Как ты думаешь, стоит или нет?»
А он тебе: «С ума сошла, Довлатова! Мент какой-то! На фиг он тебе нужен?» Ты в ответ: «Назло тебе познакомлюсь!» — и обратишься к слушателям: «Товарищи, кто знает телефон майора милиции Алексея Бороды, отзовитесь! Я сама ему позвоню...»
В общем, Остапа, то есть Филиппа, понесло. Но ведь если Киркоров что-то задумал, он своего добьется. Пришлось пообещать «воспользоваться сценарием».
Прихожу в студию, излагаю «план Филиппа» Чижову. Тот хватается за голову: «Бред! Но ты не дрейфь, Довлатова — только начни, а уж я вырулю».
Произношу реплику про страстно желающего познакомиться со мной милиционера — и Чижов выдает: «Ой, Довлатова, не смеши меня! Он ни в жисть с тобой не свяжется. Тебе за тридцатник, двое детей — кому ты нужна?»
Устраиваем в эфире голосование: нужна или не нужна кому Довлатова с двумя детьми? Мужички-слушатели обрывают телефоны: «Нужна! Я прямо хоть сейчас в загс!»
Сажусь после эфира в машину — звонит радостный Киркоров:
— У меня сейчас Алексей был на связи — руга-а-а-лся: «Ты зачем эту клоунаду устроил? Я у тебя телефон просил, а не мировой славы на «Русском Радио»!» Но ничего, он парень свой, посердился немного — и отошел. Теперь разреши все-таки, чтобы я дал ему твой телефон.
Я начинаю не на шутку злиться:
— Не разрешаю!
У меня с мужем и так ужасные отношения, хорошо если тот бред, который я по твоей просьбе несла в эфире, он не слышал! А если слышал и решил, что я вправду себе какого-то милиционера нашла?
— Ну пожалуйста, ну Алюсечка, — канючит Филипп.
— Я же сказала: «Нет!»
Филипп бомбит эсэмэсками: «Я чувствую: это судьба. Будешь генеральшей. Разреши дать телефон».
В конце концов сдаюсь: «Хорошо. Пусть позвонит. Но только один раз».
Алексей позвонил буквально через минуту.
Я люблю играть сама с собой в такую игру: по голосу незнакомца составляю портрет, а потом, если представляется возможность, проверяю, насколько возникший в воображении облик схож с оригиналом.
Голос поклонника-майора мне понравился, но как я ни старалась — ни лица, ни фигуры «нарисовать» так и не смогла. Это обстоятельство подогрело мое любопытство, и встречи после спектакля, на который я пригласила Алексея, ждала с нетерпением.
Мы вышли на поклон. Две дамы протянули мне по букетику. Я обвела глазами зал: больше к сцене с цветами никто не пробирался. «Вот тебе и страстный поклонник! Понятно, что в нашей милиции маленькие зарплаты, но уж на одну-то розочку, наверное, наскрести можно было...» Только зашла в гримерку — стук в дверь.
Открываю — на пороге парень с огромной корзиной роз:
— Добрый вечер, Алла. Я Алексей. Это вам!
И смотрит так влюбленно и нежно, что я неожиданно для себя смущаюсь.
Принимаю корзину, говорю с упреком:
— Почему же вы мне ее на сцену не вынесли? Актерам приятно, когда цветы при всех дарят.
— Да-а-а, — тянет он, — а если бы вы потом забыли, что это я подарил?
Я не знала: плакать или смеяться. Ну кто мог ожидать от майора милиции такой трогательной непосредственности?
Вскоре в гримерку набилось полно народу. Стас Садальский, мой постоянный партнер по антрепризам, любит устраивать после спектакля междусобойчики. Не знаю почему, но с Бородой они друг другу сразу не понравились. И Стас не замедлил свое отношение выказать.
Когда по стаканчикам разлили коньяк, Леша сделал пару глотков.
Я удивилась:
— А вы разве не за рулем?
— За рулем.
— А почему тогда пьете?
— Да у них ксивы есть, — ответил за Алексея Садальский.
Тот вмиг напрягся: — У меня не ксива, а удостоверение.
Пить больше не стал.
Но полста граммов коньяку свое дело сделали — вызвавшись проводить меня до машины, он вдруг предложил:
— А почему бы нам не поехать сейчас в ресторан? Поужинать, поговорить?
— Меня на даче дети ждут, и эфир рано утром. Спокойной ночи!
— А завтра?
— Улетаю в Минск на гастроли.
— А послезавтра? — не унимался Алексей.
— Хорошо, давайте пообедаем вместе через три дня, в понедельник. Идет?
— Идет!