34-летняя Натали Портман никогда не вписывалась в голливудские стандарты. Но судьба так распорядилась, что в 2011 году она получила все и сразу — «Оскар» за роль в «Черном лебеде» и мужа, танцовщика и хореографа, который и помог ей эту самую роль сыграть.
— Натали, в Голливуде у вас сложилась репутация «хорошей, положительной девочки». Хотя вашей первой ролью в кино стала роль дочки торговца наркотиками...
— К счастью, во времена моей юности еще не было социальных сетей. И я могла спокойно выйти куда-то с друзьями и даже как следует напиться, но мир об этом не был немедленно оповещен! (Смеется.)
— Наверное, у вас было счастливое детство…
— Это правда. Я — единственный ребенок в семье, и мои родители могли себе позволить возить меня на кастинги. Если бы детей было больше, вряд ли бы у них хватало на всех времени. Мама у меня домохозяйка, и она могла ездить со мной на съемки. Папа, врач-гинеколог, много работал, но в выходные тоже обязательно меня навещал. Родители всегда присутствовали в моей жизни. Позволяли заниматься тем, к чему я испытывала страсть. И в то же время я чувствовала себя под их защитой. Это счастье, когда можешь играть в кино и при этом у тебя нет ощущения чего-то ненормального, жизнь остается стабильной, дома все хорошо, все друг друга любят и уважают. Спокойная, нормальная жизнь, так, действительно, не похожая на детство многих детей, кто тоже рано начал сниматься. И друзья всегда любили приходить к нам домой. Родители не были строгими, но привили мне самые важные человеческие ценности.
— В прошлом году вы переехали в Париж, после того как ваш муж Бенжамен Мильпье принял предложение занять позицию директора балетной труппы в Парижской опере…
— Первое время, пока только шли переговоры, я думала: как здорово жить в Париже, сколько людей об этом мечтают. Я часто бывала в этом городе, в том числе по своим делам, связанным с тем, что я представляю знаменитый французский Дом моды. Но одно дело приезжать, а другое — жить. И только после переезда я поняла, какая между нами, американцами, и французами огромная разница. Ну буквально во всем. Во Франции почти религиозно относятся к любви, свободе и всему интеллектуальному.
Мне очень нравится, что за ужином все хотят не просто вести светскую беседу, но говорить о чем-то серьезном. И очень огорчаются, если у вас не припасена ни одна интересная интеллектуальная тема. Как же так, обед прошел впустую. А я-то была уверена, что мы отлично поболтали. (Смеется.) Еще мне очень нравится, что мой ребенок просит меня отвести его в Центр Помпиду после школы, а не на спортивную или детскую площадку. Вообще, французы с большим недоумением смотрят на детей, которые с визгом и воплями носятся по площадкам. (Улыбается.) Им это кажется почему-то весьма странным. Да, собственно говоря, и площадок таких почти нет в Париже.
— Вы знаете много языков, французский наверняка легко выучили…
— Свободно я им, к сожалению, все еще не владею. Несмотря на то что сейчас живем в Париже, дома мы с мужем и ребенком говорим обычно по-английски. Конечно, разговорный французский я освоила давно, но вот смотреть телевизор или фильмы сложно. Впрочем, в нашем доме нет телевизора. Уже несколько лет. Правда, мои французские друзья настоятельно советуют купить, чтобы смотреть кулинарные шоу. Уверяют, что это отличный способ в совершенстве выучить французский. Тем более что я люблю готовить.
— Вы ведь вегетарианка? Говорят, что даже ваша свадьба была вегетарианской — в смысле угощения…
— Да, я еще с детства вегетарианка. И мой муж тоже придерживается вегетарианства, хоть и не так строг к себе. (Смеется.) У нас была чудесная свадьба в Париже, и готовил еду один из моих друзей — он шеф-повар. Я очень люблю поесть. Причем — изысканную еду. Особенно хорошо мне удаются пудинг из испанского шалфея и гранолы, а также торт из тофу. Мы едим много тайских блюд и любим итальянскую кухню. Я никогда не голодаю. Ем столько, сколько хочу, чтобы и насытиться, и получить удовольствие.
— Ваша «диета» куда как строже, чем большинство диет, используемых для похудения…
— Возможно. Я, например, знаю, что у меня хорошая кожа во многом благодаря вегетарианству. Стоит мне съесть что-нибудь из молока — и все, начинается просто кошмар.
— Наверное, самое трудное в Париже — отказаться от сыров...
— Я и круассаны не ем, ведь во всей выпечке присутствует сливочное масло. И да, конечно, это нелегко. (Смеется.) Врать не буду. Но вот бублики, например, ем — они из теста, где только мука и вода.
— Как вы находите француженок? У них есть чему поучиться в моде, стиле?
— Француженки обладают врожденным вкусом. Они умеют правильно повязать обычный шарф, знают, какая точно длина должна быть у брюк в зависимости от обуви. Минимально пользуются косметикой. И волосы выглядят немного небрежно, словно и не знают, что такое рука парикмахера. Все это у них от природы. Такому не научишь. Но я пытаюсь хоть немного им подражать.
— Вы не раз стриглись наголо — например, для съемок в фильме «V» значит Вендетта»…
— И это ужасно неприятно. Особенно когда под дождь попадаешь. Капли, падающие на лысую голову, — омерзительное ощущение. А потом, когда потихоньку обрастаешь, тоже мало хорошего. Становишься этакой сироткой с короткими кудряшками. У меня же волосы вьются и жесткие от природы. Вот еще почему завидую француженкам. Я-то не могу позволить себе вот так взять и выйти из дома. Приходится их выпрямлять или спать с мокрой головой. Тогда у меня с утра не такая будет дикость на голове.
— Почему вы бросили кино как раз в тот момент, когда в 16 лет оказались на вершине славы, снявшись во второй трилогии «Звездных войн» в роли королевы Амидалы…
— Я решила, что лучше стану умной, чем кинозвездой. (Улыбается.) И не боялась, что учеба в колледже может разрушить мою актерскую карьеру. (Так и случилось: после окончания Гарварда Натали снялась у таких режиссеров, как Майк Николс, Милош Форман, Вонг Кар Вай. — Прим. ред.) Я очень любила тех, с кем мне довелось тогда поработать. Но этот опыт был непростым — я не очень понимала, что нужно делать со всеми этими спецэффектами и «зелеными экранами» во время съемок «Звездных войн».
Мне же было всего 16 лет, и я чувствовала себя неуютно. Тогда и решила, что должна пойти учиться. Тем более что меня взяли в Гарвард на факультет психологии. Знаете, Гарвард — это круче Голливуда, там все до единого, и студенты, и преподаватели, в своем роде звезды. (Улыбается.) Очень талантливые и неординарные люди. У меня много друзей по колледжу осталось. Композиторы, ученые, экономисты, врачи. По сравнению с тем, что они делают, мой вклад — капля в море. И потом, я ведь начала сниматься в 11 лет — у Люка Бессона в «Леоне». Он мне заменил школу актерского мастерства. Ведь я актерской работе так нигде и не обучалась. А психология — это такая наука, которая мне очень помогает в профессии.
— Ваш личный актерский триумф случился в 2011 году, когда вышел фильм «Черный лебедь» Даррена Аронофски. Вы сыграли в нем балерину с очень серьезными психическими проблемами…
— Знаете, я с детства любила балет и занималась им несколько лет. Но в детстве относишься к балету как к чему-то розовому, воздушному, легкому и неземному. И только готовясь к съемкам «Черного лебедя», я поняла, насколько этот мир мрачнее. Я начала готовиться больше чем за год. Занималась с бывшей балериной из балетной труппы Нью-Йоркского балета. По восемь часов в день. В том числе несколько часов просто тренировала пальцы ног, чтобы танцевать на пуантах. Это ужасное изобретение. (Смеется.) А по утрам плавала в бассейне часами, похудела на девять килограммов. Жестокий был процесс. Мои ногти на пальцах ног все сошли, ступни покрылись мозолями. Больше того, я сломала ребро.
Но все это пустяки по сравнению с тем, какие травмы получают профессиональные балерины. И какую они преодолевают боль, чтобы только продолжать выступать на сцене. Ведь это так невероятно трудно — достигнуть определенного уровня, вырваться, получить вожделенные партии. И поэтому они готовы выходить на сцену, скрывая адские физические мучения. Мой муж долгое время был танцовщиком в труппе Нью-Йоркского городского балета, стал звездой — тем, кто называется «этуаль», ведущий танцовщик — их всего бывает один-два в труппе. И когда режиссер Даррен Аронофски пригласил Бенжамена в качестве хореографа, он еще продолжал танцевать. Но мог уже себе позволить совмещать балет с работой хореографа. Я многому у него научилась. Самое главное — он ввел меня в этот мир, погрузил в него полностью, без остатка.
— А доводилось вам от профессионалов слышать, что, мол, никогда из вас балерины не выйдет?
— Еще как! Я же маленького роста, у меня короткие ноги и руки. А в балете, во всяком случае в Нью-Йоркском, идеал — высокая худющая балерина. Поэтому меня всяческими способами пытались «растягивать». (Смеется.) Я получала каждый день инструкции, как еще больше похудеть, как ничего не есть, но при этом не заболеть. Чтобы голова не кружилась и не тошнило. И как бы я ни старалась, все равно все были скептически настроены — нет, ну какая из нее балерина. Но в один прекрасный момент я вдруг стала получать комплименты, когда уже и не чаяла их дождаться. (Улыбается.)
— А еще ходили тогда слухи, что жестокий режиссер нарочно ссорил вас с Милой Кунис, которая играет вашу соперницу в фильме…
— Это правда. Он говорил Миле, что она лучше меня справляется и гораздо талантливее. А мне — то же самое про меня. И если бы мы с Милой не были подругами много лет, то, возможно, ему бы и удалось нами манипулировать, как он об этом мечтал. Но мы делали вид, что слушаем его и верим, а потом смеялись, обсуждая его попытки нас рассорить. Особенно забавно то, что именно я порекомендовала Даррену Милу на эту роль. Он очень долго не мог найти подходящую актрису. А я как-то гуляла с Милой в Лос-Анджелесе и рассказала, что собираюсь играть балерину и у меня уже начались занятия. Мила поохала и велела мне быть очень осторожной. Она занималась в детстве балетом и знает, как легко получить травму. Я тут же позвонила режиссеру и завопила: «Мила Кунис умеет танцевать! Возьмите ее!»
— Правда, что ваш будущий муж сам напросился сыграть роль вашего балетного партнера в фильме, хотя это и не входило изначально в планы?
— Да. Правда. Бенжамен решил, что, предложив себя, он облегчит и мою задачу, и работу режиссера. Ведь мы с ним уже «спелись», и если бы мне пришлось танцевать с другим танцовщиком, я вряд ли смогла бы чувствовать себя столь же уверенно. Сначала Даррен удивился. Но, подумав, согласился с этой идеей.
— Сейчас вы не продолжаете, случайно, заниматься балетом? Нет дома станка, например?
— Нет. Я танцую, но исключительно ради удовольствия. На вечеринках, с друзьями. Балет же предпочитаю смотреть — мы часто ходим с мужем на спектакли, что более чем естественно при его работе. Я очень люблю слушать музыку, классическую, хип-хоп — практически любую. И очень много читаю. Причем старомодным способом, не люблю электронные «читалки», предпочитаю держать настоящую книгу в руках.
— Ходили слухи, будто вы потеряли свой «Оскар» после переезда в Париж…
— Да нет, я просто не помню, где он. Давно не видела. Наверняка где-то в сейфе или в какой-нибудь коробке. Даррен Аронофски в свое время мне сказал: «Не стоит обожествлять золотые идолы. Они того не стоят. Это же просто фигурки». Вот почему я никогда не выставляла свой «Оскар» на каминную полку или еще куда-то на почетное место. Нет, разумеется, это большая честь для любого актера, но как можно судить, какое произведение искусства лучше, — я не представляю. Это не гонка и не соревнования, вот в чем я убеждена стопроцентно.
— Не может быть, чтобы вам было все равно, успешен ли ваш фильм или нет. Вы же очень амбициозный человек…
— Мне нравится, когда люди, благодаря в том числе моим стараниям, могут себе позволить на пару часов отвлечься от всего и погрузиться в историю, рассказанную в фильме. Но я никогда не упиваюсь успехом. У меня были провалы и неудачи, и я прекрасно осознаю, что сегодня те же люди, кто мне аплодировал, могут разнести мою работу в пух и прах. Хотя, конечно, признаюсь, это всегда очень больно. Аплодисменты звучат намного лучше, чем свист и ругань.
— Вы совсем не делитесь, в отличие от других звездных мамочек, рассказами о своем ребенке…
— Мне нравится быть матерью. Материнство многое во мне изменило. Я стала куда как менее категорична. Научилась не судить никого с ходу. Гораздо легче прощаю недостатки. И в себе в том числе. Научилась терпению. Смотрю на какую-нибудь женщину и помню, что она тоже чья-то мать. (Смеется.) Могу поболтать на улице или в кафе с незнакомыми людьми о детях, если выхожу гулять с сыном. И мне это нравится. Раньше я бы так не смогла. Привыкла возводить между собой и миром высокую стену, чтобы никто не мог подобраться слишком близко. Это проблема всех, кому довелось стать знаменитостями.
Самое важное, что я вынесла из материнства, — для каждого человека рождение ребенка означает... совсем разное. И опыт, извлекаемый из этого события, самый разный. И еще одно. Я поняла, что правил, которые одни на всех, не существует. Это миф. Ну, разумеется, кроме одного: не навредить ребенку. Кто-то кормит грудью до пяти лет, кто-то вообще к груди не подносит. И это ничего не значит, не имеет никакого отношения к вопросу, хорошая это мать или нет. Кто-то очень быстро после родов выходит на работу, другие предпочитают — или могут себе позволить — сидеть дома. Не важно. Право каждой матери самой решать и не опасаться чьего-то мнения.
Знаете, я снималась у режиссера Терренса Малика в двух картинах вместе с Кейт Бланшетт. У нее четверо детей. Кейт удивительная личность. Тогда у меня сын был еще совсем маленький, и я ее спросила, как ей удается быть хорошей матерью и одновременно потрясающей актрисой. Она мне ответила: «Я просто так живу. Стресс и мысли о том, что делаешь что-то недостаточно хорошо, не помогают, а только вредят. В любом случае». Причем я уверена, что эта проблема — совмещения родительской работы и карьеры — волнует не только женщин, но и мужчин, отцов. И когда нам, женщинам, задают эти вопросы, мне кажется, стоит задавать их, и почаще, мужчинам.
— Вы-то сами после рождения сына какое-то время сидели дома и не снимались…
— Да, лично я считала для себя неприемлемым сниматься, например, беременной. Или сразу же после рождения малыша. В результате я не снималась почти два года. И это было прекрасное время, которое я провела со своими близкими. Я нисколько не паниковала по этому поводу. Я знаю, что все происходит волнообразно. В актерской профессии затишье сменяется активностью и наоборот. К тому же в тот момент я задумала снять в качестве режиссера свой первый полнометражный фильм, очень для меня важный и дорогой моему сердцу. Я отдаю себе отчет в том, что достаточно многого уже добилась, и поэтому могу себе позволить делать только то, что хочу. Пробовать что-то новое — режиссуру, например. Удовлетворять свой интерес и свое любопытство. У меня свой путь, своя дорога в этом мире, и я никогда об этом не забываю.
