Савва Мамонтов: одиночная камера для разорившегося мецената

При обыске у миллионщика Саввы Мамонтова нашли заряженный револьвер и записку: «Тянуть далее нечего». Исполнить задуманное не хватило какого-то получаса…
Ирина Стрельникова
|
06 Апреля 2016
Савва Мамонтов
Савва Мамонтов
Фото: ТАСС

Известный русский предприниматель и меценат Савва Мамонтов ушел из жизни 6 апреля 1918 года — ровно 98 лет назад. К этой дате портал 7days.ru подготовил материал, рассказывающий о наполненной яркими событиями судьбе Мамонтова. В молодости он был увлечен театром и другими искусствами, но его страсти не разделял отец — известный коммерсант, строитель российских железных дорог. Чтобы наставить сына на путь истинный, Иван Мамонтов отправил его по делам фирмы в Персию, где по ночам юному Савве приходилось отбиваться от бандитов. Несмотря на отсутствие природной склонности к бизнесу, Савва втянулся в дела отца, а после его смерти даже превзошел родителя. Впрочем, к искусству Мамонтов не охладел и по-прежнему тратил огромные деньги на поддержку театров и покупку картин. Позже, несколько рискованных операций привели к тому, что миллионер потерял все свое огромное состояние, оказался под судом, сидел в тюрьме. Его последняя любовь — юная учительница из Торжка Женя Решетилова, несмотря на 38-летнюю разницу в возрасте, обожала Мамонтова, ни на что не претендовала и была рядом с тяжело больным меценатом до самой его кончины.

Тюремное свидание кончалось. Бывшего миллионщика и мецената, а ныне арестанта Бутырской тюрьмы повели в камеру. На прощание он обернулся: «Сделай, о чем прошу, — в долгу не останусь». Посетитель криво усмехнулся: «Не извольте беспокоиться, Савва Иванович». Той же ночью в здании гостиницы «Метрополь» случился страшный пожар...

Картины Серова, Васнецова, Репина, Коровина, Врубеля брошены у чугунных ворот. На ноге мраморного «Христа» (работа особо любимого Саввой скульптора Антокольского) болтается сургучная печать. Инеем покрылись итальянская мебель, золотые канделябры, инкрустированные ломберные столики, драгоценный фарфор — смотреть на все это роскошество, вынесенное из теплого дома прямо на грязную осеннюю землю, чудно и неловко. Имущество миллионщика Саввы Ивановича Мамонтова идет с молотка. Самого же хозяина увели в Бутырки — пешком, через всю Москву, как последнего каторжника. Сесть в экипаж ему почему-то не позволили. При обыске у Мамонтова нашли заряженный револьвер и записку: «Тянуть далее нечего». Исполнить задуманное не хватило какого-то получаса…

Он потерял огромное состояние: железные дороги, заводы, нефтяные скважины в Баку, имения во Владимирской губернии и на Черном море, московский дом в тридцать комнат на Садово-Спасской и строящийся культурный центр «Метрополь». Это было любимым детищем Мамонтова: грандиозное здание в стиле модерн, фасад венчает гигантская мозаика Врубеля «Принцесса Греза» — ничего подобного не то что в Москве, в самом Петербурге не видывали… В «Метрополе» Савва хотел разместить свою Частную оперу и выставочный зал и еще много чего. Не успел… На аукционе дворец искусств ушел за гроши, и новые владельцы определили его под гостиницу. Впрочем, вскоре им пришлось пожалеть, что связались с этой стройкой, — внезапный пожар уничтожил полздания (знаменитая мозаика не пострадала только чудом). Савву подозревали в злом умысле, но доказать ничего не смогли.

Увлекающаяся натура

«Разбойник ты, Савва, поджигатель! Ну как тебе такому купецкое дело оставлять? Каторжная ты душа!» — гневался в свое время отец, Иван Федорович Мамонтов. Просто он узнал, что его сын в университете связался с революционерами. Однако выходило, что, кроме «каторжной души», оставить «купецкое дело» и некому: старший сын Анатолий был, на взгляд Ивана Федоровича, круглым дураком — много кутил, женился на певичке; второй, Федор, и вовсе страдал нервными припадками, а четвертый, Николай, был еще слишком молод… Вот и пришлось отцу идти на хитрость — придумывать для Саввы что-то не менее увлекательное, чем революция, но поближе к торговым делам. Идея родилась такая: открыть торговлю экзотическими восточными товарами, а на закупку в Персию послать Савву. Так московский купеческий сын попал в пустыню. Обвешанный черкесским оружием, ходил по пескам с караваном, отбивался от грабителей, ночевал в караван-сараях, покупал верблюдов и чувствовал себя героем арабской сказки. А в Москву вернулся с богатейшей коллекцией фарфора и тканей.

Татьяна Любатович
Татьяна Любатович в образе Кармен

Не дав сыну опомниться, Иван Федорович командировал его в новую экспедицию — на этот раз в Италию за шелком. Но сынок опять задурил: стал вдруг брать уроки пения в миланской консерватории (у него обнаружился недурной бас) и даже договорился об ангажементе в оперном театре. Иван Федорович, прослышав о таком окаянстве, снова схватился за голову. Ситуацию спас случай…

В те дни Савва навестил путешествующих по Италии московских знакомых — вдову Веру Владимировну Сапожникову и ее дочь Елизавету. Савве 23 года, Лизе — 17. Она мила, изящна и очень умна. Увлекающийся Савва забыл о своих сценических планах, едва заметив, что серьезная Лиза их не одобряет. И написал отцу, что намерен жениться.

Брак наклевывался весьма и весьма выгодный. Мамонтовы в купеческой иерархии считались «середнячками», хотя в считаные годы и заработали приличное состояние на строительстве железных дорог. А Сапожниковы, купцы первой гильдии, уже лет сто как ворочали огромными деньгами, да и связи имели солидные – Вера Владимировна, к примеру, приходилась родной сестрой миллионщику Сергею Владимировичу Алексееву (это его сын Константин со временем прославится под псевдонимом Станиславский). «Выбор твой указанной невесты есть выбор правильный и достойный», — написал Савве отец. А сам благодарно плакал у икон: «Спасибо, Господи, вразумил парня! Был мне сын, стал товарищ!»

25 апреля 1865 года молодые обвенчались. Савва, казалось, совершенно образумился и занялся делами. После смерти отца он сделался владельцем двух железных дорог — Троицкой и Ярославской. Вскоре он построил еще и Донецкую, а потом Архангельскую, покупал заводы, торговал лесом… Дела шли как нельзя лучше, чему способствовали и природный коммерческий талант, и приданое, взятое за Лизой. Случалось, что министры приглашали Савву Ивановича обсудить, облагать ли, например, пошлиной ввозимый в Россию каменный уголь или подождать…

Между делом любил Савва и покутить: бывало, въезжал в «Славянский базар» на тройке, а бывало, ему в отдельный кабинет вносили на серебряном блюде полуголых певичек. Но на то Мамонтов и купец, чтобы кутить по-купечески!

Тем временем Лиза производила на свет наследника за наследником: сначала Сережу, потом Андрея, а вслед за ними Воку. «Сергей, Андрей, Всеволод — САВ уже получилось, — радовался Савва. — Осталось ВА». «ВА будут девочками», — улыбалась жена. Так и вышло — со временем на свет появились Вера и Александра. Большой семье требовался большой дом — в 70-м году Мамонтовы присмотрели имение Абрамцево. Конечно, далековато, в 60 верстах от Москвы (Савве ежедневно приходилось тратить на дорогу в контору и обратно по четыре часа), и цена немалая — 15 тысяч… Зато имение «с историей» — раньше оно принадлежало писателю Аксакову, а Мамонтов всегда был тщеславен и неравнодушен к людям искусства…

Марк Антокольский с Сергеем, Елизаветой Григорьевной и Саввой Ивановичем Мамонтовыми. Италия. 1881 г.
Марк Антокольский с Сергеем, Елизаветой Григорьевной и Саввой Ивановичем Мамонтовыми. Италия. 1881 г.

Ноев ковчег искусств

Со скульптором Антокольским он сблизился в Риме. Это было чудное лето! Савва снял бельэтаж дворца в 12 комнат, нанял повара, купил 4-местное ландо. Труднее было найти в Риме самовар — пришлось посылать за ним в Россию. С огромной серьезностью Мамонтовы готовились к местному карнавалу. Объединившись с несколькими русскими семьями, разыграли адскую колесницу: нарядились чертями, причем у мужчин по ходу дела вываливались бутафорские груди, а у женщин «отрастала» борода… Один из участников этого буйного веселья — Антокольский. Савва был им совершенно очарован, и хмель искусства снова ударил купцу в голову. Он стал брать уроки скульптуры, а новому другу выдал немыслимую сумму: две тысячи рублей в качестве аванса за статую, которую автор может сделать какой хочет и когда хочет…

О кутежах в «Славянском базаре» было забыто: Савва загорелся идеей превратить Абрамцево в центр искусств. Принялся рассылать приглашения по всей России, чем, бывало, весьма обескураживал едва знакомых, а то и вовсе незнакомых художников, писателей, музыкантов. Дело пошло живее, когда сам Тургенев — живая легенда, полубог — согласился посетить Мамонтова. Когда Савва вез его в тарантасе со станции, Иван Сергеевич, бывавший в Абрамцеве еще в юности в гостях у Аксакова, все тревожился: «Вы же не перестроили дом? А сад? Он остался прежним?» Все оказалось точь-в-точь таким, как хотелось «живой легенде». В том числе пир в честь его приезда с вальдшнепами и зернистой икрой.

Толпам именитых гостей, которых Савва привадил в Абрамцево, теперь вечно не хватало места — пришлось ставить особый гостевой дом, прозванный Яшкиным. Просто маленькая Веруша, любившая «якать» и прозванная за то Яшкой, утверждала, что этот сказочный теремок строится для нее… Через десять лет в Яшкином доме художник Серов будет писать с Веруши свою «Девочку с персиками». Да каких только картин ни появилось на свет в Абрамцеве! Репин создал здесь запорожцев, пишущих ответ султану Ахмету III, Васнецов — «Аленушку» и «Трех богатырей» (Алешу Поповича — с двенадцатилетнего хозяйского сына Андрея, а коня Ильи Муромца — с лучшего мамонтовского рысака Лиса), Врубель — «Демона», Нестеров — «Видение отроку Варфоломею».

Савва и сам то и дело «баловался» творчеством. Станиславский изумлялся: «Ты, брат, бизнесмен с душой художника! Как это можно в одно и то же время руководить постановкой домашнего спектакля, писать пьесу, лепить скульптуру и диктовать бумаги по железнодорожным делам?» «Хочется быть равным среди художественной братии, да куда там с таким достатком!» — лукаво улыбался Савва.

Савва с дочерьми Верой и Шурой. 1889 г.
Савва с дочерьми Верой и Шурой. 1889 г.

Равенство он, впрочем, понимал своеобразно. Перед респектабельными Поленовым и Репиным слегка заискивал. А с начинающими художниками, у которых гроша за душой не было, церемонился мало. К примеру, в отведенной для них комнате стояло рядком двенадцать кроватей — а что, мол, не баре! Однажды Савва одернул Врубеля, налившего себе дорогого вина: «С тебя довольно было бы и чего попроще!»

Хуже всего для обитателей Абрамцева были мамонтовские бурные затеи — часто веселые и остроумные, но слишком уж многочисленные. На Новый год непременно затевались живые картины. Однажды Поленов изображал пушкинскую «Русалку», а историк искусства Адриан Прахов — Зевса: импровизированный хитон случайно развязался и упал, и «Зевс» ко всеобщему буйному хохоту остался совсем голый. Потом был праздничный пир: суп из лебедя, рака и щуки, каша из манны небесной, вино из погреба Ноя, на десерт — дули и фиги. На сюрпризы Савва был неистощим. К очередному приезду Репина нарядил всех бременскими музыкантами, сам же представлял осла. В другой раз затеял на реке Воре «марины» — ночью расселись по лодкам одетые викингами (один Савва, смеха ради, в пачке балерины), зажгли факелы, трубили в рога. А на день рождения жены затейник Мамонтов разыграл сюжет «Аленького цветочка», нарядившись чудовищем. Елизавете Григорьевне следовало его поцеловать, чтобы Савва «обернулся» добрым молодцем…

Денег на своих друзей Мамонтов не жалел. Одно только издание альбома «Рисунки русских художников» обошлось ему в пять с половиной тысяч. А уж сколько он под тем или иным предлогом раздарил — никто и не считал.

Елизавета Григорьевна тем временем увлеклась благотворительностью. Построила в Абрамцеве больницу, школу, храм, вечно пристраивала каких-то сирот… Ей было всего 33 года, когда Мамонтов стал звать ее не Лизонькой, а «мамой»… С каждым годом она становилась все серьезнее и богомольнее и все с меньшим одобрением смотрела на веселую, буйную чехарду, которую вечно устраивал ее муж. «Шум с 10 утра до 2 ночи, — жаловалась Елизавета Григорьевна. — И зачем вовлекать во все это детей?! Они возбуждены, мало спят, все маршируют с мечами и распевают непристойные песенки».

Размолвки между супругами случались все чаще. Теперь у Елизаветы Григорьевны были свои приверженцы — Васнецов и Нестеров, — они молились, держали посты, возрождали исконно русское искусство резьбы по дереву и писали картины религиозного содержания. Савве Ивановичу ближе были развеселые Коровин и Антокольский. Между «партиями» зрело глухое недовольство. Совсем плохо стало в Абрамцеве, когда Савва привез Врубеля. Елизавета Григорьевна не терпела этого человека и тем паче картину, которую он писал, — «Демон». Впрочем, с некоторых пор у госпожи Мамонтовой появился повод для печалей куда похуже Врубеля: Частная Русская опера.

Внуки Мамонтова Лиза, Сережа и Юра с бабушкой Елизаветой Григорьевной. 1907 г.
Внуки Мамонтова Лиза, Сережа и Юра с бабушкой Елизаветой Григорьевной. 1907 г.

Учитель Станиславского

«Савву Ивановича пора брать под опеку, он просто умалишенный, — поговаривали в Москве. — Издержал три миллиона на оперу, и все ради любовницы-певички!»

Это было не вполне справедливо. В первую очередь Мамонтов увлекся самой Частной оперой. По его задумке она должна была стать лучшим театром России. Савва требовал, чтобы каждая сценическая деталь, мизансцена, элемент костюма работали на достоверность эпохи. Декорации писали Коровин, Врубель, Левитан. Их консультировали искусствоведы и историки. И это в 1885 году, за 13 лет до основания МХТ! Кстати, Станиславский считал Мамонтова своим учителем…

Что же касается примы театра — меццо-сопрано Татьяны Любатович, она и в правду была «слабостью» Мамонтова. Набирая труппу, он приехал к ней, недавней выпускнице консерватории, — плотный, самоуверенный, с тяжелым взглядом. По-хозяйски вошел в квартиру и сказал: «Ну-ка спойте». Девушка спела — голос был неплохой, но не более того, но Савва уже знал, что даст ей ангажемент. Этим лукавым, дерзким глазам он просто не мог противиться. Татьяна была легка и прелестна, и к тому же младше Саввы на семнадцать лет…

Дебют Частной оперы состоялся в Камергерском переулке, в доме Лианозова, где позже разместится МХТ. Театр «сбесившегося богача» публика приняла не сразу. Бывало, что на спектакли не продавалось ни единого билета и спектакли игрались в пустом зале: Савва приказал не сдаваться ни при каких обстоятельствах. А потом он уломал начинающего композитора Римского-Корсакова поставить в Частной опере «Снегурочку», и дело пошло! Партию Леля пела Любатович. В газетах спектакль хвалили, а певицу ругали, но Савва упрямо отдавал Татьяне все партии, какие она только желала. В партнеры ей Мамонтов приглашал лучших певцов. И когда публика кричала «бис!» Шаляпину, в компании с ним на поклон неизменно выходила Любатович.

Шаляпин был гордостью Саввы, его открытием, купеческим «фартом». До Частной оперы Федор Иванович пел в Мариинском, но лишь одну партию, и особенного успеха не имел. Мамонтов же нанял певцу-самоучке концертмейстера, сам заставлял делать вокальные упражнения, разбирал с ним партии, безжалостно критиковал, если видел, что Шаляпин выглядит на сцене карикатурно. Он же был посаженым отцом на свадьбе Федора с Иолой Торнаги. Свадьбу играли в усадьбе Любатович, вино текло рекой. Ночью неистовый Мамонтов разбудил молодоженов криком: «Какого черта дрыхнете?» — и скомандовал гостям начинать концерт: на печных вьюшках, заслонках, ведрах. Дирижировал Сергей Рахманинов.

«Девочка с персиками»
Вера Мамонтова. «Девочка с персиками». В. Серов 1887 г.

А через полгода Мамонтов пережил страшный удар: Большой театр предложил Шаляпину на две тысячи в год больше, чем в Частной опере, и тот ушел. Савва воспринял это как предательство, как смертельное оскорбление! Впрочем, это было только первое звено в цепи несчастий, которые вскоре обрушились на буйную голову Мамонтова…

Как познаются друзья…

Савва лечился в Карлсбаде, когда получил от сына тревожное письмо: в дирекцию Архангельской железной дороги понаехали ревизоры, копают… Это конец — понял Мамонтов.

С самого начала авантюра с этим строительством была рискованной. И все же Мамонтов уговорил министра финансов Витте провести железную дорогу из Москвы в Архангельск — 1826 верст, дабы связать Русский Север с его несметными и неизведанными богатствами с цивилизованной частью страны. Снарядили опаснейшую экспедицию на Север на двух кораблях, Мамонтов по дороге заболел цингой, Витте серьезно простудился...

Вернувшись, Савва Иванович устроил грандиозную рекламу будущей Северной дороги на Нижегородской выставке: построил павильон «Крайний Север» со шкурами белых медведей, вяленой рыбой, диковинными одеждами поморов. В огромной бочке плавал живой тюлень, и плохо говоривший по-русски самоед Василий кормил его рыбой и учил приветственно махать ластом. Государь Николай II, посетивший павильон, пришел в восторг и подарил самоеду 100 рублей, а тюленя погладил по усатой морде. Дело со строительством дороги было на мази...

В довесок к концессии на строительство Витте навязал Мамонтову погрязший в долгах Невский металлургический завод. Предприимчивый Савва задумал возродить его, чтобы самому производить рельсы, паровозы, вагоны… На все это требовались большие деньги, и Мамонтов с ведома Витте взял шесть миллионов из кассы Северной дороги по фиктивным счетам. Он должен был возместить долг года за два… Но тут над всесильным министром финансов стали сгущаться тучи: новым министром юстиции назначили его давнего врага Муравьева. Когда Витте донесли, что Муравьев «раскопал» финансовые манипуляции со строительством Московско-Архангельской дороги, он поспешил подорвать эту бомбу сам, приказав провести ревизию у Мамонтова, чтоб свалить вину на одного Савву. Вскоре Витте изрядно заработал на распродаже мамонтовского имущества, скупив за гроши акции прибыльных предприятий…

Так Савва стал арестантом. Пять месяцев он провел в тесной, сырой одиночной камере. Стал нехорошо кашлять и часто жаловался на сердце. Бывало, падал в обморок. Он никогда не отличался крепким здоровьем, а тут еще и возраст — как-никак 58… Оставленная, но верная жена сбилась с ног, чтобы вызволить его под залог. Власти запросили 763 тысячи, и троюродный брат Мамонтова — текстильный магнат Савва Морозов согласился уплатить. Но в последний момент по чьему-то таинственному приказу сумму увеличили до заоблачных 5 миллионов — таких денег в свободном обороте не было даже у Морозова…

Мамонтов с другом художником Константином Коровиным в собственном салон-вагоне
Мамонтов с другом художником Константином Коровиным в собственном салон-вагоне

Тем временем Поленов и Коровин собирали подписи под прошением «облегчить участь великого русского мецената». А Серов, приглашенный в Зимний писать портрет государя, бледнея от страха и неловкости, замолвил за Савву словечко — так было получено высочайшее позволение перевести подследственного под домашний арест. Зато Татьяна Любатович и ее сестра Клавдия, на которую Савва незадолго до печальных событий переписал Частную оперу, спешно распродавали декорации, костюмы, уникальные партитуры — все это потянуло на 30 тысяч, и возвращать их Мамонтову, понятно, никто не собирался... Еще одна любимица Саввы — певица Частной оперы Надежда Забела, жена Врубеля, не стеснялась восклицать: «И куда он годится теперь, когда у него нет денег? Это единственное, что его украшало! И я теперь жалею, что назвала своего сына Саввой. Боже сохрани, чтобы он походил на Савву Ивановича!»

В июне 1900 года началось слушание дела Мамонтова в суде. В зале яблоку негде было упасть — публика ходила в суд, как в театр. Прокурор, обвиняя подсудимого, был красен от гнева. Прославленный адвокат Плевако — бывший однокашник Мамонтова по юридическому факультету университета, держа его за руку, говорил проникновенно и сочувственно… О том, как, в ущерб себе, Савва на своих дорогах клал более тяжелые рельсы, чем у конкурентов, как не скупился на надежные вагоны, как радел о пользе России. «Господа присяжные, он наделал много ошибок, но они человеческие, без злого умысла».

Когда Мамонтова признали невиновным (его, впрочем, обязали возместить долг), люди плакали от счастья и обнимались. Савва в те дни сделался чем-то вроде национального героя. Теперь он был на свободе, но непоправимо разорен. У него остался только гончарный заводик, приносивший маленький, но стабильный доход, и бревенчатый дом за Бутырской заставой. Абрамцево, избежавшее торга, поскольку было записано на жену (в свое время деньги на покупку имения взяли из ее приданого) не в счет. Великодушная Елизавета Григорьевна, конечно, приняла бы мужа, но Савва был слишком горд и своенравен, чтобы принять ее великодушие.

Позднее счастье

Но и это был еще не конец несчастьям. Один за другим стали умирать все, кто был Савве дорог: любимая дочь Вера, сын Сергей — надежда отца, умница, талант. Он простудился, расписывая с Васнецовым Владимирский собор в Киеве… В считаные годы не стало Антокольского, Серова, Врубеля. Савва становился все более и более одинок. И все же судьба сжалилась над ним, одарив последним подарком. В 1907 году его навестила младшая сестра Любатович Анюта и привезла с собой подругу — юную учительницу из Торжка Женечку Решетилову. Савва выглядел картинно — седой, значительный, в артистической бархатной куртке и малиновом берете. Анюта заметила, что он похож на Леонардо, и спросила Женю, смогла ли бы та влюбиться в такого старого человека. Женя вспыхнула и промолчала.

Имение Мамонтовых Абрамцево
Имение Мамонтовых Абрамцево
Фото: ТАСС

Долгих восемь лет она наезжала к Савве Ивановичу, а из Торжка писала чудесные письма. Наконец, после смерти Елизаветы Григорьевны, Мамонтов с согласия детей позвал Женю к себе. И не пожалел: несмотря на 38-летнюю разницу в возрасте, она преданно любила его и ни на что не претендовала. Женя стала его сиделкой, экономкой, секретарем: печатала ему на машинке, вела документацию и помогала справляться со старостью...

Под конец жизни Мамонтова одолел жесточайший склероз — он не узнавал никого, кроме Евгении Николаевны, — ни дочь Александру, ни Татьяну Любатович, запоздало приехавшую извиняться. О революциях, последовавших одна за другой, Савве Ивановичу не сказали. Так же как и о том, что пришлось продать гончарный завод. А чтобы как-то жить, Женя поступила работать машинисткой в контору.

Мамонтов умер 6 апреля 1918 года. Похоронили его наспех — в те тревожные дни всем было не до того… Говорят, какой-то старик-рабочий стоял над могилой и причитал: «Эх вы, буржуазия! Такого человека как следует проводить не сумели!»

Абрамцево, так же как и семью Саввы Ивановича, спасла все та же Женя Решетилова. Ей хватило настойчивости выбить в отделе изобразительных искусств Наркомпроса охранную грамоту на дом, которому отныне предстояло стать музеем. Хранительницей ценностей была назначена Александра Саввишна. Удостоверения сотрудников получили все желающие родственники Мамонтова. После, дождавшись возможности, многие уехали за границу.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог