрах от Ленинграда. Вокруг — никого. Хозяйство огромное: птица, скот. Когда мама готовила что-то мясное, я отказывалась есть, ведь под нож шли мои друзья — телята, кролики, овцы, свиньи.
Других товарищей у меня не было.
Отца звали Вилхо Тутто Вилхо. А в паспорте значилось через черточку Иван Иванович. Родители не сразу сказали мне, что мы ингерманландцы. Многие члены нашей семьи в сталинские времена были расстреляны, а оставшаяся в живых родня, боясь истребления, меняла имена и крепко держала язык за зубами. Вот я и не понимала, почему мне презрительно шипят вслед: «Чухна!»
У финнов принято жениться на своих. Поэтому бабушка по отцовской линии так никогда и не признала мою маму, которая была донской казачкой. Она работала на фабрике швеей-мотористкой, а потом ушла с работы, чтобы заниматься домом и мной. Я пела в хоре, играла на фортепьяно.
В музыкальную школу ходила по шесть километров — туда и обратно.
Я готовилась поступать в консерваторию. Но незадолго до вступительных экзаменов мчалась на велосипеде по дороге и чуть было не угодила под встречный автобус, свернула на обочину и улетела в кусты. Кисть правой руки треснула, ни о какой консерватории не могло быть и речи. И я пошла на хоровое отделение в институт культуры. Но это было совсем не то, о чем мечталось, и я вскоре бросила учебу.
Дядя по блату устроил меня секретарем-машинисткой в Ленинградский технологический институт. Деньги платили по тем временам очень приличные — девяносто рублей. И я могла позволить себе покупать у фарцовщиков в Гостином дворе дорогие американские шмотки.
У меня были уникальные туфли на платформе: не девочка — картинка! Обедать я ходила в модный ресторан «Волхов» на Литейном. Словом, чувствовала себя успешной и независимой.
Куда бы ни заходила, все взгляды сразу обращались ко мне. Когда я шла по улице, рядом то и дело тормозили машины. Помню, папаша какого-то юнца в Мацесте, где мы отдыхали с мамой, сулил три отары овец и четыре «Волги», только бы я вышла замуж за его сына. Мне нравилось быть объектом всеобщего внимания. Однако с годами поняла: красота — не только счастливый лотерейный билет, но и тяжелое испытание. Я писала стихи, музыку, пыталась проявить себя как творческая личность, но это никого не интересовало — мне просто вслед цокали языком и смотрели с обожанием.