Савва Морозов знал по опыту: легко в России богатеть, а жить — трудно!

Савва Тимофеевич мог страстно увлекаться. До влюбленности. Не женщиной — это у него большой роли не играло, а личностью, идеей...
Ирина Стрельникова
|
26 Мая 2016
Савва Морозов
Савва Морозов

 Известный русский предприниматель и благотворитель Савва Тимофеевич Морозов ушел из жизни 26 мая 1905 года во французских Каннах, ровно 111 лет назад. Будущий меценат родился 15 февраля 1862 год в старообрядческой купеческой семье. Его отец — Тимофей Морозов, был младшим сыном основателя знаменитой династии предпринимателей Саввы Васильевича Морозова. Савва-младший с детства увлекался химией. После гимназии он поступил в Московский императорский университет, который окончил с дипломом химика. Затем два года изучал любимую науку в английском Кембридже, а параллельно с учебой знакомился с организацией текстильного дела на фабриках Манчестера.

Вернувшись в Россию, Савва написал целое исследование о красителях и уже хотел открыть собственную химическую лабораторию, но этому помешал громкий скандал на Никольской мануфактуре, принадлежащей его отцу. Тимофей Саввич слишком круто управлял делами, изводя рабочих непомерными штрафами. Они устроили стачку, дело дошло до суда, на котором правыми были признаны рабочие. Конфликт удалось замять лишь после передачи управления делами старшему сыну. И он блестяще справился с новыми обязанностями — упразднил драконовские правила, модернизировал производство на английский лад и даже построил диковинную для Москвы турбинную электростанцию.

Несмотря на протесты отца, Савва Морозов упрямо гнул свою линию управления. И очень скоро выяснилось, что все нововведения пошли делу на пользу — морозовские изделия вытеснили английские ткани не только в России, но даже в Персии и Китае. Словом, Савва стал достойным наследником своего великого деда. В материале рубрики «Кумиры прошлого» мы расскажем читателям, как сложилась дальнейшая карьера русского мецената, а также о том, почему любовные отношения предпринимателя наделали в Москве много шума.

Мыслимое ли дело, чтобы фабрикант давал деньги на революцию да еще сам завозил на собственную фабрику прокламации! Великий оригинал Савва Морозов именно так и поступал. «Может, хоть господа-революционеры поставят Россию на европейские рельсы!» — усмехался он. Впрочем, признавался, что субсидирует большевиков лишь оттого, что ему чрезвычайно опротивели люди вообще, а уж люди его круга — в особенности. Но лучше бы Савва никогда не выходил из своего круга...

Май 1905 года. Канн определенно шел Савве на пользу. Утром он даже раскритиковал духи жены, сочтя их слишком сладкими, а Зинаида Григорьевна возьми и бросься мужу на шею! Как в былые времена… Просто тот факт, что к Савве возвратилось утраченное было обоняние, свидетельствовал, что нервное расстройство проходит.

Мария Андреева и Максим Горький
Мария Андреева и Максим Горький

После завтрака Савва проводил жену вниз, в вестибюль, — ей пора было ехать на примерку к портнихе. «Мсье Морозов, вам записка!» — окликнул их портье. Настроение Зинаиды Григорьевны сразу испортилось. С тоской и страхом она смотрела, как муж берет клочок бумажки, на котором не было ничего, кроме вопросительного знака. Савва Тимофеевич попросил у портье карандаш и начертал рядом восклицательный знак: «Если отправитель зайдет, передайте ему ответ». И, поймав на лице жены выражение озабоченности, ободряюще улыбнулся: «Не стоит беспокойства, дорогая. Поезжай по своим делам и не опаздывай к обеду. Я заказал сегодня устрицы».

За обедом у Саввы был отменный аппетит. Он со вкусом пил белое вино, поливал жирные устрицы лимонным соком и рассказывал, как сложно выращивают этих моллюсков. Жена радовалась: давно им не было так хорошо вдвоем. Лечение в Канне обернулось чем-то вроде нового медового месяца — это после семнадцати-то лет брака, после всех недомолвок и обид, после бешеной саввиной влюбленности в другую женщину! Здесь, в роскошном бельэтаже отеля «Royal», супруги вновь обрели согласие. Казалось, вся жизнь еще впереди…

«Пойду отдохну немного, — сказал Савва. — Разбуди меня часиков в пять. Давай вечером махнем в Монте-Карло!» Он ушел в спальню, Зина осталась. Она уже собиралась идти будить его, как раздался выстрел. Она еще ничего не поняла, но сердце сжалось от жути и тоски. Когда Зина, преодолев оцепенение, заставила себя подняться со стула и сделать несколько шагов до двери в спальню, она увидела настежь открытое окно, мертвого мужа на диване, браунинг на полу, а на столике записку саввиным почерком: «В моей смерти прошу никого не винить».

«Это вы закрыли ему глаза? — через четверть часа спрашивал у несчастной женщины комиссар французской полиции. — А окно, это вы отворили окно?» Зинаида Григорьевна на все отрицательно качала головой. И только получив на руки заключение: «13 мая 1905 года в собственном номере отеля «Royal» русский подданный Савва Морозов покончил жизнь самоубийством выстрелом в сердце», госпожа Морозова в первый и последний раз возразила: «Но моего мужа убили!» И услышала в ответ: «Записка есть? Есть. Французской полиции не нужны чужие тайны. Да и вашей жандармерии, скорее всего, тоже — у вас в России, кажется, сейчас революция?»

Зинаида Григорьевна Морозова с дочерьми
Зинаида Григорьевна Морозова с дочерьми

О странностях любви, или московское чудо

В свое время брак Саввы Тимофеевича и Зинаиды Григорьевны наделал в Москве много шума. Она ведь была «разведенкой». Первый муж Зинаиды Григорьевны Сергей Викулович Морозов приходился Савве двоюродным племянником. Впрочем, эти две ветви морозовской семьи друг друга не жаловали.

Их общим родоначальником был крепостной крестьянин помещика Рюмина — Савва Васильевич. Как гласило семейное предание, все началось с его удачной женитьбы — за невестой дали целых пять рублей приданого. На эти деньги в селе Зуеве Савва-старший и открыл в 1789 году мастерскую по выпуску шелковых кружев и лент. Начинал с того, что сам носил свой товар в Первопрестольную и продавал с лотка. А к старости уже владел ткацкой мануфактурой из четырех фабрик. Себя и свою семью Савва Васильевич выкупил у помещика за 17 тысяч рублей — сумасшедшие деньги! — и был сразу же зачислен в купцы первой гильдии.

У предприимчивого крестьянина было пять сыновей, а свою Никольскую мануфактуру он почему-то оставил младшему, Тимофею. Остальным пришлось начинать чуть ли не с нуля, но и они вскоре имели по ткацкой мануфактуре: старший, Елисей, и его сын Викула — мануфактуру Викулы Морозова, Захар — Богородско-Глуховскую, а Абрам — Тверскую, только у одного Ивана Саввича ничего с коммерцией не вышло и следы его затерялись.

Савва Тимофеевич был сыном младшего отпрыска родоначальника-Морозова, Сергей Викулович — внуком старшего. За всю жизнь они виделись не больше десятка раз, и то в купеческих собраниях да на ярмарках. В гости друг к другу не ходили, с женами не знакомили. Словом, Савва сначала и не знал, что черноволосая кудрявая незнакомка не то чтобы с красивым, но страстным и волевым лицом, поразившая его воображение на одном благотворительном балу, приходится ему родственницей. Савве было 26, Зинаиде — 21, с мужем — строгим старообрядцем, носившим огромную бородищу, евшим всегда своей собственной ложкой и чуравшимся всего светского, она была несчастлива. Савва же, хоть на вид и простоват, был европейски образованный человек, англоман.

Не так давно он вернулся из Кембриджа, где с пристрастием изучал химию, заимел несколько изобретательских патентов и готовился открыть лабораторию. И открыл бы, если б не семейные неприятности. На Никольской мануфактуре, принадлежавшей его отцу, вспыхнула стачка. Дело дошло до суда, на котором правыми были признаны стачечники (что не помешало властям упрятать самых рьяных из них на рудники). Слишком круто управлял делами Тимофей Саввич, изводя рабочих непомерными штрафами за каждый чих. В общем, конфликт удалось уладить лишь передачей дел старшему сыну, то есть Савве. При этом акции мануфактуры отец отписал вовсе не ему, а своей жене, Саввиной матери — властной и своенравной Марии Федоровне.

На посту директора мануфактуры Савва проявил себя блестяще, упразднив драконовские правила, модернизировав производство на английский лад и даже построив диковинную для Москвы турбинную электростанцию. Для своих рабочих — а их на шести фабриках мануфактуры трудилось 13 тысяч — он стал строить теплые бараки, школы, больницы и даже театр. Отец топал ногами и ругал сына социалистом, но все нововведения шли делу на пользу. Очень скоро морозовские изделия вытеснили английские ткани не только в России, но даже в Персии и Китае. Словом, Савва был умница и знаменитость.

И все же старый ткач, проработавший у Морозовых лет сорок кряду и бывший в почете еще у Саввиного отца, говаривал молодому хозяину: «Бросил бы ты фабрику, Савва, да ушел куда-нибудь. Не в твоем характере купечествовать, не удал ты хозяин!» Чувствовалась в Савве какая-то червоточинка, какой-то надрыв, достоевщина, склонность к разрушению. А может, он был слишком философ, чтобы заниматься коммерцией. «Легко в России богатеть, а жить — трудно!» — считал он. И действительно жил так трудно и путано, что люди диву давались!

Зинаида Григорьевна Зимина, в будущем - Морозова
Зинаида Григорьевна Зимина, в будущем - Морозова

Была у Саввы невеста, Мария Крестовникова, достойная девица уважаемого купеческого рода. А он возьми да влюбись в жену двоюродного брата! Родные замечали даже, что Савву это обстоятельство не только не смущает, но будто даже подзадоривает. Вопреки всяким приличиям свою страсть к Зинаиде Григорьевне он демонстрировал открыто, всюду появлялся с ней вместе и не скрывал, что она беременна от него. Ни муж Зинаиды, ни Саввина родня ничего поделать не могли. Пришлось Сергею Викуловичу вопреки установлениям веры дать жене развод. Вскоре влюбленные поженились, а еще через месяц на свет появился Тимофей Саввич.

Но как только такая желанная, казалось бы, цель была достигнута, Савва вмиг охладел. Ни любовное воркование, ни безумные ночи уже не нужны были ему. А Зина… Что ей оставалось? Она ведь была обыкновенной женщиной, разве что немного слишком тщеславной. Она выписывала из Парижа платья ценой в четыре тысячи рублей, а на драгоценности в год тратила тысяч по двадцать. Однажды на открытии ярмарки в Нижнем Новгороде ее шлейф оказался длиннее, чем у императрицы Александры Федоровны, о чем потом полгода сплетничали в салонах.

Впрочем, к слабостям Зинаиды Савва относился снисходительно и денег не жалел. И даже построил по ее желанию роскошный дворец на Спиридоновке, какой-то невиданной, небывалой готическо-мавританской архитектуры. Витражи, роспись стен внутри, решетка лестницы (вереница женщин в развевающихся одеждах) — все было заказано Врубелю. Севрского фарфора в интерьере было столько, что злые языки сравнивали дом с посудной лавкой. Словом, морозовский особняк недаром окрестили «московским чудом». Сам московский градоначальник, великий князь Сергей Александрович, изъявил желание осмотреть его. Вот только Савва в назначенный день дома не появился, и «московское чудо» великому князю показывал мажордом. Когда Савве передали неудовольствие князя, он даже удивился: ведь Сергей Александрович хотел видеть дом, а не хозяина…

Комнаты самого Саввы были обставлены скупо и как-то случайно, будто номера в недорогой гостинице. Савва вообще мало интересовался роскошью и, бывало, даже на улицу выходил в стоптанных ботинках. Что не мешало ему пользоваться репутацией самого дельного и уважаемого человека. Наладив дела на мануфактуре, он увлекся председательством в ярмарочном комитете, устроительством Всероссийской промышленной выставки. Везде был заметен, везде выступал ярко, образно и очень дерзко.

«Когда чиновники говорят о положении фабрично-заводского дела, о положении рабочих, это звучит как «положение во гроб»... Как-то раз на Всероссийском торгово-промышленном съезде обсуждались вопросы таможенной политики. Свою точку зрения изложил Дмитрий Иванович Менделеев, в конце сказал: «Со мной солидарен и император Александр III!» Савва ядовито возразил: «Выводы ученого, подкрепляемые именем царя, компрометируют науку!» На умного и дерзкого Морозова делал ставку сам министр финансов Витте. Савва мог бы пойти далеко, очень далеко. Но тут-то и дала себя знать его «червоточинка», не подобающая коммерсанту оригинальность взгляда на жизнь…

Все началось с вполне допустимого и даже поощряемого в купеческой среде меценатства. Морозовы в смысле заботы об общественной пользе ничуть не уступали другим богатым семьям и чего только не строили — вспомнить хотя бы детскую больницу имени Викулы Елисеевича Морозова. Словом, в том, что Савва Тимофеевич дал своему юношескому приятелю Константину Алексееву (выступавшему на сцене под псевдонимом Станиславский) 10 тысяч рублей на Художественный театр, ничего удивительного не было. «Гениальнейший ребенок! — восхищался Савва Станиславским. — Он явился в мир, чтобы играть, и гениально играет людьми для радости людей!»

Когда у театра дела пошли неважно и пришлось просить пайщиков повторить свои взносы, а они не захотели, Савва взял да и выкупил у них все паи, и в этом тоже не было еще ничего из ряда вон выходящего. Но вот когда директор Никольской мануфактуры перестал появляться в собственной конторе, а вместо этого сутки напролет проводил в театре, взвалил на себя всю хозяйственную часть, а также работу бутафора, электрика и костюмера, бегал по зданию перепачканный краской и известью, что-то вымерял рулеткой, ругался с рабочими…

Савва Морозов
Савва Морозов

За политикой театра Савва тоже неустанно присматривал (к большому неудовольствию ревнивого Немировича), требуя, во-первых, не поднимать цены на билеты, чтобы МХТ был по-настоящему общедоступным, и, во-вторых, ставить пьесы не коммерческие, а социально-значимые. Здание в Камергерском нашел тоже он и заказал любимому своему архитектору — Федору Шехтелю — полностью его перестроить.

Одно это обошлось Савве Тимофеевичу в 300 тысяч рублей. К слову, раньше здание принадлежало «Частной опере», которой покровительствовал другой знаменитый в Москве Савва — Мамонтов, железнодорожный магнат. Но тому уже года два как стало не до театров: в 1899 году Мамонтова арестовали по обвинению в махинациях и конфисковали почти все его имущество. Кстати, именно Савва Морозов пытался освободить тезку под залог, но полицейские власти увеличили сумму с первоначальных 700 тысяч до 5 миллионов рублей, что Савве Тимофеевичу, не владельцу, а всего-навсего директору Никольской мануфактуры (с жалованьем в 250 тысяч в год плюс два-три миллиона капитала, оставленного ему отцом в наследство в ассигнациях), было уже не по средствам.

А вот та, ради кого господин Мамонтов тратил миллионы на «Частную оперу», его любовница, меццо-сопрано Татьяна Любатович, своего бывшего покровителя в беде бессовестно бросила. Что послужило Савве Морозову поводом для желчных рассуждений («Женщины? Все они продажны!»), но, увы, не предостережением от собственных ошибок.

«Товарищ Феномен»

«Савва Тимофеевич мог страстно увлекаться. До влюбленности. Не женщиной — это у него большой роли не играло, а личностью, идеей. Года два увлекался мною, потом Станиславским», — так аттестовал Морозова Немирович-Данченко, и не когда-нибудь, а в разгар романа Саввы Тимофеевича с первой красавицей МХТ Марией Андреевой. Но те, кто близко знал Морозова, почему-то подозревали, что дело тут не только в любви.

Нет, он, конечно, был очарован Андреевой — и ее женской прелестью, и сценическим талантом. Но еще больше Савву зацепила опасная игра, в которую вовлекла его эта женщина. Андреева, сагитированная репетитором собственного сына, была связана с боевой группой РСДРП, добывала для партии деньги, и сам Ленин дал ей партийную кличку Товарищ Феномен. Муж, погрязший в картах и разврате, был Андреевой не помеха. И Савва кинулся в этот омут.

Начиналось все так. «Маша, отчего ты бледна сегодня? Отчего эти круги под глазами?» — спрашивал он. «Ах, Савва, вчера был суд над целой группой наших, — говорила Андреева, не сводя с Саввы нежных черных глаз. — Совсем мальчики, а их сослали в Сибирь! Там же очень холодно!» — «Ты предлагаешь мне растопить снега?» — «Нет. Только купить для них теплую одежду». Дальше — больше. Савва согласился прятать у себя нелегальных. Несколько недель под видом ветеринара у него в орехово-зуевском доме скрывался Николай Бауман. Зинаида Григорьевна его боялась и все говорила мужу: «Я кожей чувствую, этот немец без чести и совести. У него глаза убийцы, гони его, пока всех нас не порешил!»

Следующим «спасаемым» стал сам руководитель боевой группы, тайно направлявшей все действия Андреевой, — Леонид Красин. Это был элегантный человек с нервным интеллигентным лицом, между прочим, толковый инженер. И Савва взял его к себе на мануфактуру главным электриком. Красин нравился ему тем, что умел удивлять. К примеру, предложил Савве самому отвезти на собственную фабрику чемодан прокламаций. Кто бы другой согласился на такое? А Савва только глазами весело сверкнул: «Но уж условие: никто из рабочих не должен знать, что это я привез!»

В другой раз он отвез шрифт для тайной типографии в Иваново-Вознесенск. Наконец Красин потребовал у Саввы гарантированный ежемесячный взнос на издание газеты «Искра» — три тысячи. При этом сразу предупредил: пусть уж господин Морозов не обижается, в «Искре» готовится разоблачающая его статья. Савва, от души развлекаясь такой наглостью, сказал, что денег не печатает и потому даст только две тысячи в месяц. «За первые пять месяцев — вперед», — строго сказал Красин. Это было так ново, так свежо, так ни на что не похоже!

А уж как Савва увлекся Максимом Горьким! Тот принес в МХТ пьесу «На дне». «Интересное лицо», — подумал тогда Савва. Горький действительно выглядел интересно со своей манерой курить в кулак, со своими вечными сапогами и косовороткой и болезненной ранимостью: он краснел как девица и смахивал слезы при малейшей критике его пьесы, и это пробуждало к нему острое Саввино сочувствие.

Наташу захотела играть Андреева. Немирович-Данченко возразил, что она слишком интеллигентна. Андреева вспыхнула, а Савва ядовито осведомился, не собирается ли Владимир Иванович искать актрису на Хитровом рынке. «Немирович задумал выжить меня из театра, — жаловалась своему покровителю Андреева. — У него теперь другая прима, Книппер-Чехова. Говорит: «Андреева — актриса полезная, а Книппер — до зарезу необходимая». Постепенно все главные роли от меня уходят к ней. За Ольгой же Антон Павлович, а значит, репертуар. А за мной кто?» — «Как это кто? А я?» — «Ах, Савва, только не думай, что я прошу тебя в это вмешиваться!»

Понятно, что ему тут же приходилось вмешиваться. Бывало, Андреева с нервическим смехом предрекала себе скорое увольнение из театра и смерть под забором от нищеты. Морозов снова спрашивал: «А я?» — и даже специально застраховал свою жизнь на 100 тысяч в пользу Машеньки: вдруг, мол, с ним что-то случится, так вот чтобы любимая не оказалась под забором. И уж конечно, Савва воевал с Немировичем, отбивая для Андреевой хоть какие-то главные роли. Кстати, Наташу отдали именно ей — тут уж постарался не только Морозов, но и Горький. Правда, в результате Савва Тимофеевич с Владимиром Ивановичем перестали здороваться.

Савва Морозов с сыном Саввой
Савва Морозов с сыном Саввой

На премьере «На дне» Мария Федоровна вытащила Горького на сцену и на глазах у всей публики облобызала. На другой день они гуляли где-то вдвоем под дождем, а еще Андреева купила себе новые духи — «Ландыш» (Горький сказал, что любит запах ландышей). Савва все видел и даже ревновал, но беда в том, что ему самому слишком интересен был Горький.

Каждый день Савва водил Алексея по ресторанам, кормил ухой да расстегаями и говорил, говорил, нервно потирая ладонью свою бритую голову. Немного о революции (Алексей Максимович, убежденный социал-демократ, тоже сошелся с группой Красина). А больше о себе самом: «Я, Алеша, кончу тем, что с ума сойду. А ведь это хуже смерти!» — «Савва, глупости ты какие говоришь!» — «Брось! Я грамотен. У нас и в Соединенных Штатах третье поколение крупных промышленников дает огромный процент психически больных и дегенератов, ты знаешь это?»

Или вот еще тема: «Все-таки не очень остроумно, Алеша, что жизнь заканчивается гниением. Нечистоплотно. Я предпочел бы взорваться, как динамитный патрон». — «Но ведь ты веришь в Бога, Савва?» — «Я говорю о теле, оно не верит ни во что, кроме себя».

Эти их задушевные беседы были для Морозова дороже всех женских ласк. И он все твердил: «Люблю я тебя, Алеша, одного тебя люблю. А ты худющий и все кашляешь. Надо бы тебе в Ялту или хоть врачу показаться. Вот помрешь еще, и что я без тебя? Ты один не предашь, не сделаешь подлости, потому что талантливые люди не способны на это! Как там у Пушкина: «Гений и злодейство — две вещи несовместные».

Дошло до того, что именно Горькому, а не Андреевой партия стала поручать присматривать за Саввой. Тем более что Товарищ Феномен в этом деле слишком зарвалась, так что даже Станиславский не выдержал и написал ей: «Вы рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич по Вашему настоянию вносит целый капитал ради спасения кого-то. Я люблю Ваш ум и взгляды и совсем не люблю Вас актеркой в жизни. Вы начинаете говорить неправду, перестаете быть доброй и умной».

Дальше все развивалось стремительно. На новогоднем балу в последних числах уходящего 1904 года Савва перехватил рукопись Горького, только что подаренную Андреевой. На титульном листе было посвящение: «Кладу эту вещь к вашим ногам. Каждая строка ее — кусочек моего сердца. Крепкое оно было — сердчишко, а сейчас вы можете приказать вырезать из него каблучки к туфелькам своим, и я только был бы счастлив этим!» «Так! Новогодний подарок… Влюбились?» — спросил Савва, в упор глядя на неверную возлюбленную.

Через два дня пришел Горький и сказал, что отныне Мария Федоровна Андреева — его гражданская жена, что они оба ушли из семей и решили поселиться вместе. В тот вечер Савва хотел застрелиться и даже достал браунинг. Но вовремя вспомнил о троих детях и жене, беременной четвертым (вскоре Зинаида Григорьевна произвела на свет сына Савву).

Следующие четыре месяца изобиловали событиями. Революция, разгоревшаяся в январе 1905 года и сразу залившая Россию потоками крови. Стачка на собственном заводе Саввы — да такая яростная, будто вовсе не его рабочим жилось куда лучше других. Не зря Красин проводил время на производстве: те самые люди, которых Савва лечил, давал им крышу над головой, развлекал, образовывал (самых способных отправлял учиться и платил стипендии), били теперь камнями стекла в его конторе. И хуже того, железными прутами били по рукам тех, кто желал продолжать работать.

Морозов придумал было выход, который мог бы примирить всех: дать рабочим долю прибыли. Но тут вмешалась мать, пригрозив убрать Савву с поста директора: в конце концов, она была здесь хозяйкой! Савва еще сходил к своему покровителю Витте с предложениями по преобразованию политической системы России, но тот ответил, что купцу нечего соваться в политику.

Тем временем Андреева, ушедшая не только из семьи и от Саввы, но заодно и из МХТ и поступившая в труппу в Риге, попала там в больницу с перитонитом. Одна и при смерти. Бросив все, Савва помчался в Ригу. Андрееву выходил, Горького заочно обругал. Но тут пришло известие, что Алеша арестован в Петербурге и препровожден в Петропавловскую крепость. И Маша снова стала глядеть на Савву своими умоляющими глазами. Пришлось раскошеливаться и вызволять Горького под залог 10 тысяч рублей. После чего Савва, совершенно разбитый и опустошенный, вернулся домой.

Последней каплей стала ссора с Горьким. Алеша пришел к Савве по поручению Красина просить денег. Но у Морозова прошла охота финансировать кровопролитие. Он думал, что волен давать или не давать деньги большевикам. Но большевики, очевидно, считали, что Морозов им обязан! Савва гостя выгнал да еще бушевал после: «Экий омерзительный человек этот Горький! И охота ему представляться босяком, когда все вокруг отлично знают, что его дед был богатым купцом второй гильдии!»

В тот же день Савва впал в нервное расстройство, стал вздрагивать от любого звука или вдруг дико хохотать без всякого повода. Врачи опасались не только за его разум, но и за саму жизнь. Решено было спешно везти Морозова в Канн, лечиться.

Мария Фёдоровна Морозова с внуками
Мария Фёдоровна Морозова с внуками

Гении и злодейства

Красин неистовствовал! Ведь он же предупреждал, что этим все кончится! Еще когда Андреева бросила Савву ради Горького, он прибежал к Товарищу Феномену: а как же теперь будет с финансированием партии? Но Андреева уверила Красина, что Морозов любит Горького, так что ее союз с Алешей только улучшит ситуацию. Бред! И вот результат: денежный мешок сорвался с крючка! Придется браться за дело самому, и самым решительным образом!

Красин встретил Савву во Франции, будто бы случайно, на улице. Рассказал, что только что из Лондона, со съезда РСДРП. Что теперь как никогда нужны деньги: создавать боевые группы, покупать оружие. Мол, партия выходит на другой круг событий! Савва будто и не слушал, только процедил сквозь зубы, что после расправы над великим князем Сергеем Александровичем (тот был взорван бомбой такой силы, что хоронить было почти нечего) вообще не желает разговаривать ни с кем из революционеров. Красин был терпелив: ну и не разговаривайте, просто дайте денег. Хотя бы 1200 рублей. Морозов отрицательно покачал головой. Тут их нагнала Зинаида Григорьевна, и Красину пришлось ретироваться.

С тех пор супруги Морозовы стали замечать, что на улице им вечно попадается один и тот же человек. И еще, что по ночам кто-то топчется под балконом. Красин еще звонил пару раз по телефону, писал записки и даже приходил в отель, а Савва закричал: «Пошел прочь!» В ответ революционер нехорошо ухмыльнулся и сказал, что ему очень, очень жаль.

Когда Красин навестил в Ялте Андрееву с Горьким и кто-то из них проговорился про страховой полис на 100 тысяч рублей, судьба 43-летнего Саввы Тимофеевича Морозова была решена. А Андреева еще услужливо рассказала Красину про записку, которую Савва написал, однажды надумав застрелиться (он отдал эту записку Машеньке на память). Мол, вложена в какой-то томик у нее дома, в Москве. Дальнейшее было делом техники...

…С официальным заключением семья Саввы Тимофеевича спорить не стала. Какой смысл? Да и опасно связываться с этими убийцами, прежними Саввиными дружками. Чтобы похоронить его по-христиански, просто раздобыли свидетельство, что покойный накануне самоубийства тронулся умом. Впрочем, широкой публике про выстрел вообще ничего не говорили. Мать, Мария Федоровна Морозова, на отпевании все приговаривала: «Слабое сердечко было у Саввы. Вот и не выдержало, лопнуло». Дорога от храма до могилы была вся в цветах.

Особняк Морозовых
Особняк Морозовых на Воздвиженеке
Фото: Fotodom.ru

Среди них был венок из белых лилий с лентой «От Максима Горького и Марии Андреевой». Зинаида Григорьевна вздрогнула, как от пощечины, когда увидела его. Почтили память Саввы и рабочие Никольской мануфактуры: собрали средства и заказали икону с надписью: «Сия святая икона сооружена служащими и рабочими в вечное воспоминание безвременно скончавшегося незабвенного директора правления Саввы Тимофеевича Морозова, неустанно стремящегося к улучшению быта трудящегося люда». Впрочем, находились и такие, кто верил, будто вместо Саввы похоронили кого-то другого, а сам он, мол, отказался от богатства и тайно ходит по фабрикам, поучая рабочих уму-разуму.

Потом был суд семьи Морозовых с Андреевой из-за страховки. Но что тут судиться, когда Савва Тимофеевич сам так решил? Большая часть полученных Машенькой 100 тысяч (за вычетом выплаты ее личных долгов) ушла на нужды РСДРП. И это был не последний крупный вклад Андреевой в дело революции, в 1907 году ей удалось еще найти фабриканта-мыловара, который дал денег на проведение V съезда РСДРП в Лондоне.

Зинаида Григорьевна в память Саввы достроила театр в Орехове-Зуеве. Через несколько лет она снова вышла замуж — за Анатолия Рейнбота, потомственного дворянина, в скором будущем градоначальника Москвы (дело кончилось разводом, когда Рейнбота обвинили в превышении служебных полномочий и отдали под суд). На деньги Саввы она построила еще одно архитектурное чудо, на этот раз подмосковное, «Вышние горки» недалеко от реки Пахры. После 1917 года имение у Зинаиды Григорьевны конфисковали, именно там в 1924 году умер Ленин (с тех пор место стало носить название «Горки ленинские»).

Да что там имение! Саму жизнь Зинаиды Григорьевны еле спасли! Тут, впрочем, все возможное и невозможное сделали Немирович-Данченко и брошенная ради Андреевой жена Горького Екатерина. Именно в те годы, наверное, и родилась странная и не соответствующая действительности «подробность» биографии вдовы Саввы Морозова — якобы она из простых и даже работала у Саввы Тимофеевича на фабрике присучальщицей (то есть соединяла порванные нити пряжи на прядильной машине). Знакомство с августейшими особами в эту версию не вписывалось, и Зинаиде Григорьевне посоветовали об этом забыть.

Что же касается памяти Саввы Тимофеевича, даже в самые страшные 30-е годы Станиславский с Немировичем не позволили убрать из МХАТа его бюст, признавая, что без Морозова никакого Московского Художественного театра просто бы не было!

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
В апреле для детей: спектакли, цирковые и интерактивные шоу, тематические парки
В этой подборке вы найдете ответ на вопрос: «Куда пойти с ребенком? Лучшие места и мероприятия в Москве для проведения досуга с детьми в возрасте от 0 и до 16 лет



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог